Эмерсон выпрыгнул из седла и взял у меня записку. Он прочёл её в мгновение ока и позволил Уолтеру забрать это письмо. – Хм, – сказал он. – Ты готова, Пибоди? – Господи, Рэдклифф, ты что, хочешь взять её с собой? – воскликнул Уолтер. – Это её право, – тихо ответил Эмерсон. – Это может быть ловушкой! Даже если Риччетти захватил Рамзеса... – Я спешу, Уолтер, – перебил Эмерсон. – Извини, пожалуйста. Дауд уже приготовил лодку. Как только мы оказались на борту, он оттолкнулся от берега. Эмерсон достал трубку. – Очевидно, – констатировала я, – в Гурнехе ты ничего не узнал. – Не сказал бы. – Эмерсон начал набивать трубку точными, рассчитанными движениями. – Абд эль Хамед снова вернулся на землю. Но на этот раз, кажется, никто не знает, куда он делся. – Даже его жёны? – Никто из них. – Эмерсон взглянул на меня со слабой улыбкой. Сейчас было неподходящее время, чтобы обсуждать этот вопрос. Я оставила его на потом. – Его исчезновение может не иметь ничего общего с исчезновением Рамзеса, – продолжил Эмерсон. – Но я хотел бы задать ублюдку несколько вопросов. Абдулла продолжает поиски; ему, возможно, повезёт больше, чем мне, а нюх у него не хуже нашего. Что скажешь, моя дорогая? Не думаю, что ты всё утро бездействовала. Я рассказала ему о планах О’Коннелла и сэра Эдварда по расследованию в Луксоре. – Значит, ты удалила сэра Эдварда из списка подозреваемых? – спросил он. – Нет, но не вижу, чтобы он представлял какую-либо угрозу для Кевина. Если он является членом банды – любой из них – он позаботится о том, чтобы Кевин не узнал ничего важного. Я подумала, что именно поэтому он предложил пойти вместе – заморочить Кевину голову. – Предположения, догадки и теории. – Кулак Эмерсона сжался. – Если бы мы могли хоть на что-то основательно опереться! – Сообщение достаточно основательное, – ответила я. – Риччетти слишком ловок, чтобы в письменной форме признать, что он держит Рамзеса в плену, но предложение встретиться с ним для обсуждения некоего пропавшего предмета большой важности не может иметь никакого другого значения. Мой голос был не таким ровным, как хотелось бы. Эмерсон обнял меня. – Пибоди, моя дорогая, будь уверена, что Рамзес в целости и сохранности. Риччетти слишком хороший бизнесмен, чтобы нанести ущерб ценным товарам. – Ты знаешь, что он хочет взамен, так ведь? – Да. Больше никто из нас не проронил ни слова, пока мы не достигли Восточного берега. Риччетти сообщил, что нас встретят и приведут к нему. Думаю, я бы распознала встречавшего, если бы тот не опередил меня. Хотя он был в галабее и тюрбане, но не являлся египтянином. Его физиономия и телосложение напоминали грека, итальянца или турка. Он произнёс с акцентом только три слова на арабском языке: – Следуйте за мной. Я предполагала, что свидание состоится не в отеле, поскольку в этом случае не возникало необходимости в проводнике; и я равно не предполагала, что Риччетти рискнёт привести нас в дом, где обитает. Естественно, нашим пунктом назначения было кафе – кофейня менее чем в четверти мили от реки. Проводник открыл дверь и отступил назад, махнув нам рукой с шутовским поклоном и мерзкой улыбкой. Как только мы оказались в комнате, я слегка сместилась вправо, чтобы не препятствовать никаким кулачным движениям, которые мог бы произвести Эмерсон. (Хотя у него одинаково действуют обе руки, он предпочитает правую.) Моя собственная правая рука покоилась в кармане, сжимая маленький пистолет, а зонтик находился в левой. Я искренне надеялась, что здешние посетители не целиком находятся на содержании у Риччетти. Все столики были заняты. Я рассчитала шансы примерно двадцать к одному. Было трудно разобрать детали, потому что освещение никуда не годилось, а в воздухе завесой висел дым табака и гашиша. В задней и левой стенах комнаты виднелись два других выхода. Окна были закрыты. Слабые солнечные лучи, проникавшие в сизый мрак сквозь щели в ставнях, отражались от медного мундштука наргила[195], медной чаши и ножа в руке человека за соседним столом. При нашем появлении разговоры мгновенно прекратились. Глаза изучали нас так же пристально, как и мы – их. Я услышал несколько шипящих вздохов, а затем – так тихо и внезапно, что мог бы позавидовать любой фокусник – некоторые места опустели. Однако снижение шансов меня не успокоило. Те, кто мудро решил уйти, очевидно, являлись местными жителями; лица оставшихся мужчин были светлее, с безошибочной печатью обитателей города – людей Нижнего Египта, каирцев, отбросов этого переполненного мегаполиса. Эмерсон произнёс по-арабски своим обычным голосом: – Я вижу, что сын собаки прячется в своей конуре. Скажите ему, что Отец Проклятий и Ситт Хаким почтили своим посещением его грязное логово. – Ты думаешь, разумно раздражать его, Эмерсон? – прошептала я. – Грубость – единственный способ справиться с червями, моя дорогая, – ответил Эмерсон, не понижая голоса. Затем добавил по-арабски: – Шевелитесь! Я хочу видеть его немедленно. И, не дожидаясь ответа, подошёл к двери в задней части комнаты, жестом указывая мне следовать за ним. Прежде чем он достиг двери, её открыла невидимая рука, и знакомый голос протянул: – Buon giorno[196], дорогие гости. Входите в мою… конуру. Дверь закрылась за нами с неприятным глухим стуком. Быстрый взгляд подсказал мне, что привратник был одним из телохранителей Риччетти. Другой стоял за диваном, где Риччетти полулежал, развалившись на дамасском покрывале, сотканном из золотых нитей. Обстановка явно выигрывала по сравнению с внешними комнатами. Вероятно, эта комната была одной из предназначенных для более состоятельных клиентов. Однако я подумала, что Риччетти, вероятно, принёс с собой покрывало, подушки и кубки из чистого хрусталя. Они были более высокого качества, чем деревянный стол и стулья, медные лампочки и изношенный ковёр. Я знала, почему он, преодолев свои изящные чувства, назначил нам встречу именно здесь. Это было оскорблением для меня – ни одна порядочная женщина какой бы то ни было национальности не оказалась бы в этой комнате. Но что ещё более важно – это означало, что Риччетти был не так уверен в себе, как пытался выглядеть перед нами. Человек, у которого на руках все выигрышные карты, не предпримет таких мер предосторожности. Жалкая надежда, возникшая в моём сердце, прожила недолго. Риччетти указал на предмет, лежавший на столе. – Вы узнаёте его, конечно? Это был карманный блокнот Рамзеса, без которого наш сын нигде не появлялся. Эмерсон поднял его, пролистал и хладнокровно положил в карман рубашки. – Да, – коротко ответил он. – Итак, у нас имеется первая предпосылка, на которой будет основан наш разговор. Хорошо. Вы должны простить мои плохие манеры, миссис Эмерсон. Я бы предложил вам стул и бокал вина, если бы допускал малейшую возможность того, что вы согласитесь. – Не соглашусь, – подтвердила я. – А жаль. – Риччетти деликатно потягивал вино. – Вино отличного урожая. Полагаю, вы хотите, чтобы мальчик вернулся. Хотя и не могу себе представить, почему; он и святого выведет из себя. – Вкусы разнятся, – сказал Эмерсон так же хладнокровно, как и Риччетти. – И я бы не хотел иметь с вами какие бы то ни было общие вкусы. Как он вас нашёл? Риччетти усмехнулся. – Это я нашёл его. У меня много… э-э… коллег в Луксоре; им приказали сообщить мне, если кто-то заинтересуется моим местонахождением. Я был уверен, что один из вас рано или поздно отправится за мной. На следующий день я оказался рядом с… – Его челюсти щёлкнули. – Но я собирался похвастаться своим умом. Вы, англичане, презираете подобные вещи, не так ли? – Перейдём к условиям, – бросил Эмерсон. – Я полагаю, что в обмен на Рамзеса вы хотите, чтобы я убрал себя и своих охранников из могилы и предоставил её в ваше распоряжение. – Dio mio[197], нет! – Глаза Риччетти расширились. – Вы абсолютно неправы, мой друг. Мешать лучшему археологу Египта? Я хочу, чтобы вы продолжили свою работу – очистили гробницу и бережно сохранили её содержимое. Эмерсон на мгновение умолк. – Понятно. – Я и не сомневался. – Риччетти поставил стакан на стол и наклонился вперёд. – Работая на скорую руку, как другие нелегальные раскопщики, мои люди повредили бы различные предметы, тем самым уменьшив мою прибыль. И этим свиньям нельзя доверять, – возмущённо добавил он. – Независимо от того, насколько… э-э… тщательно я их контролирую, всегда найдётся кто-нибудь, кто рискнёт ограбить меня. От удивления и – да, я признаю – восхищения у меня перехватило дыхание. Дьявольский разум нашего собеседника был поистине блестящим. Схема, достойная самого Сети – она ​​позволяла нам выполнить работу со всем умением, какое только мы могли продемонстрировать, а затем заставляла нас передать сокровища негодяю. – Я надеюсь, – продолжал Риччетти, – что теперь у вас появилась причина ускорить работу. Чем раньше вы закончите, тем скорее сын вернётся к вам. – А вы не боитесь, что я стану работать слишком быстро? – иронично спросил Эмерсон. – Преданный отец может в спешке перелопатить всё подряд, не беспокоясь о вашей прибыли. – Не вы, мой друг. Ваши принципы слишком хорошо известны. Грубое их нарушение вызовет подозрения. Обдуманная скорость и разумный компромисс – вот всё, что я прошу. Допустим, две недели? – Две недели? Невозможно! – Некоторые ваши коллеги управятся за два дня, – ответил Риччетти с улыбкой ящерицы. – Меня не волнуют обломки керамики и дерева. Снять пенки – вот наша главная цель. И непременно откройте саркофаг. Мне нужно всё то, что внутри – гробы, мумия и любые другие предметы. – Постойте, – перебила я. – А Давид? Его тоже следует вернуть нам. Риччетти выглядел по-настоящему озадаченным. – Давид? А, туземный парнишка! Почему вы спрашиваете о нём? – Затем на его лице появилась медленная насмешливая улыбка. – Ах, эта знаменитая британская сентиментальность! Миссис Эмерсон, не будет ли вам неприятно узнать, что он не испытывает к вам такой же верности, какую вы, кажется, испытываете к нему? – Он не ваш узник? – вмешался Эмерсон. – Я не знаю, где он, и мне всё равно. Без сомнения, он вернётся к вам, если захочет. Больше нет вопросов. Мы договорились? – Да, – сказал Эмерсон. – Отлично. Последнее предупреждение. Я слишком хорошо знаю вас, чтобы предположить, что вы потеряли надежду найти мальчика и освободить его. Я был бы очень раздосадован, если бы вы попытались это сделать. Позвольте мне прояснить всё до конца во избежание печальных недоразумений. Если вы оба не будете присутствовать на раскопках каждый день, я посчитаю, что вы заняты чем-то другим – тем, от чего я предостерегал вас. Ваша первая обязанность, друзья мои – ваш сын. Если вы упустите это из виду, я пришлю вам небольшое напоминание. Возможно, палец или ухо. Не помню, как я вышла из кофейни. Когда я снова начала осознавать окружающее, то сидела на потрескавшемся краю фонтана, и с подбородка капала вода, а Эмерсон наклонился ко мне: – Скажи что-нибудь, любовь моя. Что-нибудь! – Проклятье, – пробормотала я. – Я не потеряла сознание, надеюсь? Если я позволила этому сукиному сыну испытать удовлетворение при виде моего обморока... – Это моя Пибоди, – улыбнулся Эмерсон с глубоким вздохом облегчения. – Нет, моя дорогая, ты двигалась на собственных ногах, твёрдая, как скала. Только когда мы вышли на свет, и я увидел твоё лицо, то понял, что ты не в себе. Возьми меня за руку и пошли отсюда. Он поднял меня на ноги. Хотя голос его звучал ровно, но губы побелели, и я выдохнула: – Мне стыдно за себя, Эмерсон. Прости меня за то, что я веду себя как слабая жен… как размазня. Эта ужасная угроза, должно быть, потрясла тебя не меньше, чем меня.