Мы возвращались через парк к автобусной остановке. – Извини, – сказал я. – Ты можешь повторить? – Я сказала, что благодарна тебе за помощь. Для меня это было очень важно, – сказала она с улыбкой. – Бабушка – самый важный для меня человек. Я жила вместе с ней до семнадцати лет. – А твои родители? Почему ты не жила с ними? – Они погибли, когда мне было два года, – ответила Изуми. – Разбились. Мой отец гнал машину. Кроме меня, у них никого больше не было, и я осталась одна. – Ты, должно быть, всю жизнь горевала по родителям? Она покачала головой. – Как можно горевать по людям, которых ты не помнишь? Я знаю их лица по фоткам, но у меня не осталось никаких личных воспоминаний. Для меня это просто два имени, написанные в моем свидетельстве о рождении. Я молчал. – Ишида, ты считаешь меня бесчувственной? Я не ответил. Мне показалось, что ее слова прозвучали скорее как утверждение, а не как вопрос. – У бабушки всегда было слабое здоровье, но она единственная сказала, что возьмет меня к себе, – продолжала Изуми. – Однако с годами ей становилось хуже. У нее было несколько сердечных приступов, а я не могла постоянно присматривать за ней, потому что ходила в школу. Семья решила, что лучше, если она будет жить в хорошем доме престарелых, где ей в любой момент окажут профессиональную помощь. Мы немного помолчали. – Тебе, конечно, было тяжело, – заметил я. – Ничего, у меня все нормально, – ответила Изуми. – К счастью, у меня есть богатый дядя, и он обеспечивает бабушку финансово. Еще он оплачивал мои траты, пока я не закончила колледж. Теперь я понемногу возвращаю ему долги. В книжном я зарабатываю не так много, но где-нибудь в следующем году верну ему долги полностью. Еще я коплю деньги на университет. Я что-то одобрительно промычал. Неудивительно, что она так цепляется за низкую плату за жилье. – Кстати, что бабушка говорила тебе, когда я вышла в туалет? – спросила Изуми. – Что, она просила сделать мне предложение или что-то еще? – Ничего конкретного, – усмехнулся я. – Она велела заботиться о тебе. – А что ты ей ответил? – Как что? Любой в такой ситуации сказал бы «да». Ведь я не мог ответить ей: «Нет, мадам, я всего лишь временный бойфренд. Мой контракт истекает через два часа», тем более что она такая приятная пожилая леди. – Правда, Ишида? – Она вытаращила глаза. – Теперь ты будешь заботиться обо мне? – Я играл роль образцового бойфренда. Ты не должна требовать от меня исполнения обещаний. – Я пошутила, не принимай мои слова всерьез. – Она взяла меня под руку. – А так было бы приятно иметь бойфренда. – Почему у тебя его нет? – Бойфренда? Я кивнул. – Пока не время, я не готова к серьезным отношениям. Я помалкивал. Ее хватка стала крепче. Ее ладонь была теплая, и это тепло текло в меня. Мы шли по парку. Изуми не убирала руку. Мимо нас прошла кучка детей; они смеялись и гонялись друг за дружкой. Позади них две молодые мамаши толкали прогулочные коляски. На берегу реки шестеро мужчин среднего возраста делали упражнения. – Ты знаешь, почему город называется Акакава? – спросила Изуми. – Нет, – ответил я. – Расскажешь? – Я знаю две версии, – сказала она. – Первую я слышала от бабушки. На этом месте когда-то появилась деревня. Группа крестьян пришла сюда осенью и поселилась на берегах реки. Тогда здесь росло много японских кленов. Красные листья падали в воду, и река казалась красной, вот крестьяне и назвали деревню «Акакава» – «ака» значит «красная», а «кава» – «река». – Ну, а вторая версия? – Две кучки крестьян спорили из-за земли. Потом подрались своими мотыгами. Победители бросили трупы противников в воду, и от крови река покраснела. Какой ужас! – Ну и какую версию ты считаешь правдоподобной? – По-моему, они обе правдоподобны. – Она пожала плечами. Мы прошли мимо нескольких бегунов с полотенцами на шее. Через некоторое время я сообразил, что мы дали большой круг, но сделал вид, что ничего не заметил. – Сегодня мы уже находились, – сказала Изуми. – Давай пойдем теперь назад? Я кивнул: – Сколько ты еще будешь держать меня под руку? Она взглянула на часы. – Еще двенадцать минут до конца нашего контракта. – Мы должны строго придерживаться его? Изуми улыбнулась и похлопала меня по руке. – Ты хорошо себя вел, и я отпускаю тебя раньше. Она убрала руку и пошла впереди меня. Лучи солнца падали на ее волосы, и на них появился рыжеватый отсвет, которого я не замечал раньше. При вечернем свете ее волосы сияли. Когда я видел девушку с длинными волосами, блестевшими на солнце, я вспоминал сестру. От природы у нее были темно-каштановые волосы, в отличие от остальной семьи. Мне всегда нравился ее цвет волос. Однажды я даже пробовал покрасить свои волосы в каштановый цвет. Но, когда они отросли, меня стали раздражать черные корни, а закрашивать их я ленился, и через пару месяцев волосы снова стали черными. Тогда я в первый и последний раз менял свой цвет. – Пойдем быстрее, ладно? – крикнула Изуми, обернувшись ко мне. Я ускорил шаг, догоняя ее. Нам пришлось сделать две пересадки, чтобы добраться до дома. Я проводил ее до двери. Перед тем как войти, Изуми вынула из сумки пакет и протянула его мне. – Что это? – спросил я. – Плата за то, что ты два часа был моим бойфрендом, – ответила она и закрыла дверь, прежде чем я успел ее поблагодарить. Поднявшись на пятый этаж, я вошел в квартиру и заглянул в пакет. В нем лежало английское издание «Улисса» Джеймса Джойса. Какой изыск. Я уселся поудобнее и стал читать. Через некоторое время я закрыл книгу и отложил ее в сторону. В такие минуты я скучал по дням, которые проводил с госпожой Катоу в ее наполненной ветром комнате в углу дома. Теперь она, вероятно, в Хаконе. Погружена ли она по-прежнему в свою вину? Или сумела себя простить? Я надеялся, что теперь ей стало лучше. Все-таки свежий горный воздух в Хаконе должен пойти ей на пользу. Я выдвинул ящик и положил в него книгу рядом с медицинскими документами из клиники «Кобаяши». Почему-то мне вдруг захотелось достать их. После моего возвращения из Куромачи я не дотрагивался до них. Слишком тяжело было их читать и больно думать, что сестра прошла через все это одна, делая вид, что у нее все нормально, когда мы говорили по телефону. Глядя на эти колонки, слова, буквы, я спрашивал себя: «Как ты не догадался, что ей было плохо?» И тут я заметил нечто странное. У нее была вторая группа крови. Не может быть, тут какая-то ошибка. Ведь в нашей семье у всех была первая группа. Я перелистал другие листки. Всюду, всюду ее кровь была второй группы. Могли в клинике неправильно определить ее группу? Нет, такой ошибки они бы не сделали. И это могло означать только одно. Мы с Кеико не были биологическими родственниками. Так вот почему у нее были красивые каштановые волосы, а у меня нет. – Мать всегда несправедливо ругала меня, – жаловалась сестра, но я отмахивался от ее слов, считая, что она слишком нежная. Потом меня поразила холодность матери, когда сестра ушла из родительского дома. Теперь все становилось понятным. Учитывая возраст матери, я предположил, что она, по-видимому, уже не надеялась родить сама и удочерила мою сестру. Но через девять лет родился я, и приемный ребенок стал ей больше не нужен. Какая ирония судьбы. Мои родители удочерили Кеико, но в конце концов сестра заменила мне родителей, изо всех сил стараясь выполнить их роль. И все же в глубине души мы чувствовали, что что-то не так. В наших душах была пустота. Мы оба были одинокими. Я лежал на полу, а вокруг меня были разбросаны медицинские документы. Посмотрев в окно, я увидел, что уже стемнело. Высоко в небе висела луна. Я ничего не ел, но голода не ощущал. Я сфокусировал взгляд на оранжевой луне. Глядел на нее и чувствовал, что мир вращается слишком быстро. Или все дело в облаках, стремительно несшихся по небу? То я видел луну ясно, то она превращалась в смутное светлое пятно. Глядя на небо, я уснул. Сестра укрыла меня одеялом и нечаянно разбудила. Луна освещала комнату и длинные, волнистые, темно-каштановые волосы сестры. – Ты снишься мне? – спросил я. Улыбнувшись, она заправила прядь волос за ухо. Потом скользнула под одеяло и легла рядом со мной. – Если это сон, зачем тебе просыпаться? Мы лежали так близко, что я ощущал запах ее парфюма. Еще от нее пахло свежестью и чистотой, как от только что поглаженного белья.