Я качаю головой. – Нет. – Почему? – Я не любитель писать письма, – отвечаю я. – Некоторые из наших ребят регистрируются во всех этих сервисах «дружба по переписке», но меня это никогда не привлекало. – А можно посылать тебе письма? – спрашивает она. Ее вопрос застает меня врасплох, и мне требуется время, чтобы его осмыслить. – Зачем тебе это? Она пожимает плечами. – Разве тебе не бывает там одиноко? Не хочется знать, что кто-то думает о тебе? Я отвечаю со смехом: – Я на службе уже почти десять лет. И не чувствую себя одиноким – ну, может, такое и было один раз. – Ты говоришь так, словно это какой-то знак доблести или что-то в этом роде. – Там, откуда я, так и есть. Я видел, как люди вынуждены пропускать похороны своих близких или рождение своих детей. Они пропускают дни рождения, праздники и всякие там розыгрыши Суперкубка – то, что гражданские воспринимают как должное. Просто легче не брать такие вещи в голову. Она опускает взгляд и выпячивает нижнюю губу, потом отпивает еще вина. – Полагаю, в этом есть смысл. – И все же мило, что ты этого хочешь. – Будет странно прощаться с тобой. – Голос у нее негромкий и печальный, улыбка тоже получается безрадостная. – Да, но это то, на что мы подписались. Марица кивает и забирается с ногами на диван. – Да, я знаю. – Брось это. – Я протягиваю руку к ней, прикладываю пальцы к ее подбородку и заставляю ее поднять голову – так, чтобы наши глаза снова встретились. – Давай сегодня повеселимся. Если ты будешь грустной и плаксивой, это полностью испортит все, чего мы хотели от этой недели. Она делает глубокий вдох, выдыхает, выражение ее лица смягчается. – Ладно. Грустная и плаксивая Марица исчезает через три… два… Она щелкает пальцами и изображает самую нелепую улыбку, какую я когда-либо видел. Я не могу удержаться от смеха. – Ну ты и актриса! – говорю я, привлекая ее к себе на колени. Мои ладони скользят по ее бедрам, поднимаются к бокам – и все это время мы неотрывно смотрим друг другу в глаза. Она пахнет сладким миндалем, а на ощупь мягкая, словно кашемир, и здесь и сейчас – единственное место, где я хочу быть. Ее пальцы гладят мое лицо, ее губы соприкасаются с моими. Миг спустя она приоткрывает рот, наши языки сплетаются, и ее бедра трутся о каменно-твердый стояк, выделяющийся у меня под джинсами. Подцепив край ее футболки, я стягиваю ее с Марицы и обнаруживаю, что лифчика на ней нет. – Ты подготовилась, – говорю я, вдыхая ее запах. Ее губы, прижатые к моим, изгибаются в улыбке. – Ты понятия не имеешь, как сильно я хотела, чтобы это случилось снова. Приспустив спортивные штаны ей на бедра, я стягиваю их с ее длинных ног, а следом – и ее черные кружевные стринги. Сладкий запах ее возбуждения витает в тесном пространстве между нами. Когда я встаю, она тянется к молнии моих джинсов, освобождая меня. Она смотрит на меня снизу вверх огромными темными глазами и с коварной улыбкой водит ладонью по моему затвердевшему достоинству. Секунду спустя она берет его в рот, ее полные бархатные губы мягко обхватывают ствол члена, а язык скользит по головке. Застонав, я сгребаю в кулак ее темные волосы, их неаккуратный узел распадается на отдельные пряди, а она снова и снова скользит губами по моему члену, то принимая его, то чуть отстраняясь. Я сдираю рубашку через голову, сердце мое неистово колотится. Я хочу оказаться с нею кожа к коже. Я хочу ее тепла, ее жара, ее судорожных вздохов. Я хочу, чтобы она кусала губы, выкрикивала мое имя и скакала на моем члене так, чтобы потом неделю не могла свести ноги. Но всему свой черед. Отстранившись, я усаживаю ее на диван и вклиниваюсь между ее бедрами, а она откидывается назад, на мягкие подушки. Когда мой язык проходится по ее промежности, Марица резко выдыхает, а потом стонет, когда мой палец погружается внутрь нее. Она уже возбуждена, и я ввожу второй палец и двигаю ими, пока напряжение между нами не становится лихорадочно-нетерпеливым – до боли. Жадными руками, щедрыми ласками я исследую каждую впадину и выпуклость ее упругого тела, а она извивается подо мной, ее дыхание становится все чаще по мере того, как она приближается к грани. Я больше не могу это выдержать. Я ждал достаточно долго. Я должен взять ее. Я протягиваю руку к своим джинсам, валяющимся на полу, достаю бумажник и извлекаю из него презерватив; разорвав зубами фольгу, я надеваю его. Марица смотрит, ее округлые груди колышутся в такт дыханию. Она ждет, и, едва подготовившись, я беру ее за руку, поднимаю с дивана и говорю ей встать на четвереньки. Ее округлая задница под моими руками подобна чистому золоту, и я просовываю руку между ее бедрами. Потом ввожу в нее свой член как можно глубже, и Марица почти беззвучно выдыхает, а потом крепко стискивает в кулаках край подушки. Я придерживаю ее за бедра, притягиваю ближе, навстречу своим толчкам. Ее вагина обхватывает мой член, внутри у нее туго и скользко, и это наполняет нас неутолимой энергией. Все сильнее и быстрее погружаясь в нее, я закрываю глаза и растворяюсь во всепоглощающей эйфории этого момента. Проведя ладонями по ее бедрам к животу, а затем к грудям, я привлекаю Марицу еще ближе к себе, прижимаюсь грудью к ее спине, входя в нее еще глубже. Мягко обхватив руками ее шею, заведя пальцы под подбородок, я зарываюсь лицом в ее волосы. Она – мое средоточие. Она капитулирует передо мной. Это безумная гонка к финишу, когда наши тела слиты воедино, но я не позволю ей кончить, пока мы оба не выдохнемся настолько, что будем не в состоянии пошевелиться или издать хотя бы один осмысленный звук. Она заводит левую руку назад, зарываясь пальцами в мои волосы, я ласкаю ее груди, снова и снова погружаясь в нее на всю длину. Частые, мелкие вздохи – знак того, что она подходит все ближе к черте, и когда она прижимается ко мне еще теснее, принимая меня до самого предела, я тоже отпускаю контроль. Она парит на волне наслаждения, ее тело теплое и податливое, мое – яростное и безрассудное, и когда этот момент завершается, я падаю, обхватив ее руками и прижавшись грудью к ее спине. Мы оба взмокли и едва можем дышать от беспредельного изнеможения, но я уже готов повторить. Я мог бы заниматься этим всю ночь напролет. Марица поворачивается ко мне лицом, на ее губах возникает улыбка, и она берет мое лицо в ладони, не говоря ни слова. – Позволь мне писать тебе письма, – просит она пару минут спустя. – Позволь мне снова увидеть тебя, когда ты вернешься. – Марица… – Я пытаюсь оборвать ее речь. Мысль о том, что мне будет, к кому возвращаться, никогда не казалась мне привлекательной, но я могу представить, как я возвращался бы к ней, к Марице. Но я прогоняю это видение прочь. Пусть будет так, как было всегда. Так будет лучше. Для меня. Для нее. – Я помню, что я говорила неделю назад, – продолжает она. – И я именно это и имела в виду. Я не хочу отношений. И менее всего хотела влюбиться в парня, который уезжает… на сколько ты уезжаешь? – В этот раз – на полгода, – отвечаю я. – Если не вызовусь остаться дольше. – Позволь мне писать тебе, – говорит она, склонив голову набок. Ее пальцы обводят мои губы, и она крепко целует меня. – Я не хочу влюбиться в тебя по переписке. Я не хочу этих дурацких соглашений по обмену посланиями. Я просто не готова увидеть, как ты выйдешь за эту дверь, и я больше никогда ничего о тебе не узнаю. Вздохнув, я провожу рукой по подбородку. – Послушай, я дерьмовый возлюбленный. Я последний, по кому тебе следует сохнуть. – Кто сказал про «сохнуть»? – возмущается она. – Я полагаю… я полагаю, что просто хочу оставить тебя в своей жизни. Тем или иным способом. В том качестве, в каком ты пожелаешь. Мы друзья – ты и я. Верно? Ты можешь назвать меня другом? Набрав полную грудь воздуха, пахнущего сексом и духами, я смотрю ей в глаза и понимаю, что почти невозможно ответить «нет» на ее милую просьбу. – Я не пытаюсь влюбиться в тебя, капрал, – говорит она. – Я не пытаюсь стать твоей девушкой. Я просто хочу быть для тебя… чем-то. Я даже не знаю, чем. Сжав губы, я обдумываю варианты. – Я не понимаю, чего ты хочешь, Марица. – Ты мне интересен. Ты сложный, молчаливый, сильный, решительный, умный и…