Часть 27 из 79 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он заключил её в отеческие объятия.
– Мы разберёмся с этим завтра, – прошептал он, неуклюже поглаживая светлую головку, упавшую ему на грудь. Руки Эмерсона, как я помнила, никогда не были неуклюжими. Их заставил дрожать гнев.
Ледяным тоном он продолжил:
– Мисс Мармадьюк, возвращайтесь к себе комнату. Я поговорю с вами позже. Нефрет, тётя Амелия отведёт тебя в нашу комнату, как только закончит с Рамзесом. Ему лучше остаться здесь. Я останусь с ним. Давид...
– Это был не Давид. – Глаза Рамзеса были полузакрыты, но он оставался в достаточном сознании, чтобы услышать, как ожесточился голос отца, когда произнёс имя мальчика. – Он просто последовал за мной, когда я выбегал из нашей комнаты. Человек был крупнее и сильнее Давида, хотя оделся так же. Кто-то пытается...
– Ты высказал своё мнение, Рамзес, – перебил Эмерсон. По-прежнему обнимая Нефрет, он подвёл её к подножию кровати и встал, глядя на сына. – Ну, Пибоди?
– Теперь можешь положить его на кровать, – сказала я, завязывая аккуратный узел. – Осторожно.
Завершив операцию, я накрыла Рамзеса и вытерла пот с его лица. Я считала, что он спит или лежит без сознания, но следовало помнить, что Рамзес вечно будет настаивать на том, чтобы оставить последнее слово за собой. Его губы приоткрылись.
– Теперь ты сможешь сохранить свою незапятнанную репутацию перед тётей Эвелиной. Когда она приедет, ты покажешь ей... настоящую...
Он бы и дальше продолжал, если бы не потерял сознание. Оставив Эмерсона застывшим в молчании у постели и заметив, что Давид обосновался в углу с выражением, говорящим мне, что выставить его отсюда удастся только силком, я обняла Нефрет и повела её в нашу комнату.
Не оставалось никаких сомнений: у Рамзеса появлялось чувство юмора. По моему мнению – чертовски странное чувство юмора.
7.
МЯГКИЙ ГОЛОС ОТЦА ПРОКЛЯТИЙ
ПОДОБЕН РЫЧАНИЮ РАЗЪЯРЁННОГО ЛЬВА
Наутро Эмерсон проснулся раньше меня. Он пытался двигаться тихо, но это ему не удаётся; меня разбудило приглушённое ругательство, и, открыв глаза, я увидела Эмерсона, стоявшего на одной ноге, как аист, и державшего чулок в руках. Я решила, что он ударился ногой о каркас кровати, так как невнятные слова были адресованы именно этому предмету мебели.
Мне хватило света, чтобы увидеть знакомые черты.
– И куда ты собрался отправляться в такую рань? – спросила я, хотя и без того знала ответ.
– Тысяча чертей, – прошипел Эмерсон тем тоном, который он наивно считает шёпотом. – Я не хотел тебя будить, Пибоди.
– Тогда нечего спотыкаться в тёмной комнате, разыскивая чулки. – Он не ответил на мой вопрос, поэтому я спросила снова: – Куда ты собираешься?
– На укрепляющую утреннюю прогулку. – Эмерсон сел и стал натягивать ботинки.
– Отличная мысль. Я присоединяюсь к тебе.
Нефрет ещё спала, положив руку под щёку. Я соскользнула с кровати и пошла за ширму одеваться. Гораздо быстрее, чем обычно, потому что боялась, что муж попытается уйти без меня, но когда я вышла, то увидела, что он стоит у кровати.
– С ней всё будет в порядке? – спросил он с тревогой.
– О да. Молодые обладают удивительной способностью к восстановлению сил, и она не пострадала, а только испугалась.
– Ты уверена?
– Да, дорогой. Парень едва коснулся её. Кажется, она больше переживала за Рамзеса, чем за себя. Как он?
– Если бы существовала какая-то причина для беспокойства, я бы сразу сказал тебе, – ответил Эмерсон. – С ним Селим.
– Селим? Но его здесь не было, ведь он...
– Не так громко, Пибоди. Ты её разбудишь.
– Я проснулась. – Голубые глаза, чей цвет теперь чётко различался в усилившемся потоке света, открылись. – Как Рамзес?
– Как я уже говорил твоей тёте Амелии – крепко спит, без признаков лихорадки.
– Вы куда-то идёте, да? – Она вылезла из постели, в спешке показав часть длинных стройных ножек. – Я посижу с Рамзесом.
Ночная рубашка была моей собственной; я убрала порванную одежду девочки подальше. Моё же одеяние прикрыло её, когда она встала, от плеч до пола. Тем не менее, я посчитала необходимым небрежно напомнить:
– Сначала оденься.
– Бессмыслица, – пробормотала Нефрет. – Ну ладно. Не беспокойтесь о Рамзесе, я позабочусь о нём.
– Уверена, что так и будет, – согласилась я, надеясь, что Рамзес не будет упоминать о своём героическом вмешательстве каждые пять минут, и что благодарная привязанность Нефрет отодвинет ссору по крайней мере на несколько часов.
– Сэр?
Эмерсон, уже выходивший из двери, обернулся. Она посмотрела ему прямо в глаза и медленно произнесла на своём лучшем арабском языке:
– Да сопутствует тебе успех во всех намерениях, о Отец Проклятий.
Эмерсон дал мне не больше времени, чем взглянуть на сына, который действительно спал спокойно. Когда мы покинули дахабию, откуда-то материализовался Анубис, как это в обычае у кошек, и последовал за нами по трапу.
– Эмерсон, – спросила я, – что Нефрет имела в виду?
– Разве ты не понимаешь по-арабски?
– Да, но... Выглядело так, как будто она поощряла… по крайней мере, одобряла… какие-то действия...
– Меня не нужно ободрять, дорогая, – мягко произнёс Эмерсон.
Если бы я ещё не знала, что он не намерен размениваться по пустякам, то поняла бы это по тому факту, что нас ожидали лошади, а не ослики. Ждал нас и Абдулла, с непривычно каменным лицом. Эмерсон забросил меня на одну из лошадей и уселся в седло.
– Даже не предлагай мыть клятых лошадей, Пибоди, у тебя будет время заняться этой ерундой попозже. Я нанял их до конца сезона и отправил одного из мужчин в Луксор, чтобы он купил для нас сёдла. Признаюсь, они немного изношены. Смирись с этим, Абдулла, и поторопись, или я оставлю тебя позади. И ты тоже, – добавил он, взглянув на кота, который в ответ стремительно прыгнул на колено Эмерсона.
– Эмерсон, ты спал прошлой ночью?
– Вместо этого я развлекался, планируя, что собираюсь сделать с Хамедом.
– Но ты не можешь быть уверен, что он...
Эмерсон вырвался вперёд, прежде чем я успела закончить предложение, и мне пришлось понуждать коня взять самый резвый темп, какой бедняга оказался способен развить, чтобы не отстать от мужа. Я не могла позволить Эмерсону опередить меня: в нынешнем состоянии он был способен избить старика до полусмерти – о чём, вероятно, пожалеет, когда остынет – и Абдулла явно не стал бы ему мешать. Семейная честь, а также любовь, которую Абдулла скрывал от всех – я предельно ясно видела, что он горит жаждой возмездия за подозрение, упавшее на его внука.
Необходимость сдерживать двух разъярённых мужчин была вызовом даже для меня, но я надеялась, что справлюсь – если повезёт. Мне повезло – вернее, удачным оказалось то, что Хамед заблаговременно узнал о нашем появлении. Старого злодея и след простыл. Во дворе ничего не нашлось, кроме кур, а слуги и ученики убежали.
Эмерсон ворвался в дом, пиная мебель и срывая шторы, служившие вместо дверей. Он даже вторгся в харим – если можно использовать это слово для обозначения крохотной каморки, где сидели две съёжившиеся женщины. Беглый взгляд показал и ему, и мне, что ни одна из них не могла быть переодетым Хамедом: одна – морщинистая старая карга, а другая – черноглазая девочка, не старше тринадцати лет.
Они пренебрегли закутыванием в покрывало и съёжились только потому, что от них этого ожидали. Но смотрели на Эмерсона без тревоги и с видимым интересом. Уважительно поприветствовав их, муж заглянул под диван и за занавеску и отступил.
– Это пустая трата времени, Эмерсон, – сказала я. – Его нет здесь. Ты искал…
– Моя дорогая Пибоди, я только начал.
Мы вернулись к Абдулле, оставшемуся в главной комнате. Он наугад втыкал в пол нож, который держал в руке.
– Ничего, – сказал он, выпрямляясь.
– Я думаю, он будет в главной спальне, – сардонически изогнул губы Эмерсон.
Эту комнату, безусловно, обставили более комфортно и броско, чем остальную часть дома. Циновки покрывали пол. Диван был завален подушками. Рядом стояли кальян и поднос с бутылкой и стаканом, наполовину полным. Эмерсон поднял его и понюхал содержимое.
– Бренди. Он нарушает не только запрет на спиртное, но и законы Рамадана. Хорошо, Абдулла, давай разберёмся.
Они не удосужились свернуть коврики. После нескольких ударов Абдулла удовлетворённо хмыкнул.
– Дерево. Это здесь, Эмерсон.
Люк был покрыт тонким слоем грязи, чтоб не отличаться от земляного пола. Эмерсон поднял крышку.
Вместо сжавшейся фигуры беглеца я увидел кучу бесформенных свёртков, завёрнутых в тряпьё. В первом же, который взял Эмерсон, оказалась алебастровая (точнее, кальцитовая) ваза изысканной формы. Вырезанные на одной стороне иероглифы были заполнены синей пастой.
– Ахмос Нефертари[136], – пробормотал Эмерсон. – Королевская жена, королевская дочь, королевская мать. Не наша королева, Пибоди. Сколько королевских гробниц обнаружили эти ублюдки?
Он осторожно отложил её и снова полез в дыру. Сложенные предметы: часть тонко вырезанной деревянной ушебти, в королевском головном уборе, но без надписей; скарабей в сердце из зелёного полевого шпата; ещё несколько ушебти из глазурованного голубого фаянса; горсть бирюзовых и золотых бусин, аккуратно завёрнутых в ткань, – и маленькая статуя высотой в десять дюймов, выглядевшая странно знакомой.