– С какой стати? – Перри недоуменно посмотрел на детектива. – Даже если там дурь, она все равно не моя. – Видишь ли, Алан, какая штука… – Мейер с серьезным видом вздохнул. – Лично я тебе верю, но в Уголовном кодексе по поводу хранения наркотиков все расписано очень четко. Сам понимаешь, всякий раз, когда мы берем какого-нибудь барыгу, он начинает нас уверять, что дурь не его, ее подкинули, и он сам не понимает, откуда она у него взялась. Даже когда у нас против такого барыги железобетонные улики, он все равно пытается отмазаться. Понимаешь? – Само собой, – кивнул Перри. – Тогда ты должен понять и другое. Если в коробке дурь, то я ничем не смогу тебе помочь. – Да, я понимаю. – Да он знает, что никакой дури в коробке нет! – воскликнул Уиллис. – Подельник отправил его за баблом. – Это неправда! Неправда! – Перри отчаянно замотал головой. – То есть ни о каких тридцати тысячах долларов ты не знаешь, так? – мягко спросил его Мейер. – Ни сном ни духом. – Паренек продолжал мотать головой. – Говорю же вам, я этого блондина у «Короны» увидел первый раз в своей жизни. Он мне дал пять баксов за то, что я притащу ему жестянку. Вот и все! – А ты ее решил спереть, – мрачно произнес Уиллис. – Чего? – Ты и вправду собирался отдать коробку блондину? – Ну… – замявшись, Перри посмотрел на Мейера. Когда детектив ободряюще кивнул, паренек продолжил: – Если честно, нет. Я решил, что если там дурь, то лучше на ней заработать по-легкому. У нас в районе полно народу, который с радостью за такое заплатит. – За такое? – выгнул бровь Уиллис. – Ну, за то, что в коробке, – пояснил Перри. – Открой ее, пацан! – приказал Хэл. – Нет, – решительно ответил Алан, – не хочу. – Почему? – Если там дурь, считайте, что я о ней ничего не знаю. А если там тридцать кусков, то я не имею к ним никакого отношения. Я больше не желаю отвечать на вопросы. Точка. – Можно заканчивать, Хэл, – промолвил Мейер. – Топай домой, пацан, – буркнул Уиллис. – Что, можно идти? – Да, да, можно, – устало кивнул Уиллис. Перри поспешно встал и, не оглядываясь, поспешил к дверце в перегородке, отделявшей следственный отдел от коридора. Набирая скорость, он пулей помчался вперед. Мгновение спустя раздался грохот его шагов по металлической лестнице, что вела на первый этаж. – Что скажете? – спросил Хэл. – Скажу, что мы повели себя как ослы, – отозвался Хоуз. – Надо было не брать пацана, а просто пойти за ним. Он бы вывел нас на Глухого. – Мы выполняли приказ лейтенанта, – возразил Уиллис. – Бернс решил, что даже последний псих не станет просить совершенно незнакомого человека притащить коробку, в которой лежит пятьдесят штук. Он думал, что субъект, явившийся за коробкой, непременно должен быть членом банды. – Ну что ж, значит, лейтенант ошибся, – развел руками Хоуз. – А знаете, что я думаю? – подал голос Клинг. – Что? – Я думаю так: Глухой с самого начала знал, что в коробке будет «кукла». Именно поэтому, отправив за ней постороннего человека, ничем не рисковал. Он знал, что никаких денег в коробке нет! Знал, что мы задержим того, кто за ней придет! – В этом случае… – начал Уиллис. – Он намеревается убить Скэнлона, – закончил Берт. Детективы переглянулись. – Ну, если вам больше не нужна моя помощь, то я, пожалуй, откланяюсь. А то мне через весь парк идти, – почесав голову, изрек Фолк. – Не нужна, – отозвался Мейер. – Спасибо тебе, Стэн. – Не за что, – отозвался детектив и двинулся прочь. – Лично мне засада очень понравилась, – промолвила Эйлин Бёрк. Она игриво посмотрела на Уиллиса и, покачивая бедрами, вышла из следственного отдела. – «Любовь нечаянно нагрянет…» – пропел Мейер. – «Когда ее совсем не ждешь…» – подтянул Клинг, поправив монашеское одеяние. – Идите к черту! – фыркнул Уиллис и, чуть склонившись в поклоне, с деланым почтением добавил: – Сестры. * * * Если никто во всем белом свете не любит работать по субботам, то уж субботним вечером и подавно. Субботним вечером полагается оттягиваться по полной программе. Субботним вечером грех сидеть дома. Субботним вечером дамы наряжаются в дорогущие платья и сатиновые туфли, а мужчины, благоухающие одеколоном, – в рубашки с монограммами на манжетах. Город, в котором жили работники восемьдесят седьмого полицейского участка, у многих вызывал чувство омерзения, но субботними вечерами он менял свой облик. Надушенный, припудренный, окутанный тьмой и усыпанный мириадами мерцающих огней, он вдруг становился невыразимо прекрасен, словно гордая красотка, которая вдруг начинает казаться куда более доступной, чем прежде. Яркие краски так и бьют в глаза – красный и оранжевый, голубой и дышащий жизнью зеленый, они наполняют тебя сладостным возбуждением и толкают на разные безумства, вызывают грезы о вздымающихся вверх хрустальных шпилях и крытых эмалью минаретах. Субботними вечерами город напоен лихорадочным возбуждением и мечтой о романтике. Нет, субботними вечерами город будил какие угодно чувства, но только не чувство омерзения. При одном условии. Если субботним вечером ты в этот город влюблялся. Никто не любит работать субботними вечерами, и потому детективы восемьдесят седьмого участка должны были прыгать от радости, когда начальник полиции позвонил Бернсу и сообщил ему, что поручил охрану Скэнлона следственному отделу прокуратуры. Если бы детективы из восемьдесят седьмого участка сохранили хоть каплю здравого смысла, они бы поняли, как крупно им повезло. Однако решение начальника полиции показалось очень обидным – сперва Бернсу, а потом, когда лейтенант довел его до сведения личного состава, – и всем остальным детективам. Тем субботним вечером они разбрелись кто куда: кто по домам – отдыхать, кто по улицам – работать. Однако и те и другие были преисполнены одним и тем же чувством – детективам казалось, что они всем отделом сегодня чудовищно облажались. Никто из них не понимал, насколько им повезло. Оба детектива из следственного отдела прокуратуры были тертыми калачами – им уже приходилось выполнять спецзадания. Когда тем вечером за ними заехал шофер заместителя мэра, они уже ждали его на тротуаре возле здания уголовного суда, расположенного рядом с окружной прокуратурой. Часы показывали ровно восемь. Машина, за рулем которой сидел шофер, была седаном марки «Кадиллак», он выехал на ней из гаража муниципалитета в половине восьмого. Прежде чем завести автомобиль, он прошелся щеточкой по обивке, протер тряпочкой капот и стекла, вычистил пепельницы. Теперь он был готов к бою, с удовольствием отметив, что детективы явились вовремя, без опозданий. Шофер терпеть не мог людей непунктуальных. После того как они приехали в Смоук-райз, где проживал заместитель мэра, один из детективов вышел из машины, подошел к парадному входу большого кирпичного особняка и позвонил в дверь. Ему открыла дверь горничная в черной форме и пропустила его внутрь в просторный аванзал. Через некоторое время со второго этажа по широкой белой лестнице спустился заместитель мэра. Поздоровавшись за руку с детективом, он извинился, что лишил того возможности отдохнуть в субботний вечер, сказал пару фраз о том, «как же это все глупо», после чего крикнул жене, что машина подана. Когда супруга спустилась в аванзал, Скэнлон представил ее детективу, затем все они направились к дверям. Первым на улицу вышел детектив. Он окинул внимательным взглядом кусты вдоль дороги, после чего повел Скэнлона с женой к автомобилю. Открыв дверь машины, он сперва пропустил вперед подопечных, после чего сел сам. Второй детектив стоял с другой стороны машины. Как только заместитель мэра с женой сели, оба детектива залезли в кадиллак, расположившись на откидных сиденьях лицом к супругам. Часы на приборной панели показывали половину девятого. Шофер Скэнлона тронул машину с места. Пока они ехали по извилистым улицам элитного района Смоук-райз, расположенного в северной части города на берегу реки, а потом свернули на подъездную дорогу, ведущую к скоростной магистрали Ривер-хайвэй, заместитель мэра вроде бы непринужденно беседовал со спутниками и даже несколько раз пошутил. Еще за неделю до описываемых событий во всех газетах города было объявлено, что сегодня в девять вечера заместитель мэра выступит с речью в крупнейшей синагоге города на встрече Бней-Брит[10]. От дома Скэнлона в Смоук-райз до синагоги было всего пятнадцать минут хода, поэтому шофер ехал медленно и аккуратно, а детективы внимательно следили за машинами, двигавшимися рядом с кадиллаком. Кадиллак взорвался, когда часы на приборной панели показывали без четверти девять. Бомба оказалась мощной. Она сработала где-то под капотом, и разлетающиеся куски металла брызнули в салон. Крышу распороло, словно она была из бумаги, двери сорвало, и они рухнули на проезжую часть. Под визг и скрежет искалеченный автомобиль повело из стороны в сторону, после чего он перевернулся, словно смертельно раненный зверь, и вспыхнул. Летевший навстречу кабриолет попытался обогнуть пылающий кадиллак, но тщетно. Раздался второй взрыв. Кабриолет резко вильнул и врезался в ограждение. Когда на место трагедии прибыла полиция, в живых оставалась лишь истекающая кровью девушка семнадцати лет, которую выбросило из кабриолета через лобовое стекло. VIII По воскресеньям утренние приемные часы в больнице Буэна-Виста были с десяти до двенадцати. По воскресеньям у врачей всегда много работы – всяко больше, чем, скажем, по средам. В субботу вечером люди уходят в загулы, заканчивающиеся порой переломами ребер, рук и ног, разбитыми головами и прочими «прелестями». Если вы хотите узнать, что такое хаос, загляните субботним вечером в приемный покой любой крупной городской больницы. А что происходит в воскресенье утром? Естественно, к пострадавшим в разных переделках бедолагам устремляется поток посетителей – друзей, близких и родных. Стив Карелла попал в переделку в четверг вечером, и вот теперь в воскресенье утром он полусидел в кровати, откинувшись на подушки, и ждал, когда придет Тедди. По всему телу разливалась слабость, Стивен чувствовал себя измученным. А еще ему казалось, что он весь зарос щетиной, и это несмотря на то что он брился буквально десять минут назад. За время пребывания в больнице он похудел на три с лишним килограмма – поверьте, очень сложно одновременно дышать и есть, если ваш нос заклеен пластырем и стянут бинтами. У него по-прежнему все болело. Всякий раз, когда он пытался пошевелиться, многочисленные ушибы тут же напоминали о себе. Их было много, и Карелле, судя по ощущениям, казалось, что их каким-то невероятным образом становится все больше и больше. Этого вполне достаточно, чтобы почудилось, что все ваше лицо покрыто густой щетиной. За время, прошедшее с четверга по воскресенье, у Кареллы было немало возможностей пораскинуть мозгами, что он и сделал, как только справился с переполнявшими эмоциями. Сперва он чувствовал себя ужасно глупо, потом его охватил гнев, на смену которому пришла жажда мести. Карелла решил, что во всем виноват не кто иной, как Глухой. Детектив счел, что в подобных мыслях нет ничего плохого. Размышляя подобным образом, он перекладывал вину с двух гопников (во имя всего святого, ну как эта малолетняя шпана могла так отделать опытного детектива!) на опытного уголовника – гения преступного мира. Карелла счел, что подобные гении зла могут служить отличными козлами отпущения – ведь благодаря им можно оправдать собственные промахи. Однажды Мейер рассказал ему бородатый еврейский анекдот. Мать говорит сыну: «Бездельник, когда же ты найдешь работу?» А он в ответ: «Никогда, я же бездельник». И вот теперь Карелла оказался в очень похожей ситуации. На вопрос: «Как ты мог допустить, что гений преступного мира так тебя отделал?» – можно было дать вполне логичный ответ: «Элементарно – он же гений». Являлся на самом деле Глухой гением преступного мира или же нет – вопрос открытый. Карелла решил, что, как выпишут, надо непременно посовещаться с коллегами и предложить им устроить семинар на эту тему прямо в следственном отделе. А выписать его собирались в четверг – именно так утверждали медики-практиканты, ощупывавшие его голову с тщательностью френологов[11]. Посовещавшись, практиканты объявили, что, раз Карелла находился некоторое время без сознания, это автоматически означает, что у него было сотрясение мозга, а оно, в свою очередь, нередко сопровождается внутренним кровотечением. Одним словом, Карелла должен находиться минимум неделю под наблюдением врачей. В аналогичных случаях поступают именно так, и точка. Поди поспорь с докторами.