У Эмерсона перехватило дыхание. Он не верил в это – но как ему хотелось! Он не продал бы свою душу ни за богатство, ни за лицо, что бросило бы на путь скитаний сонмы морских судов могучих[35]p> – но за королевскую гробницу! Сам Мефистофель, возможно, не нашёл бы более соблазнительного предложения для сердца египтолога, даже для учёного, который ценит знания выше вульгарной славы. Вклад Эмерсона в область египтологии принёс ему признание коллег (и, к сожалению, также известную степень вульгарной славы), но ему ни разу не выпал случай совершить выдающееся открытие, о котором мечтают все археологи. Может ли это стать таким открытием? – Где? – резко спросил он. – Дра-Абу-эль-Нага[36]. – Незнакомец отступил назад и опустил пистолет. Как и я, он разглядел признаки не веры, но желания верить. В те дни, когда у него была борода, Эмерсон в моменты глубоких размышлений обычно тянул или дёргал её. Избавившись от бороды по моему настоянию, он удовольствовался потиранием ямочки на подбородке. – Логично, – пробормотал он. – Но если вы знаете хоть что-то о египтологии – а это, очевидно, так – то могли бы объяснить. Чёрт возьми, Салех, или кем бы вы ни были, что вы на самом деле ищете? Если вы знаете, где находится эта гробница, зачем предлагаете её мне? – Если бы я сказал вам правду, вы бы мне не поверили. Нет, – я пыталась вернуть ему кольцо, – оно больше не принадлежит мне. Мой долг исполнен. – Послушайте, – прорычал Эмерсон, сдерживаясь гораздо успешнее, чем я могла себе представить. – Если вы намекаете, что миссис Эмерсон – ваш преемник… будущее воплощение… о, дьявол! – Вы, а не она, – последовал спокойный ответ. Я затаила дыхание, ожидая угрожающего взрыва. К моему удивлению, Эмерсон успокоился, и искра веселья озарила его суровое лицо. – Это более вероятная альтернатива, нежели другая. Как происходит передача личности и/или священного долга, мистер Салех? Надеюсь, вы не ожидаете от меня прохождения стандартных ритуалов очищения. Миссис Эмерсон не одобряет бороду, но я сомневаюсь, что она позволит мне побрить голову, и даже за честь быть Верховным жрецом Тетишери я не откажусь от ростбифа и… м-м… кое-чего другого. – Издевательство – ваша защита от истины, профессор. Вы скоро узнаете, что наши судьбы предопределены; ваша судьба постигнет вас, и вы примете её. А до этого, раз уж вам так хочется, верьте, что я обратился к вам за помощью по чисто практическим причинам. Тайна не продержится долго. В течение тысяч поколений мы защищали гробницу от грабителей Гурнеха[37], от греческих, римских и византийских воров, от хищников Европы и Америки. Существуют пути, чтобы ввести искателей в заблуждение. Но если всё это не удаётся... – Убийство? – выдохнула я. – Когда безуспешно всё остальное. Однако нынче слишком много охотников за сокровищами, и их число продолжает расти. Иностранные археологи пчёлами роятся над обрывами западных Фив, а у фиванских воров заметно прибавилось работы. Если гробнице суждено быть обнаруженной, лучше пусть её найдут учёные, чем местные грабители; они уничтожат то, что не могут унести, продадут сокровища первому попавшемуся, разбросают их по всем сторонам земли. Вы дадите мне обещание, торжественную клятву. – Рука с оружием безвольно упала вниз; он шагнул ближе к Эмерсону. – Вы не позволите, чтобы мумия была осквернена. Вы сохраните её погребальное оборудование в целости и сохранности и отнесётесь к её останкам с почтением. Вы клянётесь? Глубокий, торжественный тон прозвучал, будто молитва или проклятие. Эмерсон слегка поёжился, но смело взглянул Салеху в глаза. – Я не могу поклясться, – произнёс он. – Если бы это было в моих силах, я бы поступил именно так, как вы просите, хотя, сказать по чести, мои мотивы не такие, как у вас. Такая находка была бы уникальной; научный принцип требует, чтобы она оставалась в неприкосновенности, охранялась и тщательно сберегалась. Ваша оценка верна: если расхитители могил найдут гробницу первыми, они разорвут мумию на части и уничтожат то, что не могут унести. Это была бы трагедия в научном плане... О Боже, почему я трачу время на бесполезные домыслы? Такой гробницы нет, и даже если бы она существовала, я не мог бы дать вам своего слова, ибо не мне принадлежит право окончательного решения. – Вы сказали достаточно. Вы сказали правду. Мало кто поступит так. И ни один человек не будет сражаться так, как вы, чтобы сохранить её могилу. – Верно, – вступила я в разговор, потому что Эмерсон молчал. – И знаешь, Эмерсон, существует хороший шанс, что мы сможем добиться успеха. Как лица, проводящие раскопки, мы можем высказать определённые претензии на содержимое гробницы; если мы откажемся от этих прав в пользу Музея[38] в обмен на обещание месье Масперо, что он будет хранить обнаруженные предметы все вместе... – Пибоди, замолчи! – Эмерсон обернулся и бросил на меня недвусмысленный взгляд. Мой дорогой Эмерсон никогда не бывает красивее, чем когда приходит в ярость. Большие белые зубы оскалились, глаза светились, как восточное небо, когда приближение ночи окрашивает его тёмной лазурью, худые щёки вспыхнули. Безмолвно, с восхищением (и с невозможностью пересилить своим голосом его рёв), я пристально смотрела на него. – Вы планируете целую кампанию на основе пустых фантазий, – с горечью продолжил Эмерсон. – Моё терпение иссякает, Салех. Я даю вам, – он достал часы, – ровно шестьдесят секунд. Если к концу этого времени вы не представите ничего более осязаемого, чтобы доказать свои заявления, я выгоню вас. Салех вернул пистолет в карман. Затем хладнокровно уселся на стул и поднял свой стакан. – Кольцо не является достаточным доказательством? – Эмерсон фыркнул, и Салех продолжил с иронией: – Похоже, не для такого прямолинейного разума, как ваш. Но что удовлетворило бы ваши требования? – Точные указания, – быстро ответил Эмерсон. – Вход должен быть хорошо спрятан, иначе его бы уже давно нашли. В местности, о которой вы упомянули, множество акров[39] необработанного, разбитого грунта. – Я так и думал, что вы скажете это. – Салех допил виски. Поставив стакан на стол, он полез в карман и достал свёрнутый листок бумаги. – Мне сказали... Я… Голос прервался ужасным, дребезжащим бульканьем. Одной рукой Салех схватился за горло, другую сжал, смяв бумагу, которую держал. Эмерсон прыгнул вперёд, но опоздал; сильное судорожное движение выбросило гостя из кресла на пол. – Отойди, Пибоди! – прорычал Эмерсон, усиливая предложение резким толчком. Я вовремя увернулась, чтобы избежать удара от лежавшего человека; его конечности дрожали от неконтролируемых, судорожных спазмов, дёргавших всё тело взад-вперёд, как будто Салех исполнял какой-то примитивный танец, распростёршись на полу. Эмерсон бросился на извивающееся тело и прерывал красноречивые проклятия лишь для того, чтобы отдать распоряжения: – Приведи доктора, Пибоди… сама, не посылай… проклятье!.. капитана Картрайта или… о, Всемогущий Боже! Эмерсон всей своей невероятной мощью с трудом удерживал страдальца, чтобы предотвратить возможные повреждения не только предметами мебели, но и из-за насильственных спазмов собственных измученных мышц нашего гостя. Я не нуждалась в дальнейших наставлениях и бросилась прочь, подняв юбки. К тому времени, когда смогла добраться до бального зала, я с трудом дышала и была в полном беспорядке. Люди отступали перед моим диким порывом. Сначала в комнате мелькали лишь разноцветные пятна; из-за огромного количества проклятых униформ я не могла найти ту, что мне требовалась. Вынудив себя успокоиться, я увидела капитана Картрайта, который вёл величественную престарелую даму в пурпурном плюше по лабиринтам котильона. Я бросилась к нему и схватила его за руку. – Скорее со мной, капитан Картрайт! Катастрофа… отравление стрихнином... судороги... – Боже мой! – воскликнула особа в пурпуре, и тогда я вспомнила, что она – жена начальника Картрайта. – Что это означает? Женщина сошла с ума или пьяна?! Мы оказались в центре круга ошеломлённых лиц, потому что мой голос был достаточно пронзительным, чтобы привлечь внимание. – Скорее! – трясла я капитана за плечи. – Он умирает! Моя гостиная… – Да, конечно, миссис Эмерсон, – быстро ответил Картрайт. – Где ваш номер? – Сюда, – послышался голос позади меня. И всё; когда Картрайт последовал за отозвавшимся, я увидела, что это был Рамзес. Он стремительно рассекал толпу, извиваясь, как угорь. Теперь, когда на помощь уже поспешили, я почувствовала, что следует отдышаться, прежде чем торопиться назад. Медленно и глубоко дыша, я размышляла о появлении Рамзеса. Конечно, виной всему его ненасытное любопытство, но он мог хотя бы проявить любезность и предложить руку своей матери. За него это сделал другой джентльмен. Мистер Дженкинс, помощник управляющего. Возможно, его побудило действовать желание положить конец беспорядкам, а не беспокойство обо мне. Танцы полностью прекратились, и люди злобно смотрели на меня. – Что случилось, миссис Эмерсон? – спросил мистер Дженкинс, уводя меня из центра зала. Понимая, что он не слышал моего призыва к капитану Картрайту, я решила не просвещать его. Лишняя суета ни к чему. Управляющие отелями не любят узнавать о погибших или умирающих гостях. – Обо всём позаботятся, мистер Дженкинс, – ответила я, надеясь, что это соответствует истине. – Спасибо. Тревожась о необходимости вернуться на место происшествия, я не могла с чистой душой последовать наверх, пока не буду уверена, что Нефрет, оставленная Рамзесом, находится в безопасности в компании мисс Мармадьюк. Но кресло этой дамы было занято кем-то другим, и когда я огляделась вокруг, то увидела Нефрет, одну и без сопровождения, входившую со стороны мавританского зала. Её вид вызвал бы самые серьёзные подозрения в любой материнской груди – слабая улыбка, покрасневшие щёки, лёгкий беспорядок в волосах. Мавританский зал с его мягкими диванами и инкрустированной жемчугом мебелью – самая романтичная обстановка, какую только можно представить; машрабии[40] и раскрашенные арки прикрывают затенённые ниши, которые так привлекают влюблённых. Пробормотав: «Великий Боже», я поспешила к ней. Когда она увидела меня, её лицо покрылось ещё более предательским румянцем. – О, тётя Амелия… – начала она. – Немедленно иди со мной. – Я только... – Не сейчас, Нефрет. Поторопись. По счастливой случайности лифт ждал внизу. Я приказала служителю закрыть дверь и отвезти нас прямо на третий этаж. Присутствие других мешало беседе между мной и моей заблудшей подопечной; она стояла, глядя прямо перед собой, кусая губы и – я не сомневалась – изобретая алиби. Однако когда я заставила её чуть ли не бежать по коридору, до неё дошло, что моё волнение может быть вызвано более серьёзной причиной, чем её дурным поведением. – Что случилось? – воскликнула она. – Что-то случилось? О Боже – только не профессор! – Ибо так она называла Эмерсона, который отрицательно отреагировал бы на то, что его зовут «дядя Рэдклифф». Он не любит своё имя, и это – одна из причин, почему я никогда не произношу его. Только услышав вопрос Нефрет и волнение, заставившее её голос зазвенеть, я поняла, что Рамзес мог сделать такой же вывод, хотя и ошибочный. Не удивительно, что он так спешил. – Чёртов мальчишка, – пробормотала я, – я бы успокоила его, если бы он подождал хоть минуту. Сам виноват. Однако и он, и капитан ненамного опередили нас. Рамзес, обхватив руками плечи, выглядел особенно загадочно. Картрайт опустился на колени у лежавшего тела. Когда я вошла, он поднял глаза и сказал: – Должно быть, я неправильно понял, миссис Эмерсон. Вы будете рады узнать, что нет никаких признаков отравления; это просто… Длинный сдавленный крик прервал его. Крик вырвался из моего горла, ибо я увидела, что тело, без чувств лежавшее на полу, мне знакомо. Оттолкнув доктора в сторону, я упала на колени и схватила руками окровавленную голову. – Эмерсон! О мой дорогой Эмерсон! – Всего лишь удар по голове, миссис Эмерсон, – объяснил Картрайт, поднимаясь. – Нет причин для беспокойства, уверяю вас. – Нет причин для беспокойства! – неистово завопила я. – Вы не знаете, о чём говорите, сэр! В прошлый раз он получил такой удар... Эмерсон! – Его глаза открылись, и взгляд остановился на моём лице. – Мой дорогой Эмерсон, поговори со мной! Кто я такая? 2. ДАМА НЕ ВИНОВАТА В ТОМ, ЧТО ПРИГЛЯНУЛАСЬ ГЕНИЮ ПРЕСТУПЛЕНИЙ – Ответь по чести, Пибоди, – посоветовал Эмерсон. – Вполне естественно, что бедняга посчитал тебя истеричкой. Это был чертовски… м-м… на редкость идиотский вопрос. Я потёрла щеку. Она болела до сих пор. – Фразеологию, безусловно, можно было интерпретировать неверно, – призналась я. – Но стоит ли удивляться моему возбуждению? Ты уверен... – Ты – моя жена, – прервал Эмерсон. Вынув трубку изо рта, он использовал черенок в качестве указателя. – Это наш сын Рамзес. Это наша дочь Нефрет. Животное, в настоящее время занимающее её колени – кошка Бастет. Более крупное четвероногое существо – другой кот по имени Анубис. Этот кусок материи на моей голове, помещённый туда вопреки моим настоятельным возражениям, называется пластырем. Он прикрывает, хотя в этом и нет ни малейшей необходимости, небольшую шишку и крошечную ранку. – Я бы предпочла, чтобы ты оставил сарказм, Эмерсон. Это – чрезмерное испытание для моих нервов. – Я стараюсь сменить тему, моя дорогая. Напоминание было оправданным. Никто из детей не знал всей правды об ужасных событиях прошлой зимы, когда очередной удар по голове заставил Эмерсона забыть даже обо мне.[41]