Около восьми часов вечера Сьюзан одевает трехлетнего Майкла и четырнадцатимесячного Алекса и пристегивает их ремнями к детским креслам на заднем сиденье машины. Женщина чувствует себя такой одинокой и преисполненной боли, что ей кажется, будто она никогда не испытывала ничего подобного. Такое восприятие вызвано ее депрессивным состоянием и стрессом, который неуклонно нарастал в течение последних нескольких недель. На протяжении всей жизни у Сьюзан случались более или менее продолжительные периоды отчаяния. Но этот оказался самым тяжелым за долгое время, потому что в данный момент у нее нет человека, за которого можно было бы зацепиться, пусть даже временно. Справляться в одиночку у Сьюзан не получается. Позже она напишет в своем признании, которое сыграет важную роль в судебном процессе: Во вторник, 25 октября, будучи очень взволнованной, я вышла из дома. Мне больше не хотелось жить! Казалось, хуже быть уже не может. Покинув квартиру, я решила немного прокатиться, а потом отправиться к матери. Я ехала, ехала и ехала, во мне нарастал страх и осознание того, что мне незачем жить. Мне пришло в голову, что я отныне не смогу быть хорошей матерью, но я не хотела, чтобы мои дети росли без материнской заботы. Я понимала, что должна покончить со своей жизнью, чтобы защитить нас от горя или вреда. Я никогда не чувствовала себя такой одинокой и подавленной. Я обожала одного человека, но он не любил меня и не полюбит никогда. Мне было невероятно трудно это принять. Но я причинила ему сильную боль и понимала, почему он никогда не сможет меня полюбить. В целом описанные Сьюзан суицидальные настроения кажутся достоверными. Она с юности была склонна к депрессии и суициду, что в ее случае объясняется как генетической предрасположенностью, так и травмирующим опытом, пережитым в детстве. В ее жизни происходит переломный момент, когда она задумывается о так называемом «расширенном» самоубийстве – ее дети должны уйти вместе с ней. Основываясь на собственном опыте, ощущая себя брошенной и нелюбимой из-за добровольной смерти отца, Сьюзан считает, что и ее сыновьям будет лучше умереть. Конечно, она упускает из виду тот факт, что лишать малышей жизни из-за сложившейся кризисной ситуации крайне эгоистично. Сьюзан даже не думает обратиться за помощью к врачу, чтобы добиться конструктивного улучшения собственной жизни и жизни своих детей. Интенсивность негативных эмоций неимоверно затрудняет способность к конструктивному мышлению. Подъехав к озеру, Сьюзан хочет утопиться вместе с детьми, скатившись на автомобиле в воду с платформы для спуска лодок. Ее сыновья тем временем спят на заднем сиденье: Подъехав к озеру Джона Д. Лонга, я чувствовала себя такой напуганной и растерянной, как никогда. Мне отчаянно хотелось покончить с собой. Я сидела в машине, готовая скатиться по платформе в воду, и даже съехала немного, но остановилась. Снова немного скатилась и снова остановилась. Затем я вылезла из машины и встала рядом с ней. Истеричка. Почему я так себя чувствовала? Почему в моей жизни все было так плохо? У меня не было ответов на эти вопросы. К этому времени на улице уже совсем стемнело, только фары и слабый свет в салоне автомобиля обеспечивают хоть какую-то видимость. У Сьюзан в руках письмо Тома, которое она перечитывает снова и снова. На ней по-прежнему его толстовка, это позволяет ей чувствовать себя ближе к любимому. С одной стороны, она хочет умереть, но с другой, ее инстинкт самосохранения еще не полностью угас. Несмотря на подавленное состояние, ей становится страшно, когда она несколько раз пытается скатиться с платформы. В своем признательном письме она не упоминает, что перечитывала письмо Тома там, на озере. То, что он бросил ее, явилось спусковым крючком для выброса ее экстремально негативных чувств. Пробегая строчки глазами, она останавливается на отдельных фразах. Вырванные из общего контекста длинного письма, они, кажется, приобретают совершенно иной смысл: Сьюзан, я действительно мог бы влюбиться в тебя. В тебе столько прекрасных качеств, и я думаю, что ты отличный человек. Но, как я уже говорил, у тебя есть кое-что, что меня останавливает, и да, я имею в виду твоих детей… «Удача улыбается лишь тем, кто умеет ждать»… Хотя на самом деле, думаю, тебе следует поступить именно таким образом… подумать о себе, наверстать что-то из юности, то, что ты пропустила… Тогда остальное придет само собой… Если ты хочешь однажды заполучить такого парня, как я, ты должна вести себя как хорошая девочка… как я уже говорил тебе раньше, ты особенный человек. И не позволяй никому внушать тебе обратное или транслировать тебе другое самоощущение. Я вижу в тебе огромный потенциал, но только ты сама можешь его реализовать. Не соглашайся на посредственность в жизни, стремись к большему и довольствуйся только лучшим… Лучшее, что может себе представить Сьюзан, – это счастливая жизнь с Томом. В идеале отношения с ним – это не только ее самая главная романтическая мечта, но и значительное продвижение по социальной лестнице. Том кажется ей прекрасным принцем, о котором она мечтала в детстве. С ним ее жизнь должна наладиться. В его письме Сьюзан находит ободряющие слова, которые она воспринимает как проблеск надежды на то, что Том рассматривает вероятность отношений с ней. Тот факт, что он упрекает ее за поцелуй с другим мужчиной, тем более женатым, она просто игнорирует. Единственное, что, кажется, стоит между Сьюзан и Томом, – это ее дети. Двое сыновей, которых Сьюзан родила слишком рано. Сколько раз она спрашивала себя, какой была бы ее жизнь без них. Они еще такие маленькие. Если они умрут, то, следуя строгим религиозным представлениям Сьюзан, попадут прямо в рай. В такое место, где нет страданий и забот, где все всегда прекрасно. Разве им не будет хорошо, если отправить их туда? В этот момент Сьюзан, замотивированная выборочными фразами из письма Тома, видит реальную возможность изменить свою жизнь к лучшему. Ошибочное решение стать матерью в слишком юном возрасте внезапно перестает казаться ей необратимым. Уже потом, после преступления, она объяснит свой поступок следующими словами: «Я достигла жизненного дна, позволив своим детям скатиться по платформе в воду без меня». Письменные показания Сьюзан заслуживают особого внимания. Например, она не пишет: «…когда я отправила своих детей по платформе в воду вместе с автомобилем». Ее формулировка – «позволив своим детям скатиться по платформе в воду» – производит впечатление отрешенности и безучастности. Ведь есть разница – разрешать детям делать что-то, способное нанести им вред, или напрямую и нацеленно причинять этот вред. Отстраненность, которую демонстрирует Сьюзан в своих объяснениях, характерна для преступников, особенно для тех, кто не может связать совершенный ими поступок с собственным представлением о себе. Позже обвинение особо подчеркнет, что Сьюзан не выпрыгивает из катящейся машины из-за абсолютно спонтанно возникшего страха смерти. Вместо этого она стоит снаружи, рядом с автомобилем, ежась на холодном ночном воздухе, и намеренно отпускает ручной тормоз, тем самым обрекая своих детей, а не себя, на смерть в черной ледяной воде. Ее поведение сразу же после происшествия также свидетельствует о том, что первоначальное намерение совершить суицид сменяется иным решением в тот самый момент, когда она умышленно отправляет мальчиков на смерть: вероятно, она хотела выставить себя жертвой, у которой трагически и вовсе не по ее вине отняли сыновей. Учитывая реальную картину событий, кажется, что следующее письменное объяснение Сьюзан больше походит на попытку снять с себя вину – как перед самой собой, так и перед окружающими, – чем описать случившееся: «Я бросилась бежать с криками: «О боже! О боже, нет! Что я натворила? Почему ты это допустил?» Мне так хотелось повернуть назад, но я знала, что было слишком поздно. Я была совершенно не в себе! Я не могла поверить в то, что наделала». На самом деле Сьюзан сознательно удаляется от озера, где медленно опускается на дно машина с детьми. Как позже выяснило обвинение при восстановлении хода событий, у Сьюзан было около шести минут, чтобы попробовать вытащить малышей из тонущей машины. В течение этого времени женщина могла попытаться сделать это самостоятельно или позвать на помощь. Но ее одежда остается чистой и сухой. Она не предпринимает никаких усилий, чтобы спасти сыновей, хотя должна понимать, что они умерли не сразу, а сначала проснулись и, пристегнутые к детским сиденьям, в ужасе ожидали смерти. Майкл и Алекс, должно быть, очнулись от удара машины о воду и запаниковали. Они, вероятно, звали мать, которая в это время быстро отошла от озера, чтобы не слышать их крики. По крайней мере, она упоминает о криках детей в своих более поздних показаниях, когда описывает их предполагаемое похищение. Но эти шесть минут, в течение которых она могла пожалеть о своем убийственном решении и, по крайней мере, попытаться вмешаться, Сьюзан использует на то, чтобы направиться к ближайшему дому, расположенному примерно в четырехстах метрах от места событий. Женщина не собирается звать на помощь или в отчаянии признаваться в содеянном. Она излагает драматичную, оправдывающую ее историю, которую придумала за время пути до вышеупомянутого дома. Сьюзан думает совсем не о детях, которые медленно и мучительно гибнут в темном холодном озере, – ей нужно рассказать правдоподобную историю произошедшего. Весьма вероятно, что Сьюзан не признается даже самой себе, что в тот момент, когда она стояла рядом с машиной и наклонялась, чтобы отпустить ручной тормоз, она меняла собственную жизнь, а не решала судьбу мальчиков. Сьюзан всегда была очень нестабильной личностью как в чувствах, так и в мыслях. Какая-то часть ее стремится быть любящей матерью, а другая желает наконец освободиться от бремени ответственности за двух маленьких детей, которых она родила слишком рано. Человек, которым хочет быть Сьюзан, в некотором смысле несовместим с ее реальными потребностями и желаниями. Она не собиралась становиться женщиной, которая жертвует собственными детьми ради своей якобы огромной любви, – но на самом деле именно ею она и явлется. В более позднем признательном письме Сьюзан заявляет о любви к Майклу и Алексу и о чувстве вины по отношению к ним: «Я люблю своих детей всем [нарисованное сердце]. Это никогда не изменится. Я молила их о прощении, и надеюсь, что они найдут в своем [нарисованное сердце] силы простить меня. Я не хотела причинить им боль!! Я сожалею о случившемся и знаю, что мне нужна помощь. Не думаю, что когда-нибудь смогу простить себя за то, что я сделала». Вполне вероятно, что Сьюзан действительно испытывает эти чувства – по крайней мере в глубине души, – когда пишет это письмо. Но ее чувства в любом случае менее стабильны, чем у большинства других людей. Сразу после того, как она говорит о своей вине, Сьюзан объясняет, что в целом она может жить дальше, вопреки ужасу содеянного: «Мои дети, Майкл и Алекс, теперь с нашим небесным Отцом, и я знаю, что они больше никогда не пострадают. Для матери это важнее, чем любые слова». Тщетные поиски Для матери это естественный инстинкт — защитить своих детей от опасности. Сьюзан Смит в телеинтервью, когда она притворялась, что ее детей похитили Дорога от озера до ближайшего дома занимает около пяти минут, если идти обычным шагом. Сьюзан взволнована, но ее мысли сосредоточены исключительно на одном: «Что будет дальше?» Подойдя к дому, она рыдает и кричит: «Пожалуйста, помогите! У него мои дети и моя машина! У какого-то чернокожего мои дети и моя машина!» Жильцы немедленно вызывают полицию. Между тем Сьюзан рассказывает, что какой-то афроамериканец запрыгнул в ее автомобиль на светофоре и стал угрожать пистолетом. Этот человек якобы заставил ее проехать какое-то расстояние, несколько километров, приказав молчать и делать то, что он говорит. В итоге незнакомец велел ей остановиться возле указателя на озеро Джона Лонга. Затем он приказал ей немедленно выйти из машины, но запретил брать с собой детей. Свое требование он озвучил, якобы направив на женщину дуло пистолета, а потом вытолкнул ее из машины. Когда она в отчаянии спросила, почему ей нельзя забрать детей, преступник сказал, что очень спешит и не причинит вреда мальчикам. После этого он умчался, увозя Майкла и Алекса, громко звавших свою мать. Сьюзан бросилась к ближайшему дому, который был на ее пути. После этого рассказа Сьюзан просит разрешения воспользоваться ванной. Она звонит матери, но не застает ее дома, затем отчиму – с ним ей удается поговорить – и, наконец, Дэвиду, который все еще на работе в супермаркете. Тем временем прибывает шериф, хороший друг ее брата. Он подключает к делу вышестоящую инстанцию, потому что главная задача на тот момент – быстро и без потерь установить местонахождение детей. Вскоре родственники Сьюзан, в том числе мать, отчим и Дэвид, приезжают в дом у озера, в то время как полиция занимается поисками предположительно угнанной машины. Около полуночи родственники все вместе едут в дом родителей Сьюзан, где проводят ночь в ожидании новостей от полиции. Дэвиду кажется странным, когда Сьюзан говорит, что может прийти Том, чтобы проведать ее, и что ему не стоит злиться по этому поводу. Сам он сейчас думает только о детях и совершенно не понимает, как такие вещи могут приходить Сьюзан в голову в этой ситуации. В ближайшие дни дом Линды и Бева становится штаб-квартирой для всех родственников, друзей и знакомых, которые хотят поддержать семью в этот сложный период. Бев организует молебны за детей через свои связи с христианскими группами. Дэвид и Сьюзан проводят там несколько следующих дней и круглосуточно окружены близкими людьми. Практически каждый, кто знает семью, приходит, чтобы оказать поддержку. Однако Том не появляется. Он только звонит на следующий день после исчезновения мальчиков и пытается сказать Сьюзан несколько утешительных слов. Его удивляет, что она не особо интересуется разговором о пропавших сыновьях, а хочет обсудить с ним их с Томом отношения. В дружелюбной, но решительной манере он игнорирует эту ее попытку, говоря, что она не должна беспокоиться об этом и что благополучие детей сейчас превыше всего. Когда вскоре после случившегося ее навещают коллеги по работе, Тома среди них нет. Сьюзан спрашивает женщину, которая близко общается с Томом, когда же он наконец навестит ее. Несмотря на весь переполох, Сьюзан зациклена на мужчине, и некоторые из присутствующих находят такое поведение странным в данной ситуации. В последующие дни полиция интенсивно ищет предполагаемого похитителя, одновременно проверяя другие гипотезы. Согласно описанию матери составляют фоторобот преступника. СМИ активно освещают эту драматическую историю. Сьюзан и Дэвид дают многочисленные интервью, во время которых женщина в основном лишь рыдает: по ее лицу текут самые настоящие слезы, которые она не вытирает, – будто хочет, чтобы камера как следует их запечатлела. Раз за разом она и Дэвид умоляют похитителя или похитителей не причинять вреда детям и вернуть их домой. Душераздирающая история вызвает огромное сочувствие. Своими эмоциональными заявлениями Сьюзан, которая выглядит отчаявшейся и говорит, не поднимая глаз, поначалу трогает сердца многих: «Я хочу сказать своим малышам, что мама очень сильно любит вас… и папа, и вся семья так сильно любят вас… и вы должны быть сильными, потому что вы… я знаю, я просто чувствую сердцем, что с вами все в порядке… и вы должны заботиться друг о друге… а ваши мама и папа будут здесь, когда вы вернетесь домой…». В другом интервью она говорит сквозь слезы: «Я чувствую, что у меня забрали весь мир… Я имею в виду… моих детей, мою жизнь… с ними просто должно быть все хорошо…» В то время как по всей стране люди затаив дыхание следят за развитием этой трагической истории, полиция начинает все сильнее сомневаться в показаниях Сьюзан. Ее описание подозреваемого кажется опытному художнику-криминалисту странным, да и временные отрезки того вечера, зафиксированные с ее слов, не совпадают с остальными данными расследования. Ключевая ошибка в показаниях Сьюзан – это утверждение о том, что она остановилась на красный свет у конкретного светофора, когда похититель запрыгнул в ее машину. Сьюзан утверждает, что в поле зрения не было других транспортных средств, поэтому и свидетелей происшествия быть не могло. Однако полиция выяснила, что этот светофор переключается на красный только в том случае, если к перекрестку подъезжает другой автомобиль. В совокупности следователи находят все больше несоответствий и поводов для подозрений. Их сомнения усиливаются после того, как они узнают о связи Сьюзан и Тома. Когда полицейские спрашивают, имеет ли недавний разрыв какое-то отношение к исчезновению мальчиков, та совершает ошибку, отвечая: «Ни один мужчина не заставит меня причинить вред моим детям. Они были моей жизнью!» Мать, отчаянно желающая вернуть похищенных сыновей, скорее всего, не скажет в прошедшем времени о том, как они значимы для нее. С этого момента следователи начинают думать, что Сьюзан знает, что ее дети мертвы. Среди прочего они замечают, что Сьюзан постоянно начинает рыдать в подходящий момент и делает вид, что плачет, однако слез на ее лице не видно. Они озвучивают ей свои подозрения, убеждая признаться в убийстве детей. Женщина театрально изображает негодование, грубо обзывает беседующего с ней офицера и выбегает из полицейского участка с криками: «Сукин сын! Как ты мог такое подумать! Не могу поверить, что вы считаете меня виновной!» Как и в других жизненных ситуациях, Сьюзан пытается манипулировать окружающими за счет преувеличенно сильных эмоций. На полицейских это не производит впечатления. По прошествии времени общественное мнение таже начинает склоняться в сторону недоверия к Сьюзан. Предыстория с Томом, его конкретное заявление о том, что он не хочет детей, и одержимость Сьюзан мечтой об идеальном будущем вместе с ним – все это напоминает хорошо известную в США историю Дианы Даунс, которая случилась всего одиннадцать лет назад. Давление на Сьюзан усиливается: в семье царит отчаяние по поводу исчезновения детей, следственные органы продолжают вызывать женщину на длительные допросы, на которых ей сообщают, что она является главным подозреваемым, и даже СМИ и общественность все больше сомневаются в ее невиновности. Однако Дэвид, как он признается впоследствии, безоговорочно верит жене и ее версии событий. Он любит сыновей и просто не может представить, что их мать могла что-то с ними сделать. Поэтому 3 ноября 1994 года, через девять дней после исчезновения мальчиков, он и Сьюзан снова принимают участие в ряде телевизионных интервью, которые транслируются во всех новостных программах. Передачу смотрят и в гостиной родителей Сьюзан. На записи Дэвид подавленно смотрит перед собой и держит Сьюзан за руку, пока та отвечает на вопрос о подозрениях в отношении нее: «Моя первая реакция – мне больно знать, что меня обвиняют или что все считают меня способной причинить страдание собственным детям. Для матери это естественный инстинкт – защитить своих детей от опасности. И самая сложная часть этого испытания – не знать, есть ли у твоих детей то, что поможет им выжить, и это больно, это действительно больно». В другом интервью в тот же день она говорит: «Кто бы это ни сделал, это больной и эмоционально неуравновешенный человек». Правда и ее последствия Мои дети заслуживают самого лучшего, и теперь у них это будет. Сьюзан Смит в своем признательном письме Следователи с разным образованием и профессиональным опытом, работающие над этим делом во всех направлениях, вскоре приходят к единому мнению – это Сьюзан убила своих сыновей. Но чтобы закрыть дело, полиции требуются либо машина и тела детей, либо признание убийцы. В то время как остальные специалисты все еще ищут подозреваемого афроамериканца и машину, следователи сосредотачиваются на разработке психологического плана, чтобы заставить Сьюзан признаться. Для этого они систематизируют всю информацию, которую им удалось получить от разных людей и от самой Сьюзан. Специалист отдела анализа поведения ФБР составляет психологический портрет. Он описывает женщину как «расчетливую», «хитрую» и «с сильным стремлением добиваться своих целей». Следственная группа делится на «хороших» и «плохих» полицейских, чтобы иметь возможность манипулировать Сьюзан как можно более эффективно. На девятый день поисков после утренних интервью для выпуска новостей Сьюзан снова вызывают на два допроса. Последний из них проводит уже упомянутый шериф, друг ее брата. Он играет роль лояльного следователя. Мягко, но твердо он говорит, что ему известно обо всей ее лжи и у него нет другого выбора, кроме как сообщить об этом прессе. Сьюзан понимает, что ей больше нечего сказать, чтобы изменить ситуацию к лучшему. Она спрашивает шерифа, могут ли они помолиться вместе. Шериф соглашается, и, продолжая играть свою роль, заканчивает молитву словами: «Господь, мы знаем, что со временем мы все равно узнаем правду». Затем он произносит: «Сьюзан, пора». Сьюзан начинает рыдать от стыда и просит дать ей оружие, чтобы она могла застрелиться. Когда ее спрашивают о причинах такого намерения, женщина отвечает, что с ее детьми не все в порядке. Сьюзан описывает эту ситуацию в своем признательном письме следующими словами: С первого дня мне было ясно, что правда восторжествует, но я была так напугана и не знала, что делать. Эмоционально мне было невероятно тяжело сидеть и смотреть, как моя семья страдает. Пришло время всем, в том числе и мне, обрести душевный покой. Дальнейшее признание кажется странными: Мои дети заслуживают самого лучшего, и теперь это у них будет. В четверг, 3 ноября, я не выдержала и рассказала шерифу Говарду Уэллсу правду. Это было непросто, но после того, как все стало известно, я почувствовала, будто целый мир свалился с моих плеч. Сьюзан, даже сознаваясь в содеянном преступлении, представляет все так, будто она сделала для своих детей что-то хорошее. Но быть убитыми собственной матерью – вряд ли это «лучшее» для Майкла и Алекса. Быть убитыми – это объективно не «лучшее», что могло случиться с ними. Но Сьюзан просто не способна ни на что другое, как только концентрироваться на собственных чувствах. Признание сняло с ее плеч тяжелую ношу. О бремени необходимости жить с тем, что она убила своих детей, больше не упоминается. В своих дальнейших соображениях, которые она приводит в письме, Сьюзан больше озабочена своей собственной судьбой: Теперь я знаю, что мне предстоит долгий и трудный путь. Сейчас сложно понять, справлюсь ли я с тем, что выпадет на мою долю, но я молилась Богу, умоляя дать мне силы пережить каждый день и посмотреть в лицо тем событиям и ситуациям в моей жизни, которые будут чрезвычайно сложными. Я вручаю себя в руки Господа, и он позаботится обо мне. Для семьи Сьюзан, и особенно для Дэвида, мир рушится. Он просто не может поверить в то, что она убила их общих детей. Вскоре после того, как женщина, наконец, признается в содеянном и дает показания, автомобиль находят на дне озера. Несколько дней назад озеро уже обследовали, но специалисты недооценили то, как далеко от берега может оказаться машина, медленно скатившаяся по илистому дну. Водолазы обнаруживают автомобиль лежащим на крыше в тридцати метрах от берега. Внутри – разлагающиеся трупы Майкла и Алекса, по-прежнему пристегнутые к детским креслам. Последовавший судебный процесс, как и следовало ожидать, широко освещается в СМИ. Большая часть аудитории считает Сьюзан хладнокровной, эгоистичной детоубийцей. Защитники же видят в ней женщину, которая с юных лет находилась в психологическом напряжении и приняла трагическое решение о расширенном самоубийстве вследствие депрессии и крайне сложной жизненной ситуации. В конечном итоге именно это послужило причиной незапланированного убийства двух сыновей. Как это часто бывает в жизни, истина кроется между двумя крайними точками зрения, а также в сложной и нестабильной структуре личности Сьюзан Смит. Все, кто знал Сьюзан, удручены и шокированы. Их представление о ней, сформированное за долгие годы, никак не соответствует тому поступку, который она совершила. Большинство близких друзей и родственников считают ее больным человеком, а не расчетливой преступницей, которая пожертвовала своими детьми ради состоятельного мужчины. Сьюзан – личность, для которой характерны противоречивые чувства и мысли. Безусловно, ее многочисленные внутренние конфликты объясняют крайне разобщенное, неоднозначное впечатление, которое разные люди получают о ней в ходе судебного процесса. На суде отчим Сьюзан, Бев, удивляет общественность признанием в том, что он сексуально домогался падчерицы с тех пор, как она стала подростком, и имел с ней сексуальные отношения вплоть до преступления. В День отца он пишет Сьюзан в тюрьму письмо, в котором сокрушается о том, что тоже несет ответственность за ее судьбу, сложившуюся столь печальным образом: