– Увы, иначе бы мне не пришлось искать службы у чужих людей. Он умер, когда я был еще ребенком. Моя матушка вышла замуж, а отчим заставил переписать на себя мое наследство. – Вы действительно служили у Карнковского? – Вам, верно, все пан Криницкий рассказал? – Да, он нес какой-то пьяный бред. Я половину не запомнил, а второй не понял, так что спрашиваю у вас. – Да, я служил у пана Теодора. – И почему же были вынуждены уйти? – Позвольте мне не отвечать на этот вопрос. Могу лишь уверить вашу милость, что я ничем не провинился перед своим прежним хозяином и не нанес ему никакого ущерба. – Что же, вы не болтливы. Это похвально. Пожалуй, я вас возьму. – У вас, кажется, конный отряд, а у меня нет коня. – За этим дело не станет, лошадей у меня довольно. А отчего вы не спрашиваете о величине жалованья? – Мне все равно, лишь бы оказаться подальше отсюда. Полагаю, что вы, ясновельможный пан, благородный человек и не обидите сироту. Михальский только усмехнулся про себя таким наивным речам, но, пристально взглянув на паренька, вдруг проникся к нему жалостью. «Эх, малый, и тебе разбила сердце польская красавица! Похоже, у панны Агнешки дар к этому». – Вам нужно время, чтобы собраться? – Нет, пан Казимир, все мое имущество при мне. – Тогда не будем задерживаться, – заявил Янеку новый наниматель и, решительно встав, направился к выходу. Юный Корбут подхватил свой немудреный узелок и поспешил было вслед за странным шляхтичем и его спутниками. Но тут им дорогу преградила компания подвыпивших шляхтичей, одним из которых оказался знакомец Михальского Тадеуш Ржевутский. – Пан Казимир, – обрадованно воскликнул он, – наконец-то я вас сыскал! – Рад приветствовать, – вежливо поклонился Корнилий. – Вы разве уже уходите? – Боюсь, мне пора. – Не может быть, чтобы у вас не было минутки, чтобы выпить с нами! – Ну почему же, минутка для хороших друзей у меня найдется всегда. Эй, шинкарь, ну-ка подай ясновельможным панам доброго вина! Только лучшего, что у тебя есть, а не то убожество, какое ты наливаешь всем прочим. Слова Михальского были встречены одобрительными выкриками. Владелец заведения немного подивился этому аттракциону невиданной щедрости, но, получив несколько монет, мигом доставил требуемое. Вино было тут же разлито по кубкам и немедля выпито. Шляхтичи, получив дармовое угощение, прониклись к своему новому знакомцу нешуточной симпатией и не хотели так скоро отпускать, но ему все же удалось отговориться обещанием продолжить знакомство завтра. Подойдя к коновязи, Корнилий и его спутники собрались было садиться в седла, но тут к ним снова подошел какой-то шляхтич из компании пана Ржевутского. – Вы что-то хотели? – вежливо спросил его новый хозяин Янека. – Прошу прощения, но мне показалась, что мы встречались прежде. – Вот как, и где же? – Не случалось ли вам бывать в Михалках или Пружанах? – Может быть, может быть. – Да точно, в Михалках… – Нет, пожалуй я припомнил, где мы с вами виделись, пан Юзеф. – И где же? – В отряде пана Лисовского… – шепнул Корнилий, доверительно наклонившись, и тут же, сделав шаг назад, взмахнул надзаком. Оружие со свистом рассекло воздух, и обливающийся кровью шляхтич рухнул на землю, как срезанный жнецом сноп. Все произошло настолько быстро, что погруженный в свои мысли Янек так и не успел сообразить, что произошло. Вот подошел шляхтич, назвавшийся паном Юзефом. Вот его новый хозяин взмахнул своим страшным надзаком. Вот он и его люди уже в седлах, и один из них хватает бедолагу-слугу за шиворот и рывком кидает поперек седла, после чего кавалькада как ни в чем не бывало двинулась к выходу из лагеря. – Неладно получилось… – буркнул хозяину один из спутников, по виду казак. – Пустое, – отмахнулся тот, – сейчас вечер, а его спутники пьяны. До утра не хватятся, а мы уж далеко будем. К тому же шляхтичи частенько бьются до смерти такими штуками из-за всякой мелочи. Одним больше, одним меньше… – Все же вам не стоило показываться в польском лагере самому. Как я и говорил, вас все же признали. – Ничего страшного ведь не случилось? – Вам не будет всегда так везти… – проворчал казак, потом обернулся к своему товарищу, везущему Корбута. – А что с этим делать – может, того? – Пока нет, этот малый может нам пригодиться. – А если поднимет шум? – Так и смотри, чтобы не поднял. Получив приказ, второй казак недолго думая легонько тюкнул Янека по затылку, и свет померк в его глазах. В просторном тереме князя Лыкова нередко собирались гости. Борис Михайлович слыл хлебосольным хозяином, так что же тут удивительного, что с охотой к нему люди шли. И поскольку придерживался он старины и с выскочками, выдвинувшимися при новом царе из простецов, дружбы не водил, то и гости его были таковы, как он сам. Люди солидные, хорошего рода-племени, не то что иные и прочие. Вот и нынешним вечером навестил боярина не кто-нибудь, а сам князь Хованский. Приехал он, правда, тайком, без многочисленной челяди. Да и одет в простые кафтан и шапку, а не в богатые ферязь и горлатку[40]. Впрочем, гостеприимный хозяин встретил его с почетом, усадил на лучшее место, подвинув пришедших ранее. Ну а что делать? Такой уж порядок заведен на Святой Руси, не мы его ставили, не нам его и нарушать. Поскольку за пустым столом сидеть – только Бога гневить, то подали гостям и вина дорогого фряжского, и закусок разных. Но немного, ведь не есть пришли… Разговоры, как обычно, начали с того, что раньше, мол, было хорошо, а вот теперь совсем последние времена настали. «Раньше» – это, понятное дело, при царе Федоре Ивановиче, тот, дескать, и роду царского был, и лучших людей не обижал почем зря. Про батюшку его, впрочем, вспоминать не стали. Да и то, правда, зачем к ночи-то? Вспомнив о делах былых, перешли к нынешним. Тут, конечно, у каждого своя болячка. У одних новый царь чин прежний не сразу признал, у других вотчину, самозванцем жалованную, приказал вернуть. Третьим просто не по нраву, что царем немца выбрали, хоть и Рюриковой крови. Четвертых служить заставили не там, где хотелось, а где приказано, а это ведь обидно. – Вот посмотрите, други мои, – прогудел Лыков, показывая собравшимся на скромно сидящего в уголке княжича Щербатова. – Где это видано, чтобы отрока княжеской крови отправить служить на засечные линии, как однодворца какого? И ладно бы воеводой или начальным человеком, так ведь нет, простым драгуном! Собравшиеся, вправду сказать, щербатовскими делами не больно-то опечалились, потому как род его хоть и княжеский, да захудалый. Но с другой стороны, боярин-то прав! Хоть и невелик род, но хоть стряпчим-то можно было пожаловать. А то что это: драгун… И слово-то какое-то бесовское! – Ты, Борис Михайлович, все верно говоришь, – прервал боярина князь Иван Хованский, – да только хватит вокруг да около ходить. Говори дело! – Можно и дело, Иван Федорович, – согласился Лыков. – Слышно, государь Владислав Жигимонтович идет на Москву. – Ишь ты, – усмехнулся Хованский и повторил, будто пробуя на вкус: – Государь Владислав Жигимонтович. – Государь-государь, – подтвердил Лыков, – я чаю, ты ему тоже крест целовал! Вообще-то Хованский не был ни другом, ни родственником Лыкову и прочим высокопоставленным гостям. В свое время он верно служил Шуйскому, пока под Зарайском его с Ляпуновым не разгромил покойный ныне Лисовский. Ляпунов впоследствии переметнулся к Тушинскому вору, а князь сидел тише воды и ниже травы, в отличие от своего тезки Ивана Андреевича Хованского, ставшего одним из вождей второго ополчения. После того как непонятно откуда взявшегося герцога Мекленбургского выбрали царем, тот щедро наградил всех участников ополчения, а вот сидевший дома Иван Федорович Хованский остался ни с чем и даже боярского чина, пожалованного еще царем Василием, за ним не признали. – Мы кому только крест не целовали, – отмахнулся он от Лыкова, – что толку одного немца на другого менять? – Государь прислал грамотку, – вкрадчиво молвил Борис Михайлович, – обещает лучших людей не ущемлять, порядков новых не заводить, править по старине… – Видали мы таких, по старине! Ты мне-то зубы не заговаривай, я, чай, не девка. Какая уж тут старина, если царь иноземец? – А хоть бы и так! Если Владислав православия ущемлять не станет, а в том он крест целует, так что с того? Вон ляшские и литовские князья и магнаты живут вольно и утеснений никаких не ведают от круля своего. Пусть и у нас так будет! Король Жигимонт не вечен, и после него Владислав королем в Речи Посполитой станет, а мы здесь уж как-нибудь проживем. Будем дань не обидную посылать да людишек в войско, а делами заправлять Боярская дума будет, да без всякого собора. – Верно, – загудел кто-то справа от князя, – худородных гнать в шею, житья от них не стало! – Пушкарева на кол! – раздался голос с другого конца стола. – Немцев гнать! – Вельяминову голову срубить! Это он надумал этого иноземца Ивана Мекленбургского нам на шею посадить! – Тиха! – ощерился Хованский. – Вы его еще не одолели. – Ничто, дай срок… – Да я-то дам, а вот он даст ли вам? Сейчас того и гляди ворота распахнутся да ярыги из приказа Ивана Никитича Романова нас всех и похватают. – А за что? Грамотки у нас той сейчас нет, доказательств никаких не будет… или ты донести захотел? Так мы быстро… – Не пугай, Борис Михайлович, пуганый я! Доносить не стану, да только скажу, что не получится у вас ничего. Побьют вас царские ратники, как пить дать побьют. – А мы, как царь Владислав к Москве подойдет, в набат ударим и ворота ему откроем! – Это другое дело, – задумался князь, – а если не подойдут ляхи к Москве? – Как это? – Обыкновенно. Ударит по ним царь, да и побьет всех разом. Он на такие шутки мастер.