– Я помогу тебе собрать вещи, тётя Амелия. И, конечно, поеду вместе с тобой. Как это произошло? – Внезапно и… слава Богу… мирно, – ответила я. – Она была совершенно здорова накануне вечером, когда Эвелина укладывала её в кроватку. А сегодня утром няня обнаружила… Я разрыдалась. Тонкая рука Нефрет обхватила мою талию. – Не печалься, тётя Амелия. Я попросила Табирку присмотреть за ней. Его храбрость так же сильна, как нежно его сердце; он защитит её от опасностей тьмы и благополучно проводит в объятия бога. В то время я почти не обратила внимания на небольшую речь Нефрет, чувствуя только утешение, которое она принесла мне. Но, вспомнив этот разговор спустя некоторое время, я испытала странное чувство. Разве я рассказывала ей о смерти малышки? Я не помнила ничего подобного, и всё же Нефрет знала – знала раньше, чем я произнесла хоть слово. Ещё более тревожной была её ссылка на древнюю (и, безусловно, ошибочную) религию, от которой она предположительно отреклась. Не поэтому ли она тайком ушла в молельню близ могилы своего приёмного брата – чтобы прошептать молитвы и принести подношения старым богам, которым тайно поклонялась? (Маленькие подношения, иногда оставляемые мной на алтаре, были просто символом уважения, и я считаю, что по этому поводу не требуется никаких объяснений. И я уверена, что аккуратно выстроенные в ряд бутылки с Лучшим Коричневым Тёмным Пивом Бикла, появились с той же целью. Кстати, не от Нефрет, так как покупка спиртных напитков была для неё невозможна. Равно как юридически невозможно и для Рамзеса, но у моего сына имелись свои методы – скорее всего, здесь приложил руку Гарджери, его преданный поклонник.) Эвелина и её муж Уолтер, младший брат Эмерсона и тоже выдающийся египтолог, были нашими лучшими друзьями, а также нашими ближайшими родственниками. Они всецело посвящали себя своим детям, и я ожидала, что найду Эвелину в прострации. Но когда дворецкий Уилкинс, чьи глаза явно покраснели, объявил о нашем прибытии, она тут же спустилась к нам. И – по крайней мере, внешне – выглядела менее расстроенной, чем он. – Нам повезло больше, чем большинству семей, дорогая сестра, – изрекла она с застывшей улыбкой. – Бог оставил нам пятерых здоровых детей. Мы должны смириться с Его волей. Было трудно критиковать эту замечательную демонстрацию христианской силы духа, но к исходу лета я пришла к выводу, что Эвелина явно перегнула палку. Лучше слёзы и истерия, чем эта ужасная улыбка. Эвелина не носила траура и чуть ли не злилась, когда видела, что его ношу я. И когда после беспокойных совещаний с Эмерсоном и Уолтером я сказала ей, что мы решили остаться на зиму в Англии вместо того, чтобы, как обычно, отправиться в Египет, она впервые обратилась ко мне с горькими упрёками. Я непременно должна уехать. Я так плохо думаю о ней, что полагаю, будто она не может обойтись без моей поддержки? Я ей не нужна. И никто ей не нужен. Включая её собственного мужа. Они с Уолтером теперь занимали отдельные спальные комнаты. Уолтер не стал бы говорить об этом со мной: он был слишком скромен и слишком верен Эвелине, чтобы жаловаться. Но в разговорах с Эмерсоном он сдерживался заметно меньше, а Эмерсон вообще никогда не отличался сдержанностью: – Будь оно всё проклято, Пибоди, что за чертовщина? Она убьёт Уолтера; он преданно любит её и никогда не подумает о том, чтобы… э-э… уйти к другой женщине. У мужчин есть свои потребности... – Полная чушь! – завопила я. – Что за идиотский бред! Если уж на то пошло, так и у женщин есть свои потребности, и уж тебе-то должно быть известно об этом лучше других... Эмерсон, немедленно отпусти меня! Я не собираюсь сейчас отвлекаться! – Проклятье, – чертыхнулся Эмерсон. – Она делает это, чтобы наказать его. Как Лисистрата[29]. Пибоди, если бы ты когда-либо осмелилась провернуть со мной такой трюк… – Но, дорогой, со стороны Эвелины это не уловка. Я сомневаюсь, что она сама знает, почему действует именно так. А вот я – знаю. Она злится – злится на Небеса. Она не может расквитаться с Богом и поэтому наказывает всех вокруг, а больше всего – себя. Она винит себя в смерти ребёнка. – Не забивай мне голову своими псевдопсихологическими россказнями! – заорал Эмерсон. – Это абсурдно. Как она может обвинять себя? Врач сказал… – Дух человека не рационален, Эмерсон, – поэтически произнесла я. – Я знаю, о чём говорю. Я сама зачастую испытывала угрызения совести за несуществующую вину, когда Рамзес попадал в неприятные ситуации, даже если это случалось из-за его собственных ошибок. Эвелина также чувствует вину и страх. И не хочет, чтобы у судьбы появились другие заложники. – А, – кивнул Эмерсон. И призадумался. – Но, Пибоди, есть способы… – Да, дорогой, я знаю. Оставим в стороне эффективность этих методов и невозможность в настоящее время обсуждать их с Эвелиной... Это всё не относится к делу, Эмерсон; нам сейчас нужны не практические решения, нам нужен способ разбудить её, а я… я не знаю, как это сделать. – Я отвернулась. На этот раз, когда Эмерсон обнял меня, я не протестовала. – Ты что-нибудь придумаешь, Пибоди, – мягко сказал он. – Ты всегда что-нибудь придумываешь. Но у меня ничего не вышло, и с того разговора прошло четыре месяца. Мы задержали отъезд на больший срок, чем обычно, в надежде увидеть улучшение, которое, увы, не наступило, а также и потому, что в этом году произошли некие изменения. Рамзес и Нефрет впервые должны были сопровождать нас, и я решила, что их образование не должно прерываться. Но найти репетитора любого пола оказалось намного сложнее, чем я ожидала. Большинство претендентов, с которыми я беседовала, отказалось от должности после того, как узнали, что им придётся провести зиму в палатке или египетской гробнице. (Несколько более стойких исчезли после разговора с Рамзесом.) Поэтому, когда вскоре после нашего прибытия в «Шепард-отель» ко мне подошла мисс Мармадьюк, я расценила это, как неожиданный подарок судьбы. Её документы были безукоризненны, рекомендации исходили из самых высоких слоёв общества, а причина поиска работы только повышала ценность мисс Мармадьюк в моих глазах, поскольку, как она объяснила, во время туристической поездки, организованной компанией Кука[30], она просто влюбилась в Египет[31]. Услышав от общих знакомых о нашем скором прибытии и о том, что мы нуждаемся в наставнике для обучения детей, она отложила отъезд в надежде получить место у нас – и в надежде, как смущённо объяснила, узнать что-нибудь о древностях страны. Это порадовало Эмерсона, который при первой встрече отнюдь не пришёл в восторг. Он надеялся начать подготовку женщины-египтолога, но не мог найти подходящего кандидата. В то время женщин среди студентов было мало, так как большинство профессоров предпочли бы, чтобы в их классах находился маньяк-убийца, нежели женщина. Кроме того, у мисс Мармадьюк имелся некоторый секретарский опыт, и она была вполне готова разделить обязанности по оформлению документов, что требуется при всех археологических раскопках, если те проводятся по правилам. (А тот факт, что Эмерсон не слишком увлёкся ею, стал дополнительным аргументом в её пользу. Эмерсон очень скромный человек. Он понятия не имеет о том, какое влияние оказывает на женщин.) Когда начался следующий вальс, и Эмерсон подошёл ко мне, я встала ему навстречу, решив забыть о заботах, отдавшись удовольствию танца. Однако вместо того, чтобы вывести меня в круг танцующих, он взял меня под руку. – Пойдёшь со мной, Пибоди? Мне очень жаль лишать тебя терпсихорианских[32] удовольствий, но я уверен, что, если предоставить тебе выбор, ты бы предпочла предложенную мной альтернативу. – Эмерсон, милый!.. – воскликнула я, краснея. – То, что, очевидно, ты имеешь в виду, всегда приоритетно для меня, но разве дело не может подождать? Было бы неправильно оставлять детей без присмотра. Эмерсон удивлённо посмотрел на меня, а затем рассмеялся. – Это действие, безусловно, придётся отложить – хотя, дорогая моя Пибоди, надеюсь, что ненадолго. У нас назначена встреча. Она может оказаться пустой тратой времени, но есть шанс, что этот тип обладает полезными сведениями. Так что хватит вопросов, мы уже опаздываем. И не суетись из-за детей. Они достаточно взрослые, чтобы вести себя хорошо, а присутствие мисс Мармадьюк позволит соблюсти приличия. В конце концов, провалиться мне на этом месте, она здесь, чтобы присматривать за детьми. – С кем мы собираемся встретиться? – Я не знаю. Но, – продолжал Эмерсон, предупреждая возражение с моей стороны, – сообщение, которое я получил от него сегодня утром, содержало интригующие сведения. Зная, где я планирую раскопки в этом сезоне, он предложил… – Выходит, он знает больше меня, – резко прервала я. – Когда ты решил это, Эмерсон, и почему совершенно незнакомый человек лучше знаком с твоими мыслями, чем твоя собственная жена и профессиональный партнёр? Потянув меня вперёд, Эмерсон пересёк лестничную клетку и приступил к преодолению последнего лестничного пролёта. – Будь я проклят, если знаю, Пибоди. Это-то и разожгло моё любопытство. Оставленное мне сообщение было вдвойне странным: автор, безусловно, умный и образованный человек, но явно встревожен, требует сохранения тайны и намекает на неназываемые, но ужасные опасности, угрожавшие ему. Его утверждение о том, что он знает местонахождение неразграбленной гробницы, несомненно, вздор… – Что? – Вопрос прозвучал хрипло, потому что от стремительности мужа у меня перехватило дыхание. – Где? – выдавила я. Эмерсон остановился и укоризненно посмотрел на меня. – Тебе не нужно кричать, Пибоди. В Фивах, конечно. Конкретно... но это то, что нам предстоит разузнать. Идём, дорогая, идём, иначе у нашего таинственного гостя могут возникнуть сомнения. Перед дверью нашей гостиной стоял мужчина. Но не таинственный гость Эмерсона; он был одет в униформу, отличавшую служащих «Шепарда», и я узнала суфраги, дежурившего в ночные часы. Увидев нас, он вытянулся в струнку: – Эмерсон-эффенди! Я всё сделал, как вы просили. Я охранял вашу дверь. Этот человек… – Какой человек? – поинтересовался Эмерсон, озирая пустынный коридор. Прежде чем Али успел ответить, из-за угла в коридоре возникла некая фигура. Посетитель двигался так же тихо, как призрак, на который был похож: покрытый от плеч до пяток складками из тёмной ткани, в широкополой шляпе, низко натянутой на лоб. Он остановился в нескольких футах[33] от нас. Ближайшая лампа находилась за ним, и я была уверена, что он сознательно выбрал именно эту позицию, чтобы поля шляпы скрыли его черты. – Ах, – сказал Эмерсон, снова придя в хорошее настроение. – Вы джентльмен, который попросил о встрече? Я прошу прощения за опоздание; во всём виновата миссис Эмерсон. Надеюсь, вы не против, чтобы она присоединилась к нам? – Ни в коем случае. – Комментарий был коротким, голос низкий и хриплый – явно изменённый. Эмерсон открыл дверь. – После тебя, моя дорогая Пибоди. И вы, сэр, входите. Я оставила одну лампу горящей, потому что ряд неприятных событий научил меня, что неразумно входить в комнату без единого проблеска света. Лампа давала достаточно света, чтобы увериться, что меня не поджидают ни убийцы, ни грабители. Я собиралась нажать на выключатель, чтобы включить верхний свет, но гость схватил меня за руку. Я вскрикнула от неожиданности, а Эмерсон рявкнул: – Что, к дьяволу… – Мои искренние извинения, миссис Эмерсон. – Незнакомец выпустил мою руку – и как раз вовремя, потому что Эмерсон уже схватил его за воротник. – Я не хотел вас напугать. Пожалуйста, не включайте свет. Я смертельно рискую, приходя сюда. Позвольте мне сохранить анонимность, пока мы не достигнем соглашения – если это удастся. – Проклятье! – воскликнул Эмерсон. – Я предупреждаю вас, мистер Салех... Ах, но могу ли я считать, что имя, которое вы назвали, действительно принадлежит вам? – Этого достаточно в настоящее время. – Незнакомец отступил в тень и поднял руки к лицу. В молитве? Я так не думала. Мои конечности задрожали в волнении, будто предвкушая нечто. Эмерсон издал громкий стон. – О Всемогущий Боже! Очередное мелодраматическое развлечение? Похоже, мои надежды на один-единственный сезон заурядных археологических раскопок без вмешательства преступников оказались чрезмерны. Если бы я только знал... Ладно, чёрт вас побери, хуже уже не будет. Даже если бы я последовал своим инстинктам, которые советуют мне выбросить вас за дверь, прежде чем вы успеете произнести хоть слово, миссис Эмерсон будет настаивать на том, чтобы выслушать вас. Она помешана на мелодраме. Если вы удовлетворены маскарадом, мистер Кто-бы-вы-ни-были, присаживайтесь и начните говорить. Я терпеливый человек, но моё время ценно, и я сильно подозреваю, что меня ожидает... – Он не может начать говорить, пока ты не замолчишь, Эмерсон, – прервала я. – Устраивайтесь в кресле, мистер… э-э… Салех. Могу ли я предложить вам что-нибудь выпить? Чай, кофе, бренди, виски? – Виски. Благодарю вас. Бормоча про себя, Эмерсон махнул мне в сторону дивана и подошёл к серванту. Игнорируя его недовольство, я уселась и принялась с любопытством изучать незнакомца. Чёрный плащ упал на пол; под ним оказалась обычная европейская одежда. Имя, которое наш гость назвал, было египетским, но тот факт, что он попросил алкоголь, означал, что наш посетитель не мусульманин – или, по крайней мере, не такой уж правоверный. Я не могла разглядеть его черты, так как маска из чёрного шелка покрывала всё лицо и была застёгнута – не пойму, каким образом – под подбородком. Отверстие, приблизительно овальное по форме, обнажало губы, и я предположила, что имелись и другие отверстия для зрения, хотя под шляпой не было видно даже блеска глазных яблок. Эмерсон протянул мне стакан и предложил другой нашему посетителю. Он протянул руку, чтобы взять его. Должно быть, гость следил за мной так же внимательно, как я его осматривала; видя, как я напряглась, он издал лёгкий кашляющий звук, очевидно, обозначавший смех: – А вы сообразительны, миссис Эмерсон. Вот почему вы предложили мне угощение? – Шансы ничтожны, – спокойно ответила я. – Но замаскировать руки сложнее, чем лицо. Можно скрыть пятна старости, но не выступающие вены, которые достаточно характерны. Шрамы, мозоли, родимые пятна, сама форма ладони и пальцев – или, как в вашем случае, некий предмет ювелирного искусства... Поскольку вы не озаботились снять кольцо до того, как пришли сюда, могу ли я считать, что вы не будете возражать, если я попрошу рассмотреть его более внимательно? – Я собирался позволить вам сделать это в подтверждение истории, которую намерен рассказать. – Он снял кольцо с пальца и положил мне на протянутую ладонь. Даже необразованный турист признал бы характерные черты. Во времена фараонов скарабеи были популярными амулетами, и на их плоскую нижнюю поверхность наносились иероглифическая надпись или имя. Точные копии – часть из которых честно провозглашались таковыми, а другие выдавались за истинные реликвии – продавались туристам сотнями. В данном случае скарабей был вырезан не из обычного фаянса или камня, но являлся или казался чистым золотом. Хвостовик прикреплялся к кольцу способом, знакомым мне по прежним примерам: витые золотые проволоки по обеим сторонам ободка позволяли скарабею вращаться в гнезде. Когда я перевернула его, то не удивилась, увидев имя, записанное иероглифами. Я знала это имя, но оно не было одним из тех, которые обычно встречаются на таких безделушках. Я передала кольцо Эмерсону, он нахмурился и приступил к изучению. Тем временем мистер Салех начал говорить: – Этот драгоценный камень передавался из поколения в поколение на протяжении более трёх тысяч лет. Это символ должности Верховного жреца Ка[34] царицы Тетишери, чьё имя вы видите на скарабее. Погибает только тело; бессмертный дух, Ка египтян, переходит из одного плотского обиталища в другое. В течение долгих веков моей священной обязанностью было обеспечить выживание и возрождение этой великой королевы. В моём первом воплощении я носил имя Гериамона из Фив и был её верным… – Ад и проклятие! – Рёв Эмерсона заставил зазвенеть оконное стекло. – Эмерсон! – воскликнула я. – Успокойся. И будь осторожен с кольцом, оно содержит двадцать два карата золота и довольно хрупкое. – Пибоди, будь я проклят, если смирюсь с такими вещами. – Кровь, прихлынувшая к загорелому лицу, придала ему оттенок красного дерева, но он осторожно положил кольцо в мою руку, прежде чем сжать собственную в кулак и трясти им перед моим носом. – Реинкарнация! Либо он сумасшедший, либо выдумал эту сумасшедшую историю, чтобы скрыть более зловещий план! – Он вскочил и бросился на незнакомца. Предупреждённый первым криком ярости Эмерсона, незнакомец также поднялся. Пистолет, появившийся у него в руке, мгновенно остановил даже моего стремительного мужа. – Ад и проклятие, – повторил Эмерсон более мягким, но ещё более зловещим голосом. – Чего вы хотите? Если вы посмеете прикоснуться к моей жене... – Я не собираюсь вредить никому из вас, – последовал быстрый ответ. – Я вооружён по другим причинам, но совсем не ожидал подобной реакции. Просто выслушайте меня. Разве от этого вам станет хуже? – Продолжайте, – отрезал Эмерсон. – То, что я сказал вам, правда. Это тело является лишь последним из многих, где обитала моя Ка. Можете верить этому или нет, мне безразлично. Я упомянул это только для того, чтобы объяснить источник знаний, которые собираюсь предложить вам. Я знаю местонахождение гробницы Тетишери. Я могу привести вас к ней – к могиле королевы, со всеми её сокровищами, оставшимися в неприкосновенности.