– Дорогая, к утру от усердных помощников отбоя не будет, – ответил Эмерсон, снимая грязную окровавленную рубашку. Бросив её на пол, он улыбнулся мне. – «Ещё одна рубашка испорчена»[126], – процитировал он. Я не могла шутить. Предчувствие опасности было настолько сильным, что застыло на моих губах, как привкус горьких трав. Я вцепилась в него. – Позволь мне пойти с тобой. Он осторожно ослабил мои окаменевшие руки. – Хватит, Пибоди, не продолжай. Абдулла пошёл собирать людей. Я встречусь с ними в Дейр-эль-Бахри, а тем временем разбужу Картера. Жду не дождусь, чтобы увидеть его лицо. – Но ты забираешь Рамзеса. Почему я не могу... – Потому что ты нужна здесь. И здесь ты можешь подвергнуться самой большой опасности, Пибоди. Мы до сих пор не знаем, почему на мальчика напали. Если для того, чтобы не дать ему рассказать нам о гробнице, то ему ничего не угрожает, но я сомневаюсь, что это и есть настоящий мотив. Маловероятно, что ему бы удалось узнать такой важный секрет. Его нужно охранять, а также следить за мисс Мармадьюк. – Да, я знаю. Но… – Я возьму Анубиса. Устроит? – Большое утешение, – кисло отозвалась я. Услышав своё имя, кот, лежавший на кровати, сел. Эмерсон щёлкнул пальцами. Анубис спрыгнул и последовал за ним к двери. Сказать по чести, то, что кот пойдёт вместе с Эмерсоном, меня немного утешило. Пёстрая шерсть Анубиса и тяжёлое мускулистое тело, не говоря уже об угрюмом характере, принадлежали дикому зверю, всецело преданному Эмерсону. – Поспи немного, Пибоди. – О, конечно. Самая лёгкая вещь в мире. После того, как он ушёл, я сменила свою одежду, которая была немногим лучше, чем у мужа. Спуск со скал по верёвке и ползание по гуано летучей мыши оказывают вредное воздействие на гардероб. Затем я вернулась к Давиду. Когда я несколько раньше заглянула к нему, он спал, и я оставила Нефрет присмотреть за ним. Теперь он не спал; огромные чёрные глаза смотрели на Нефрет, которая сидела, скрестив ноги, на полу и с достоинством взирала на мальчика. – Он проснулся, – сказала она. – Да, вижу. – Я села на кровать и пощупала лоб Давида. Холодный. Лихорадка исчезла, но мальчик по-прежнему оставался очень слабым. – Где он ушёл? – спросил Давид. Я поняла, кому задан вопрос, но, прежде чем успела ответить, вмешалась Нефрет: – Куда он ушёл. Давид затряс головой. – Куддда он ушшёл? – Он пытается выучить правильный английский, – объяснила Нефрет, когда я критически взглянула на неё. – Он просил меня поправлять его. – Ясно. Ну, Давид, Рамзес ушёл со своим отцом. Мы нашли гробницу. Ты знаешь, какую я имею в виду. Давид покачал головой. – Много могил. Я их не знаю. – Могила, о которой я говорю, находится в Эль-Дира. Часть жителей Гурнеха знает о ней уже несколько лет. Мы с Отцом Проклятий нашли её сегодня вечером. Они с Рамзесом вернулись, чтобы охранять её вместе с нашими людьми. Ну вот, Давид, но уже поздно, и тебе нужно отдохнуть. Ответь только на один вопрос. Если ты не знал о гробнице, почему Хамед пытался тебя убить? – Я не... – Он заколебался, взглянув на Нефрет, и медленно продолжил: – Я не знаю. Я ушёл от него. Он пытался заставить меня остаться. Я сказал, что он... Он снова заколебался – на этот раз, подумала я, потому что вспомнил слова Эмерсона по использованию несоответствующих выражений в присутствии женщин. У мальчика был быстрый восприимчивый ум и похвальные амбиции. Мы могли бы что-то сделать из него – если бы удалось сохранить ему жизнь. Оставив Юсуфа, ещё одного из бесчисленных отпрысков Абдуллы, на страже, я отослала Нефрет поспать несколько часов, хотя сомневалась, что она последует моему совету. Что касается меня – где взять силы закрыть глаза, когда Эмерсон мог подвергаться опасности? Но я заснула, ибо знала, что должна, однако проснулась с рассветом в полной готовности к действиям. Эмерсон оставил мне массу важных поручений, и я выполнила их с обычной эффективностью, хотя каждая частица моего существа страдала от желания пренебречь обязанностями, чья важность бледнела по сравнению с захватывающей деятельностью, которой наслаждался мой муж. Лишь в середине утра[127] я смогла сесть на осла и направить его (одними словами, так как я никогда не била животных) к холмам, что к северу от Дейр-эль-Бахри. Меня сопровождали Нефрет и Гертруда; я считала, что последнюю отныне желательно постоянно держать под моим наблюдательным взором. Я с лёгкостью нашла место, которое искала. Благо там собралась изрядная толпа. Я удивилась, увидев среди зрителей членов нескольких наиболее известных гурнехских семей-расхитителей гробниц, безуспешно пытавшихся выглядеть довольными. Хуссейн Абд эр Расул, скрежеща зубами, рассыпался в приветствиях и поздравлениях и предложил помощь – свою и своих братьев. Я отклонила предложение. В толпе выделялись европейские наряды Эмерсона и Говарда Картера, чьи глаза сияли от волнения. Говард вначале поздравил меня, а затем начал распекать: – Послушайте, миссис Э., вы не должны так поступать! Это невероятно опасно. Почему вы не пришли ко мне? – Вы знаете Эмерсона, – ответила я. – Да. И вас знаю, – с ударением произнёс Говард. – Не сейчас, Говард. – Я повернулась к мужу, выкрикивавшему приказы Абдулле. – Доброе утро, Эмерсон. – О, – сказал Эмерсон. – Наконец-то, Пибоди. Почему ты так копалась? – Не дожидаясь ответа, он приставил руки ко рту и заорал: – Рамзес, спустись сию же минуту! Я ведь говорил тебе, что придётся подождать, пока не приедут мама с Нефрет, прежде чем войти в гробницу. – Значит, вы не заходили внутрь? – спросила я. – Спасибо, Эмерсон. С твоей стороны было очень любезно подождать меня. С рукавами, закатанными до локтя, и сиявшей на солнце непокрытой черноволосой головой, Эмерсон выглядел таким же свежим, будто спал восемь часов подряд, но мои чувства вызвали к жизни следующее предложение: – Я принесла чай и еду, дорогой; можешь поесть и рассказать мне о своих планах. Эмерсон небрежно обнял меня и утащил с пути валуна, с грохотом летевшего вниз по склону холма. Зрители рассеялись, а затем снова собрались, как группа муравьёв вокруг просыпанного сахара. – Как видишь, Пибоди, я расчищаю нижний вход. Мы не можем по-прежнему ползать туда-сюда по этой ч… э-э… чахлой верёвке. Если проход будет расширен, мы сможем использовать имеющиеся лестницы или построить новые. Он налил чашку чая, и Рамзес, присоединившийся к нам, заметил: – Вполне возможно полностью открыть нижнюю часть прохода, отец. Я полагаю, что в древние времена его закрыли лавина или землетрясение. Доброе утро, мама. Доброе утро, Нефрет. Доброе утро, мисс Мармадьюк. Эмерсон прервал поток любезностей: – В любом случае, мы не сможем начать работу в самой могиле ещё несколько дней. Да, вот твой зонтик, Пибоди. Вчера ночью ты оставила его наверху. – Спасибо, дорогой, я рада, что он снова со мной. Ты послал нескольких мужчин охранять верхний вход? – Нет необходимости, – ответил Эмерсон, ударяя варёным яйцом по ближайшей скале. – Наши парни будут здесь внизу. Если кто-то попытается сползти по этой верёвке, они услышат его, и... Ну, я бы не хотел оказаться на его месте. А теперь, Пибоди, расскажи мне новости. Как Давид? Телеграфировала ли ты Масперо и отправила ли сообщения всем остальным? В этом весь Эмерсон: сначала – больной мальчик, и тут же – дела. Нежно улыбнувшись, я успокоила его в отношении Давида и продолжила: – И вот что самое удивительное, Эмерсон. На телеграфе меня ожидало сообщение от Уолтера. Должно быть, он отправил его через несколько минут после прибытия наших телеграмм. – Значит, они приезжают? – Они намерены отправиться сегодня. Что ты им сказал? Упоминание Уолтера о «сильном беспокойстве» вряд ли могло относиться к могиле. – Я сказал им, что Рамзес болен, – хладнокровно ответил Эмерсон. – А ты находишься в состоянии сильнейшего упадка духа. – Эмерсон, как ты мог?! – Я не стесняюсь применять радикальные меры, когда они требуются, Пибоди. А в этом случае они были необходимы. – Он сунул ещё одно яйцо в рот и, лишившись таким образом дара речи, изобразил вопросительный жест. – О Господи, – пробормотала я. – Бедная Эвелина; представляю, каково ей придётся. Ну, теперь с этим уже ничего не поделаешь. Как ты и просил, я оставила сообщение для сэра Эдварда, повторяя наше приглашение к ужину. Эмерсон сглотнул. – Проклятье, Пибоди, я же говорил, чтобы ты сразу же привела его сюда. Я хочу иметь полный фотографический отчёт о нашей работе, от начала до конца. – Тогда почему ты не подождал, прежде чем двигать эти камни? Первоначальный вид… – Валуны – это естественное явление. Я говорю о... – Откуда ты знаешь, что их там не поместили намеренно? Такие сведения… – Потому что я осмотрел чёртовы глыбы! – завопил Эмерсон. – Они не могли быть… – Эмерсон, пожалуйста, прекрати… – Пибоди, если ты собираешься продолжать… Осознав, что нахожусь на грани недостойного поведения, я умолкла. Эмерсон умолк одновременно со мной, потому что у него перехватило дыхание. Рамзес, ожидавший затишья в разговоре, только охнул, потому что Нефрет, вставая, наступила ему на ногу. – О, прости, Рамзес! – воскликнула она. – Я такая неуклюжая! А на этой скале очень жёстко сидеть. Профессор, я захватила свою новую карманную камеру[128]. Конечно, её возможности ограничены, но, если хотите, я попробую сделать несколько фотографий. – О, вы одна из тех?[129] – воскликнул Говард. – И я тоже. Это очень хорошо на улице, при ярком солнце, но в тени или темноте… – Эту проблему придётся решить, – заявил Эмерсон. – Уверен, что отражатели с ней справятся. Вперёд, Нефрет, и посмотрим, что выйдет. Баюкая свою ногу, Рамзес заметил: – Сэр, вы сказали, что мы можем войти в гробницу после появления матери. – Матери и Нефрет, – сладко улыбнувшись Эмерсону, уточнила юная девица.