– И никто из персонала не имел к ним доступа? Мистер Шоу вопросительно посмотрел на второго директора. – Уверен, что с тех пор как мы положили облигации в сейф двадцать третьего числа, к нашим ключам никто не прикасался, – заявил мистер Вавасур. – К сожалению, две недели назад, в тот самый день, когда мы проводили Филипа, мой коллега заболел и лишь сегодня впервые вышел на работу. – Обструктивный бронхит – не шутка для человека моего возраста, – вздохнул мистер Шоу. – Боюсь, я подвел мистера Вавасура – у него и так прибавилось работы из-за моего отсутствия, а тут еще этот внезапный скандал с облигациями. Пуаро задал еще несколько вопросов – мне показалось, он пытается выяснить степень близости между дядей и племянником. Ответы мистера Вавасура были четкими и лаконичными. Насколько ему известно, у его племянника не было никаких денежных затруднений или долгов. Филип Риджуэй пользовался абсолютным доверием со стороны руководства банка и в прошлом уже не раз успешно выполнял аналогичные поручения. Наконец нам вежливо намекнули, что пора бы и честь знать. – Я крайне разочарован, – заявил Пуаро, когда мы вышли на улицу. – Вы рассчитывали вытянуть из них побольше информации? Из этих косных старых тугодумов? – Меня разочаровала не их косность, мон ами. Я вовсе не рассчитывал встретить в правлении банка «проницательного финансиста с ястребиным взором», персонажа ваших любимых литературных произведений. Просто дело оказалось неожиданно простым. – Простым?! – Ну, конечно! Даже ребенок смог бы это провернуть. – Вы знаете, кто украл облигации? – Разумеется. – Но тогда мы должны… почему же мы тогда не… – Умерьте свой пыл и успокойте чувство гражданского долга, Гастингс. В ближайшее время я не намерен что-либо предпринимать. – Но почему? Чего же вы ждете? – Прибытия «Олимпии», конечно! Она возвращается из Нью-Йорка во вторник. – Но если вы знаете, кто украл облигации, зачем тянуть? Ведь вор может сбежать! – На какой-нибудь остров в южных морях, откуда не выдают преступников? Нет, мон ами, думаю, такой человек не откажется от благ цивилизации. Хотите знать, почему я выжидаю? Э бьен, для меня, Эркюля Пуаро, дело выглядит кристально ясным, но другие, не столь щедро одаренные добрым боженькой – к примеру, какой-нибудь инспектор Макнил – другие потребуют доказательств. Надо быть снисходительным, приспосабливаться к уровню их интеллекта. – Боже милостивый, Пуаро! Дорого бы я заплатил, чтобы увидеть как вы хоть раз в жизни сядете в калошу! Ваше невыносимое тщеславие уже переходит все границы! – Не злитесь, Гастингс. Право же, иногда мне кажется, что вы меня почти ненавидите! Увы, таков удел всех великих умов! Маленький бельгиец так комично выпятил грудь и испустил вздох, полный такой искренней скорби, что я поневоле рассмеялся. Когда во вторник мы мчались в Ливерпуль в вагоне первого класса, Пуаро упорно отказывался делиться со мной своими догадками. Вместо этого он предпочел изобразить удивление, что я не сделал тех же выводов из известных мне фактов. Я решил не унижаться и скрыл свое любопытство за валом напускного равнодушия. Едва ступив на причал, у которого был пришвартован громадный трансатлантический лайнер, маленький детектив развил небывалую энергию. Одного за другим он опросил четырех стюардов, причем предметом расспросов был некий приятель Пуаро, отплывший в Нью-Йорк 23-го числа. – Пожилой джентльмен в очках. Полный инвалид, вряд ли он вообще выходил из своей каюты. Оказалось, что под это описание подходит некий мистер Вентнор, занимавший каюту Си-24 по соседству с Филипом Риджуэем. Я сгорал от любопытства, каким образом Пуаро вообще узнал о существовании и внешнем облике мистера Вентнора. – И, конечно, этот джентльмен постарался поскорее покинуть судно? – взволнованно обратился я к стюарду, но тот покачал головой. – Нет, сэр, по правде сказать, он сошел на берег в числе последних пассажиров. Я сник, а Пуаро одарил меня сочувственной усмешкой. Он поблагодарил стюарда, некая денежная купюра перешла из рук в руки, и мы отправились в обратный путь. – Все это, конечно, очень интересно, – не утерпел я, – но последний ответ стюарда не оставил камня на камне от вашей драгоценной теории. Так что ухмыляйтесь сколько угодно. – Вы как всегда не видите дальше своего носа, Гастингс. Его ответ, напротив, стал краеугольным камнем моей теории. Я в отчаянии всплеснул руками. – Сдаюсь, делайте что хотите! * * * В поезде, мчавшем нас в Лондон, Пуаро несколько минут что-то деловито строчил на листке бумаги, потом запечатал результаты своих трудов в конверт. – Это для милейшего инспектора Макнила. Закинем это письмецо в Скотленд-Ярд, а потом отправимся в ресторан «Рандеву». Я пригласил мисс Эсме Фаркуар на ужин. – А как же Риджуэй? Пуаро подмигнул: – Что это вас так тревожит судьба Риджуэя? – Вы же не можете… вы же не думаете… – Меня начинает беспокоить ваша привычка то и дело мямлить, милый Гастингс. На самом деле я всегда и обо всем думаю. Если бы облигации похитил Риджуэй – а я не отнюдь не исключал такую возможность – это была бы великолепно проделанная, виртуозная работа. Счастье для детектива соприкоснуться с таким шедевром! – А вот мисс Фаркуар вряд ли была бы счастлива! – Наверное, вы правы. Так что все к лучшему. Что ж, Гастингс, давайте разберем это дело по косточкам – я же вижу, что вы изнываете от любопытства. Итак, опломбированный пакет исчезает из чемодана и, по выражению мисс Фаркуар, «растворяется в воздухе». Современная наука отрицает возможность дематериализации, так что эту версию мы отбрасываем. Значит, нужно разобраться, что с ним случилось. Все, кто имел дело с этими облигациями, в один голос утверждают, что было невозможно тайком пронести пакет на берег. – И всё же мы знаем… – Пардон, но это вы знаете. Я ничего подобного не знаю. Я стою на позициях здравого смысла: если это невозможно сделать, значит, никто этого не делал. Остаются два варианта: пакет спрятали на борту – что, как мы знаем, тоже было довольно затруднительно – или же выкинули за борт. – Обвязав пробковым поясом? – Нет, безо всякого поплавка. Я оторопело уставился на Пуаро. – Но если облигации утонули, как же они попали на нью-йоркскую биржу? – Восхищаюсь несокрушимой мощью вашей логики, Гастингс! Да, облигации были распроданы на торгах, стало быть, они не утонули. Понимаете, к чему мы пришли? – К тому же, с чего и начали. – Да ничего подобного! Если пакет был выброшен за борт, а облигации угодили на биржу, значит, в пакете их попросту не было! В самом деле, какие у нас доказательства того, что в этом свертке находились боны «Либерти»? Вспомните – мистер Риджуэй ни разу не открывал его и не видел содержимого с того момента, как ему торжественно вручили этот пакет в Лондоне. – Да, но каким же образом… Пуаро нетерпеливым жестом оборвал мои возражения. – Позвольте мне продолжить. В последний раз пресловутые облигации видели в центральном офисе «Лондонского и Шотландского банка» утром двадцать третьего числа. В следующий раз они вынырнут на свет божий уже в Нью-Йорке через полчаса после прибытия «Олимпии». А по словам одного человека, которого никто не стал слушать, даже перед прибытием судна. Предположим, что эти облигации вообще ни минуты не провели на борту «Олимпии». Могли они попасть в Нью-Йорк другим способом? Да, такой способ есть. «Гигантик» отчаливает из Саутгемптона в тот же день, что и «Олимпия», но именно «Гигантику» принадлежит рекорд в скоростном пересечении Атлантического океана. Облигации, отплывшие на этом судне появятся в Нью-Йорке за день до прибытия «Олимпии». Дело начинает проясняться. Запечатанный пакет – не более, чем фальшивка, копия, злоумышленник подменил им настоящую бандероль еще в центральном офисе банка. Это мог осуществить любой из трех человек, находившихся там в это время. Тре бьен! Злодей посылает облигации трансатлантической почтой сообщнику в Нью-Йорке с указаниями продавать сразу же, как только «Олимпия» войдет в порт. Однако кто-то должен был отправиться в плавание на «Олимпии», чтобы инсценировать кражу. – Но зачем это понадобилось? – Да потому что, если Риджуэй просто вскроет пакет и обнаружит подмену, подозрение сразу же падет на сотрудников банка. Нет, таинственный сосед Риджуэя проникает в его каюту, уродует чемодан, чтобы создать впечатление, будто замок пытались взломать, затем открывает его собственным ключом, швыряет пакет за борт и до последней минуты не спешит покидать судно. Разумеется, он притворяется инвалидом и носит очки, скрывающие глаза – вдруг доведется случайно столкнуться с Риджуэем. Едва ступив на нью-йоркскую пристань, он мчится обратно на первом же подвернувшемся судне. – Но кто… кто это был? – Кто же, как не один из обладателей ключа, человек, заказавший замок, мнимый больной, на две недели затворившийся в поместье с бронхитом? Кто как не замшелый старый тугодум мистер Шоу? Друг мой, зачастую преступников можно найти в наивысших кругах! А, вот мы и пришли! Мадемуазель, я с честью выполнил ваше поручение. Разрешите? И Пуаро расцеловал изумленную мисс Фаркуар в обе щеки! VI. Проклятие египетской гробницы Из множества увлекательных приключений, которые мне довелось разделить с моим другом Пуаро, самым драматичным и захватывающим я считаю расследование загадочной цепи смертей, последовавших за раскопками усыпальницы фараона Менхер-Ра. Это случилось вскоре после эпохального открытия мистером Карнарвоном гробницы Тутанхамона. Вдохновленные его удачей, сэр Джон Уиллард и мистер Блайбнер из Нью-Йорка предприняли собственные исследования в окрестностях Каира, неподалеку от пирамид Гизы. Неожиданно экспедиция наткнулась на ряд любопытнейших захоронений. Наибольший интерес представляла гробница фараона Менхер-Ра – полулегендарного представителя Восьмой династии, с которой начался закат Древнего царства. Этот период почти не изучен историками, неудивительно, что пресса уделила много внимания новой археологической находке. Однако вслед за этим случилось событие, которое вызвало настоящий переполох. Сэр Джон Уиллард скоропостижно скончался на месте раскопок от сердечного приступа. Падкие до сенсаций репортеры тут же извлекли на свет божий все древние легенды о египетских сокровищах и зловещие предостережения насчет оных. Не оставили в покое даже несчастную мумию из Британского музея, перетрудившуюся на ниве суеверий. И хотя все эти байки давно были опровергнуты историками, замшелая диковинка снова стала любимицей публики – зеваки толпами повалили в Музей.