Он осёкся и добавил уже другим тоном: — Очень жаль нашего феольского друга. А что его довело до самоубийства? Командир молча протянул ему планшет. Спросил Ксению: — Он пытался понять причину агрессивности Стирателей, но что именно изучал? Мы можем понять, что значат символы в модуляторе? Ксения с сомнением покачала головой. — Нет. Во всяком случае, не быстро. Мы видим логические структуры и их взаимодействие, но в модулятор не были внесены обозначения. Это может быть… — она пожала плечами, — что угодно. Цикл угасания звезды, график испарения нафталина, карта эмоциональных связей между членами экипажа. Всё, что угодно. — Но это «всё, что угодно» заставило Двести шесть — пять написать «ничто не имеет смысла» и покончить с собой, — возразил командир. — Меня куда больше пугает то, что они сделали это вместе с симбионтом, — негромко произнёс Уолр. — Видите ли, командир, Двести шесть — пять отвечает за логическую структуру сознания, а Толла — за эмоциональную сферу. Двойное самоубийство означает, что причина была невыносима как логически, так и морально. Это пугает. — У нас меньше двух часов до выхода из червоточины, — сказал Горчаков. — Лев, я попрошу вас сделать вскрытие немедленно. И даже скажу, на что именно обратить особое внимание. Он не отрывал взгляда от Ксении. — Вероятно, ваша догадка подтвердится, — негромко сказала Первая-отделённая. — Так, может быть, вы скажете сами? — Ракс не открывают чужие тайны, — прошептала Ксения. — А действительно ли она чужая? — спросил командир. Не дождавшись ответа, продолжил: — Хорошо. Вы с Уолром попытайтесь разобраться с модулятором. Марк, ты помогаешь им! И попроси кого-нибудь прийти сюда с грузовой платформой… В двери заглянул Матиас, ещё улыбающийся и явно не знающий о случившемся. — Я сразу попросил, — признался Марк. — Решение о вскрытии было предсказуемым. Криди на удивление легко освоился в рубке «Твена». Он даже приспособился к человеческому креслу, потребовалось лишь слегка настроить ремни и фиксаторы. — Ты хороший инженер, — сказал Гюнтер. — Но сейчас помощь требуется мне. Когда оружейник сидел в своём кресле, ничто не выдавало его ранения. Скорей уж, о произошедшем можно было судить по не выведенным до конца пятнам на кресле и вмятине на пульте — одна из «мягких» пуль всё-таки прошила тело Гюнтера навылет. — Как самочувствие? — деликатно спросил Криди. По его мнению, то, что оружейник мог самостоятельно передвигаться, хоть и с трудом, уже было чудом. Но люди, он это давно понял, любили пожаловаться. — Ноги как ватные, в животе болит, голова тяжелая, на левой руке пальцы подрагивают… — начал перечислять Вальц. Криди участливо кивал, размышляя о том, что люди склонны заморачиваться на пустяках. Как бы они пережили настоящую травму, вроде потери хвоста, будь он у них? Наверное, рыдали бы без умолку… — И член пока не работает, — почему-то понизив голос, добавил оружейник. — Не то, чтобы на борту ему нашлось занятие, но всё-таки обидно. Криди устыдился своих мыслей. Если и было, с точки зрения кота, что-то ужаснее травмы хвоста, так это импотенция. «Он нарочно жалуется на мелочи, но иронизирует над главным, подчеркивая свою отвагу и сдержанность, — подумал кот. — Это поведение настоящего воина». — Для меня будет честью помочь в вашей работе, — сказал Криди. — И я уверен, что медицина вашего мира сумеет всё исцелить. Про себя он подумал о том, что, возможно, и его хвост потерян не навсегда. Это обнадёживало. Криди не хотел вернуться в родной мир калекой, пусть даже героическим. Вошёл Горчаков, махнул рукой на попытку Гюнтера подняться. Уселся в своё кресло. Устало потёр лицо. — Мои соболезнования по поводу гибели Двести шесть — пять, — сказал Криди. — И Толлы, — добавил Гюнтер. Марк сообщил им о произошедшем сразу же после того, как тело феольца было найдено. — Мы сглупили, — сказал Горчаков и откинулся в кресле. — Нельзя было оставлять его без наблюдения. — Но он же попросил! — не согласился Вальц. — Да. Но я понял, как надо было обойти просьбу. Вести запись происходящего в изолированный блок данных. Мы не предотвратили бы трагедию, но сейчас, просмотрев запись, понимали бы намного больше. — А я бы просто следил, — заметил кот. — Извините. Но когда на кону наши судьбы и всё Соглашение — никакие договорённости не значат ничего. Горчаков не ответил, только вздохнул. Сказал: — Может быть, Ксения поймёт, что произошло. Марк? — Мы работаем, — тут же ответил искин. — Но пока никаких догадок нет. — Что могло заставить покончить с собой существо, одновременно логичное и эмоциональное? — вслух рассуждал Горчаков. — Природа агрессивности Стирателей? Ну вряд ли же… Марк, ты уверен, что в разговорах с кораблём Стирателей не было полезной информации? — Ни малейшей, — твёрдо ответил искин. — Он одобрил мой выбор и переход на его сторону, а далее лишь отдавал распоряжения. Запустил свои боты, удалившие взрывчатку в ядре… как я понимаю, он о ней знал. Но не дал никакой информации о своём мире, о собственном строении, о наличии на борту экипажа, о движущих мотивах. — Точно это был искин? — в десятый уже, наверное, раз спросил Горчаков. — По скорости обмена информацией и структуре мышления — да, — сказал Марк. — Очень высокий уровень развития, я бы предположил ядро сто двадцатого, или чуть выше, цикла. Мне всё время казалось, что он… трудно сформулировать… снисходит до меня. О! Я нашёл аналогию. Общается как с несмышлёным и от природы глупым ребёнком. — Это если его разум построен на технологии квантовых компьютеров, — заметил Вальц. — По моему ощущению — да, — сказал Марк. — Родственную душу сразу чувствуешь, даже если не веришь в существование души. — Ха-ха, — пробормотал Горчаков. — Ещё годик-другой, и научишься каламбурить, как Марк Твен. — Командир! Сигнал от Ауран! — воскликнул Марк. — Выводи на экран! — Горчаков, мгновенно сбросив задумчивость, подался вперёд. На его персональном экране, как и на главном экране рубки, возникло помещение, больше всего напоминающее сумрачную оранжерею. За деревьями и кустами угадывались близкие стены, но всё-таки это был уголок густой тёмной зелени, посреди которой стояло серокожее существо. — Командир Фло? — спросил Горчаков. Существо ухитрилось слегка нахмуриться, что при отсутствии бровей и бедной мимике выглядело настоящим подвигом. — Разумеется, командир Горчаков. Или вы меня не узнали? — Простите, качество изображения не слишком высокое… — смешался Валентин. — Темновато. Фло испытующе смотрел на него. Потом спросил: — Что происходило в червоточине? Неисправность с потерей управления корабля или диверсия? — Диверсия, — признался Горчаков. — Двое из моего экипажа были заражены психовирусом, или враг каким-то иным способом воздействовал на их сознание. Они пытались уничтожить корабль и экипаж. — Но всё хорошо? Мы зафиксировали выход из корабля и ремонтные работы. — Да. Один диверсант погиб, другой под стражей. — Хорошо, — сказал Фло. — Допрос дал полезную информацию? — Скорее странную. Марк сейчас передаст вам пакет с полным отчётом. — Хорошо, — повторил Фло. — В червоточине мы беспомощны и могли бы погибнуть. Мы рады, что мятеж подавлен и корабль восстановлен. Будем изучать данные и готовиться к выходу в нормальное пространство. — Почему вы не отзывались? — резко спросил Горчаков. — Ваша помощь была бы очень кстати! — Мы спали, — ответил Фло. Наступила тишина. Кажется, проняло даже Ауран. — В червоточине наш корабль беспомощен, а мы испытываем дискомфорт, — пояснил Фло. — Я принял решение о долгосрочном отдыхе перед активными действиями. Горчаков молчал. — Мы могли чем-то помочь? — уточнил Фло. — Хотя бы своими медицинскими познаниями, — буркнул командир. — У нас были тяжело раненые. Возможно, что включением маневровых двигателей вы помешали бы террористке повредить корабль. — Это звучит разумно, — согласился Фло, чуть помедлив. — Я принял неверное решение, и оно нанесло ущерб. Ауран согласуют и выплатят компенсацию человечеству. Также, поскольку моё решение было ошибочным и вредоносным, должно последовать персональное наказание… Тарта! Ты лишён имени, оно прозвучало в последний раз, и разжалован в не имеющие значения. — Погодите! — Валентин поднял руку. — Так это было решение Тарты? — Не знаю, о ком вы говорите. — Кто решил лечь в спячку?