– Затем, что ничего еще не кончилось. – Думаешь, они могут прийти снова? – Не исключено. – Но Сидоров уже отдал приказ на арест Гершвина. – Это хорошо, только… – Что? – Слушая тебя, полковник пришел к выводу, что, возможно, Мышляев ждал вовсе не Гершвина. – А кого же?! – Пока неизвестно. Сказал, что будут рыть дальше. – Ничего себе, – только и сумела промямлить Марфа. Она-то как раз была уверена, что Мышляев – подельник банкира, и изо всех сил старалась убедить в этом Сидорова. Оказывается, полковник сделал совершенно противоположный вывод. А ведь кивал, поддакивал… Как так? На даче Марфа не сомневалась, что дача полковника Сидорова соответствует его статусу, и готовилась отдохнуть чуть ли не в барских покоях. Избушка на курьих ножках, окруженная чапыжником, которая предстала их взору, грубо разрушила ее иллюзии. – Ужас ужасный, – обобщила Марфа. Федор, наоборот, был доволен представшей перед ними картиной мерзости и запустения. – Чего-то подобного я и ожидал. Как раз в сидоровском стиле. – Он что, бессребреник? – Нет, просто давно живет один. Жена умерла лет десять назад. Сын погиб. И вообще, чем хуже наше пристанище, тем лучше. Я затащу вещи, а ты разузнай обстановку. Он стоял перед ней такой красивый, что у нее вдруг сделалось отличное настроение. – Слушаюсь, мой генерал! – гаркнула Марфа и понеслась, как Гарун, то есть «быстрее лани», разузнавать обстановку. Внутри дом оказался намного симпатичнее, чем снаружи. Бедненько, конечно, но чисто и уютно. А если приготовить что-нибудь вкусненькое и выпить что-нибудь освежающее, а потом заняться любовью на надувном матрасе, то пословица о рае в шалаше будет актуальной как никогда. Когда солнце окончательно скрылось за густыми зарослями неизвестного кустарника, намеченная Марфой программа была выполнена и даже перевыполнена. Федор даже вкусненького не смог дождаться. И матрас не стал надувать. Вполне подошла медвежья шкура перед диваном. Марфа проснулась, ощутив, что из открытой двери потянуло сыростью. Собственно, холод почувствовал только нос. Все остальное было согрето теплом мужчины, державшего ее в объятиях. Марфа поерзала, пристраиваясь, и в конце концов нашла для носа уютное местечко: засунула в сгиб локтя. Теперь наружу выскочила пятка и сразу стала замерзать. Пришлось поерзать немного, подтягивая и ее. Федор недовольно буркнул что-то и прижал крепче. Через минуту стало не просто тепло – жарко. Марфа попыталась передвинуть тяжелую руку, обхватившую ее поперек живота, но ничего не вышло. Тогда она решила, что неплохо бы перевернуться на спину, тогда горячо было бы лишь одному боку. От усилий она даже хрюкнула тихонько. – Ты ерзаешь просто так или с какой-то целью? – не открывая глаз, хрипло поинтересовался Федор. Марфе стало любопытно: – А с какой целью люди вообще ерзают? – А вот с какой… В секунду он оказался не сбоку, а сверху. Марфа не успела даже пискнуть, как он стиснул ее и очень убедительно продемонстрировал, к чему могут привести ерзанья, когда лежишь рядом с мужчиной. А потом Федор уложил ее на диван, накрыл старым пледом и ушел курить на терраску. Марфа решила его дождаться и тут же провалилась в сон. Сон был тот самый, что снился ей как раз перед тем, как начался весь этот кошмарный кошмар. Она снова шла к дому и опять увидела поднимающуюся над крышей волну. И, как тогда, она кинулась под защиту стены, уже зная, что все бесполезно и вода навсегда поглотит ее бренное тело. Но в тот момент, когда она была готова погибнуть безвременной смертью, из мути у нее перед глазами вдруг высунулась рука и потянула ее за собой прямо в толщу воды. Марфа всхлипнула, готовясь к смерти, но неожиданно выскочила прямо на какой-то берег, по виду напоминающий пляж на Финском заливе сразу за городом. Однажды они с Володей были там. Купались, устроили небольшой пикничок… – Зови меня Владимиром Владимировичем, – послышался его голос прямо у нее за спиной. Так это он ее спас? Марфа оглянулась, чтобы увидеть Мышляева и сказать, как ей жаль, что все так получилось, но рядом никого не было. Только какой-то толстый человек в темном комбинезоне и широкополой соломенной шляпе, стоя к ней спиной, рисовал пруд, на берегу которого она сидела, мокрая, как мышь, и дрожащая, как осиновый лист. – Эй, дядечка! – позвала Марфа. Человек оглянулся и ничего не ответил, только пыхнул ей в лицо сигарой, которую держал во рту. – Не говори с ними, не надо. Федор потянул ее за рукав и повел. Она посмотрела вниз и тут же узнала руку, вытащившую ее. – Куда ты меня ведешь? – спросила она. – Завтракать. Или ты сыта любовью? – Что? Марфа мотнула головой и открыла глаза. – Я говорю, кофе с бутербродами будешь? – повторил Федор, выглядывая из двери. – Это был Владимир Владимирович, – сообщила Марфа. – Тебе что, президент приснился? Федор так удивился, что зашел и присел на край дивана. – Мышляев любил, чтобы его так называли. – Любопытно, какие у него были комплексы, – хмыкнул Волынцев. – Скорее немного завышенная самооценка. – Мания величия – тоже комплекс. Он тебе приснился? – Неужели вся заваруха с картиной – дело его рук? Он никогда даже не смотрел на эту картину! И живописью не интересовался. На выставки ходить отказывался. Рассказывал, что в Эрмитаже был один раз, еще в школе с экскурсией. – Все это лишний раз доказывает, что был кто-то еще. Покруче Мышляева. – Кто, кроме Гершвина, это мог быть? Ну кто? Почему Сидоров уверен, что банкир и Мышляев не связаны? Он же сам рассказывал, что у них были деловые отношения. – Кстати, Павел Константинович звонил. – Гершвина арестовали? – Его нигде не нашли. – Понятно. Теперь он уже на подлете к Южно-Африканской Республике. – Сидоров уверен, что страну он не покидал. – Значит, находится на пути к Северному полюсу. – Туда он тоже не поехал. Полковник уверен, что Гершвин по-прежнему охотится за картиной. – Да где же она, эта картина чертова? Может, надо было полы в моей квартире вскрыть? – В твоей квартире картины нет. – У кого же она? – У того, кто может ее продать.