Минуту спустя я отхожу от прилавка с великолепным букетом, обернутым в коричневую бумагу, а Исайя останавливается у киоска с буррито и покупает лепешку с начинкой из яиц от местных «вольных» кур, натурального чеддера из Северной Калифорнии и куриной колбаской – похоже, все из тех же кур, содержащихся на вольном выгуле. Мы находим пустой столик рядом с винным магазинчиком и занимаем его. – Так как же выглядит человек, который ходит по фермерским рынкам? – спрашивает Исайя. Я фыркаю от смеха. – Не знаю… наверное, это мать четверых детей, которая ездит на «Вольво», одержима всем натуральным и занимается пилатесом? Понимаешь, не хочу прибегать к стереотипам, я просто делаю выводы из того, что вижу здесь. Таких вокруг нас, судя по всему, полным-полно. Он оглядывается на парковку позади нас, и я насчитываю там по меньшей мере восемь «Вольво XC-90», большинство из которых глянцево-черные или мерцающе-белые. Женщина, одетая в девяностодолларовые штаны для йоги, катит перед собой двойную коляску и покрикивает на двух детей постарше, требуя не убегать от нее далеко. – Видишь? – Я указываю на нее. – Так я права или не права? – Ты права. – Он уплетает последний кусок своего буррито и вытирает руки о салфетку. – Тогда из каких я людей? – Что? – Если я не из тех людей, которые ходят по фермерским рынкам… к какой категории ты меня отнесешь? В какую коробочку положишь? Сделав глубокий вдох, я размышляю над ответом. Я обещала ему полную честность, значит, честность он и получит. – Ты все еще под вопросом, Исайя, – говорю я. – На первый взгляд я бы причислила тебя к какой-нибудь категории военных, потому что ты очень серьезный, упорный и прямой. Но с учетом последних нескольких дней – я не знаю. Я думаю, в тебе есть больше, чем ты показываешь. Ты очень закрытый. Настолько закрытый, что я даже близко не подошла к тому, чтобы разгадать тебя. Я пыталась. Как-то ночью, лежа в постели, я вспоминала наш совместно проведенный день, стараясь понять, есть ли что-то, что я упустила. Но у меня разболелась голова, и я уснула. Он фыркает и качает головой. – Значит, под вопросом, да? Я киваю. – Да. – Это честный ответ. – Ты когда-нибудь собираешься открыться? Ты знаешь, что можешь сказать мне что угодно. Мы, по сути, все еще остаемся незнакомцами друг для друга. Ты, вероятно, даже не помнишь мою фамилию, так что твои тайны у меня будут в безопасности. – На самом деле я ничего никому не говорю, – отвечает он. – Это не что-то личное. И я помню твою фамилию, потому что я подавал заявление в твою страховую компанию за ущерб, который ты причинила моей машине. Я вздыхаю. Он будет крепким орешком, но я чувствую, что он стоит того, чтобы его расколоть. Единственная проблема заключается в том, что у нас осталось не так много дней, и время, которое нам предстоит провести вместе, утекает секунда за секундой, и не похоже, чтобы я добилась с ним особого прогресса до его отъезда. – Все в порядке. – Я похлопываю его по плечу. – Просто знай: если ты когда-нибудь захочешь чем-нибудь поделиться, я – рядом. – Я не делюсь. Уголок его полных губ приподнимается, он откидывается на спинку стула и смотрит на меня так, как никогда раньше не смотрел. Я отдала бы что угодно, лишь бы узнать сейчас его мысли, хорошие или плохие. – Может, займемся дальнейшими исследованиями? – спрашиваю я, вставая. Он отводит взгляд, поднимается со стула и потягивается, вскинув руки над головой. Его рубашка задирается настолько, что я успеваю заметить скульптурные мышцы, тянущиеся к боковым сторонам таза, а также нижний край «кубиков» пресса. Мое сердце екает, и я на целых три секунды теряю способность соображать. В ту ночь после концерта мне было не до того, чтобы в полной мере оценить все это. – Я слыхала, где-то здесь продают убийственно вкусные плюшки с корицей, – говорю я ему, окидывая взглядом прилавки. – Первый, кто найдет, – выигрывает. – Выигрывает что? – Выигрывает по жизни, капрал. Плюшки с корицей – наше все. Он следом за мной входит в толпу, и только когда мы встречаемся в дальнем конце фермерского рынка, я соображаю, что оставила свои гортензии у винного магазинчика. – Черт, – говорю я. – Что такое? – Он хмурится. – Что случилось? – Я забыла свои цветы. Он окидывает меня взглядом с ног до головы, словно ему нужно лично удостовериться, что я действительно забыла цветы, потом вздыхает. – Ты хочешь вернуться и забрать их? – Я уверена, что их там давным-давно нет. Поверь мне, едва эти дамочки с фермерского рынка увидели ничейный букет гортензий, как сразу же прибрали его к рукам, решив, что у них ему будет лучше. – Я машу рукой. Терпеть не могу слишком долго задерживаться на чем-то негативном. Это меня бесит. – Да бог с ними. Исайя оглядывается туда, откуда мы пришли, и упирает руки в бока. – Не надо, – говорю я. Он поворачивается ко мне, изображая непонимание. – Ты думаешь о том, чтобы сделать рыцарственный жест и купить мне другие цветы вместо тех? Не делай этого. – О чем ты говоришь? – Он морщит нос, но я не покупаюсь на это. – Я не хочу от тебя цветов, – отвечаю я. – Даже взамен тех, которые я купила для себя. – Я никогда не стал бы покупать тебе цветы. Это нарушает правило номер один. Я склоняю голову набок и всматриваюсь в его красивое лицо. – Не лги мне, капрал. Не нарушай правило номер два, говоря, что ты не собирался нарушить правило номер один. – Чтоб ты знала: я просто думал купить еще один буррито, – заявляет он. – Хм-м. – Я все еще не знаю, верить ли ему. – Ладно, неважно. Купим еще один буррито. Я беру его под руку, и мы направляемся обратно в толпу, словно два лосося, плывущих против течения. По пути мы останавливаемся у прилавка с плюшками. После этого я веду его к кинотеатру «Виста» – знаменитому развлекательному заведению, построенному почти сто лет назад. Сегодня здесь идет «Касабланка». Что в некотором роде символично… потому что из всех блинных во всех городах мира он пришел именно в ту, где работаю я. И, что бы ни случилось по окончании этой недели, у нас всегда будет Брентвуд. Глава 8. Исайя Суббота № 4 – Тебе что-нибудь нужно, пока я не ушел? – Я просовываю голову в мамину комнату и с удивлением обнаруживаю, что мама уже бодрствует, несмотря на ранний час. Протирая все еще закрытые глаза, она качает головой – «нет». – Со мной все хорошо, Исайя, – говорит она. – Хотя, если у тебя есть время, я была бы рада чашечке кофе. – Конечно, мам. – Я направляюсь на кухню и несколько минут спустя возвращаюсь с ее любимым ореховым кофе. Ставлю чашку на ее прикроватный столик, подложив подставку. – Почему ты так оделся? Ты собираешься в спортзал? – спрашивает она, заметив, что на мне спортивные шорты и кроссовки. – Я собираюсь на пешую туристическую прогулку, – объясняю я. – Вот как? И куда же? – К надписи «Голливуд». По тропе в Брашканьоне. Она хмыкает: – Без шуток? Я киваю, но в подробности не вдаюсь. Она не знает про Марицу, и мне действительно нечего сказать на этот счет. Марица – просто моя спутница. Я даже не называю нас с ней друзьями, невзирая на то, что я в некотором смысле тайно наслаждаюсь ее обществом. – Я вернусь довольно поздно, позвони мне, если я буду тебе нужен, ладно? – Я жду, пока мама с комфортом устроится в сидячем положении, а потом выхожу из квартиры. * * * – Шесть с половиной миль. Наперегонки до вершины? – Марица занимает позицию на импровизированной стартовой линии, потом на ее розовых губах возникает хитрая усмешка. Она принимает расслабленную позу, прогибается в талии, потягивается и смотрит на меня. – Я уверена, что шесть с половиной миль для тебя – пустяк.