Две недели спустя умер от заражения крови второй руководитель экспедиции – мистер Блайбнер. Еще через несколько дней в Нью-Йорке застрелился его племянник. О «проклятии Менхер-Ра» судачили на каждом углу, и обыватели до такой степени уверовали в мистическое всевластие давно почивших правителей Древнего Египта, что уже готовы были поклоняться им и приносить жертвы. В это самое время Пуаро получил короткую записку от леди Уиллард. Вдова покойного археолога просила навестить ее в особняке на Кенсингтон-сквер. Я вызвался сопровождать моего друга. Леди Уиллард была облачена в глубокий траур. На измученном лице этой высокой худощавой женщины лежала печать неизбывного горя. – Благодарю, что так быстро откликнулись на мою просьбу, мсье Пуаро. – Буду рад оказаться вам полезным, леди Уиллард. Вы хотели о чем-то со мной посоветоваться? – Я знаю, что вы расследуете преступления, но я обращаюсь к вам не как к сыщику. Говорят, вы человек широких взглядов, обо всем судите непредвзято, а главное – у вас есть не только жизненный опыт, но и воображение. Мсье Пуаро, верите ли вы в существование потусторонних сил? Прежде чем ответить, Пуаро немного помедлил. Казалось, он что-то прикидывает и взвешивает в уме. Наконец он заговорил: – Леди Уиллард, я хочу, чтобы мы предельно ясно понимали друг друга. Не будем пускаться в отвлеченные философские размышления – полагаю, ваш интерес отнюдь не праздный. Вопрос, который вы мне задали, касается кончины вашего супруга? – Так и есть, – была вынуждена признать его собеседница. – Вы хотите поручить мне расследование обстоятельств его смерти? – Я хочу, чтобы вы установили, есть ли хоть крупица правды во всей этой газетной болтовне. Три смерти, мсье Пуаро – каждая из них сама по себе вроде бы не вызывает подозрений, но все они произошли в течение месяца после вскрытия гробницы. Такое совпадение кажется невероятным. Конечно, сейчас пишут много всякой чепухи, но что если древние проклятья обладают такой мощью и действуют такими способами, которые современная наука не может даже вообразить? Ведь три смерти, одна за другой – это факт, и от него не отмахнуться! И я боюсь, мсье Пуаро, я ужасно боюсь. Возможно, это еще не конец. – За кого вы боитесь, леди Уиллард? – За сына. Когда пришло известие о смерти мужа, я была больна. Наш сын, который только что окончил Оксфорд, отправился в Египет. Он доставил тело отца на родину, а после похорон, несмотря на мои протесты и мольбы, вернулся на место раскопок. Им овладела археологическая лихорадка, и он твердо намерен довести дело до конца. Считайте меня легковерной дурочкой, мсье Пуаро, но я вне себя от страха. Вдруг дух этого мертвого фараона еще не утолил жажду мести? Возможно, вам кажется, что я мелю вздор, но… – Нет, леди Уиллард, отнюдь, – прервал ее Пуаро. – Я, как и вы, не пренебрегаю суевериями. Более того, считаю, что в нашем мире они обладают величайшим могуществом. Я с изумлением воззрился на моего друга. Никогда не замечал за Пуаро тяги к сверхъестественному. Но, похоже, маленький детектив говорил вполне серьезно. – Вы хотите поручить мне защиту вашего сына? Обещаю приложить все усилия, чтобы обеспечить его безопасность. – Верю, что вы убережете его от земного зла. Но сможете ли вы противостоять могуществу оккультных чар? – В средневековых трудах, леди Уиллард, найдется множество способов борьбы с черной магией. Возможно, кое в чем тогдашние мистики разбирались получше наших высоколобых и чересчур образованных современников. Но прежде чем взяться за дело, я должен вооружиться фактами. Итак, ваш муж был ученым-египтологом? – Да, он увлекся этой наукой еще в ранней юности и впоследствии сделался признанным мировым специалистом, одним из главных авторитетов. – Тогда как мистер Блайбнер, насколько я понимаю, был, скорее, любителем? – Совершенно верно. Этот миллионер швырял деньги направо и налево, повинуясь мимолетному капризу. У него было множество увлечений, но, к счастью, моему мужу удалось пробудить в нем интерес к Древнему Египту. Благодаря финансированию мистера Блайбнера и состоялась экспедиция. – А его племянник интересовался археологией? Он принимал какое-то участие в раскопках? – Не думаю. Я вообще не знала о существовании этого племянника, пока не прочла в газетах известие о его трагической кончине. Мистер Блайбнер никогда о нем не упоминал. Сомневаюсь, что они с дядей были близки. – Можете назвать остальных участников команды? – Доктор Тоссвилл – так, знаете ли, мелкая сошка из Британского музея, мистер Шнайдер, эксперт нью-йоркского музея Метрополитен. Обязанности секретаря экспедиции выполнял какой-то молодой американец, на должность врача пригласили доктора Эймса. Ах, да, еще Хасан – преданный слуга моего мужа, он египтянин. – А как звали секретаря-американца, не припомните? – Кажется, Харпер, но я не уверена. Он совсем недавно начал работать у мистера Блайбнера, очень приятный молодой человек. – Спасибо, леди Уиллард. – Если вам еще что-то потребуется… – На данный момент – ничего, благодарю. Положитесь на меня и будьте уверены – я сделаю все, чтобы защитить вашего сына. Во всяком случае, все, что в человеческих силах. Кажется, последние слова не слишком обнадежили леди Уиллард – услышав их, она поневоле вздрогнула. Однако тот факт, что Пуаро воспринял все ее опасения с величайшей серьезностью, явно доставил вдове большое облегчение. На обратном пути я принялся подтрунивать над неожиданно проявившейся у Пуаро склонности к мистицизму. Однако мой друг отреагировал без тени улыбки. – Оставьте насмешки, Гастингс. Я действительно убежден в силе суеверий. И вам не стоит недооценивать их могущество. – И как же мы будем с ними бороться? – Ах, мой добрый Гастингс! Тужу́р практи́к! Как всегда, хватаете быка за рога! Бьен, для начала мы телеграфируем в Нью-Йорк и запросим более подробную информацию о смерти молодого мистера Блайбнера. Ответная депеша пришла незамедлительно и содержала исчерпывающие сведения. Руперт Блайбнер вот уже много лет, что называется, сидел на мели. Какое-то время он перебивался случайными заработками на островах южных морей и редкими денежными переводами с родины. Два года назад он приехал в Нью-Йорк и с тех пор катился по наклонной. Немаловажным, на мой взгляд, был тот факт, что недавно ему удалось одолжить сумму, достаточную для поездки в Египет. «Там у меня есть приятель, который ни в чем мне не откажет», – хвастал он. Однако его планы пошли наперекосяк. Молодой Блайбнер вернулся в Нью-Йорк, ругая на все корки скрягу-дядюшку, которого мощи каких-то дохлых фараонов заботят больше, чем его собственная плоть и кровь. Кстати, именно во время краткосрочного визита Руперта в Египет произошла смерть сэра Джона Уилларда. В Нью-Йорке наш вертопрах снова погрузился в пучину разврата, а потом ни с того ни с сего застрелился, оставив весьма любопытное письмо. Кое-какие фразы оттуда свидетельствуют, что молодым человеком овладел приступ горького раскаяния. Он называл себя прокаженным, изгоем и заканчивал предсмертное послание словами, что такому, как он, лучше умереть. Смутная догадка зашевелилась в моем мозгу. Я никогда не верил во всю эту чушь о разгневанном фараоне, несущем отмщение за свой потревоженный покой. Здесь попахивало вполне современным преступлением – причем довольно банальным. Предположим, молодой повеса решил отправить на тот свет богатого дядюшку с помощью неизвестного яда. Но в результате какой-то ошибки смертельную дозу получает сэр Джон Уиллард. В отчаянии и ужасе Руперт Блайбнер возвращается в Нью-Йорк. Тут его настигает весть о смерти дяди. Он понимает, насколько бессмысленным было его преступление, и, терзаемый муками совести, накладывает на себя руки. Я изложил свою теорию Пуаро, и он очень заинтересовался. – Мон ами, это просто гениально. Это так остроумно, что даже могло бы оказаться правдой. Одного вы не учли: рокового фактора вскрытой гробницы. Я пожал плечами. – Вы все еще думаете, что она как-то связана с преступлением? – Я до такой степени в этом уверен, что завтра же мы с вами отправляемся в Египет. – Что?! – вскричал я, пораженный до глубины души – Именно то, что вы слышали. – Выражение героя, идущего на подвиг, появилось на лице Пуаро. Затем его сменила гримаса отчаяния и мой друг застонал: – Но море, мон дьё! Проклятое море! * * * Неделю спустя под нашими ногами золотился песок пустыни, а макушки припекало жаркое солнце. Пуаро рядом со мной являл картину воплощенного страдания. Маленький бельгиец всегда был никудышным мореплавателем, а четырехдневное путешествие из Марселя стало для него сущей пыткой. В александрийском порту на берег сошла блеклая тень прежнего Пуаро, исчезло даже присущее ему педантичное стремление к опрятности. По прибытии в Каир мы сразу же отправились в отель «Мина-Хаус», расположенный в тени великих пирамид. Египет очаровал меня с первой минуты нашего знакомства. Но Пуаро здесь поджидали лишь новые мучения. Не пожелав сделать уступку местному климату, он расхаживал повсюду в лондонском костюме со специальной щеточкой для одежды в кармане. С ее помощью он вел нескончаемую борьбу с песчаной пылью, моментально оседавшей на темном сукне. – А мои штиблеты! – сокрушался он. – Увы, Гастингс, посмотрите на мои лакированные штиблеты, всегда такие ухоженные и нарядные! Песок внутри истязает мои ступни! Песок снаружи терзает мое зрение и заставляет сердце обливаться кровью! А мои усы! От этой адской жары они не просто обмякли – они обвисли! Я тщетно пытался его отвлечь. – Лучше взгляните на Сфинкса! Даже я ощущаю магическую ауру тайны, которую он несет сквозь века. – И вид у него при этом не очень-то счастливый, – буркнул Пуаро, недовольно покосившись на древнего исполина. – Впрочем, я его понимаю – станешь веселиться, если тебя по самые подмышки закопали в этот проклятый песок! – Бросьте, Пуаро, в Бельгии тоже песка хватает, – запротестовал я, припомнив свой отпуск в Кноккё-сюр-Мер, в путеводителе уклончиво именуемом «уединенным местечком среди бескрайних дюн». – Только не в Брюсселе! – отрезал Пуаро. На пирамиды он взглянул более благосклонно. – Похвально, что они хотя бы имеют правильную геометрическую форму, но вблизи видно, что поверхность их крайне неровная и неопрятная. А эти пальмы! Они вызывают у меня отвращение! Неужели нельзя было посадить их аккуратными рядами! Я безжалостно прервал его стенания, предложив выдвигаться в путь. Верблюды, на которых мы должны были ехать в лагерь археологов, уже давно терпеливо стояли на коленях, пока живописные мальчишки-погонщики чесали языки с нашим словоохотливым драгоманом. Не стану в подробностях описывать душераздирающее зрелище под названием «Пуаро на верблюде». Началось все со стонов и причитаний, а закончилось воплями, яростной жестикуляцией и отчаянными призывами к деве Марии и каждому святому, упомянутому в календаре. В конце концов Пуаро с позором был ссажен с верблюда и продолжил путешествие верхом на маленьком ослике. Впрочем, поездка на скачущем рысью верблюде – и впрямь развлечение на любителя. Должен признаться, сам я еще несколько дней спустя не мог толком разогнуться. Наконец мы достигли места, где проводились раскопки. Из лагеря нам навстречу вышел загорелый седобородый человек в белой одежде и пробковом шлеме. – Мсье Пуаро и капитан Гастингс? Мы получили вашу каблограмму, но, к сожалению, никто не смог поехать в Каир, чтобы встретить вас там. Наши планы расстроило непредвиденное событие. Пуаро побледнел. Его рука, подбиравшаяся к заветной платяной щеточке, застыла на полпути. – Неужели еще одна смерть? – пробормотал он. – Увы. – Но это же не сэр Гай Уиллард? – воскликнул я. – Нет, капитан Гастингс. Это мой американский коллега, доктор Шнайдер. – А причина смерти? – резко спросил Пуаро. – Столбняк. Несмотря на жару, меня прошиб холодный пот. Воздух был словно пропитан злом, невидимым и неотвратимым. Ужасная мысль посетила меня: кто станет следующей жертвой? Быть может, я? – Мон дьё, какой непостижимый ужас, – тихонько произнес Пуаро. – Мсье, вы уверены, что это был столбняк? – У меня нет оснований для сомнений. Но доктор Эймс, конечно, сможет рассказать куда больше.