– Вот мерзавец… но ничего, Бог даст – мы с ним еще повстречаемся. Так ты говоришь, у тебя есть известия для пана гетмана? – Да, ваша милость! – А кто твой товарищ? – Тоже пленник, нам обоим удалось бежать. – Ну что же, надеюсь, что ваши известия понравятся Ходкевичу и хоть немного утешат королевича. – А что случилось с его высочеством? – подала голос молчавшая до сих пор Агнешка. – Уж не знаю, как вам и сказать, любезный пан, а только говорят, что он потащил с собой на войну свою коханку, небезызвестную панну Карнковскую. Да только ее не то убили, не то захватили в плен во время сражения у Вязьмы. И теперь наш королевич в печали, и даже пан Калиновский не может его утешить, потому как если она попала к герцогу Иоганну Альбрехту, то уж он наверняка нашел ей применение. – Да как ты смеешь, негодяй! – взвизгнула девушка и попыталась ударить Ржевутского, но тот с легкостью перехватил плеть. – Чи пан дурны?й? – с легким удивлением воскликнул он и вывернул ей руку так, что несчастная согнулась, и с головы слетела шапка. – Ради бога, не надо! – крикнул Янек и кинулся между ними, но хорунжий уже понял свою ошибку и отпустил Агнешку. – Прошу прощения, пани, – сконфуженно пробормотал он, – но в этой темноте… Глаза взбешенной таким приемом девушки, казалось, вот-вот прожгут дыру в панцире хорунжего, однако браниться сил уже не было, и она лишь тихонько сказала: – Отведите меня к Владиславу. В шатре королевича их встретили как выходцев с того света. Плачущая Агнешка хотела было кинуться к нему на шею, но вокруг было столько народу… к тому же казалось, что каждый из собравшихся тыкал в нее пальцем и начинал злословить, стоило лишь отвернуться. Увы, ее герой тоже не проявил особого энтузиазма, увидев свою любовницу целой и невредимой. На мгновение девушке даже показалось, что он стыдится ее. На счастье, кто-то догадался дать знать ее отцу. Тут же прибежавший пан Теодор кинулся обнимать дочку и громко благодарить Господа, услышавшего его молитвы и спасшего бедную девочку. Не дождавшись особого сочувствия ни от королевича, ни от гетмана, он объявил, что уведет ее к себе. Агнешке показалось, что, услышав это, все вздохнули с облегчением. Сил бороться больше не было, и она покорно дала себя увести. Едва Карнковские вышли, взгляды присутствующих скрестились на Янеке. Молодой человек и без того чувствовал себя не слишком уютно, а теперь ему и вовсе захотелось провалиться сквозь землю. Тут ему в первый раз показалось, что идея с побегом была вовсе не так хороша. – Парень, ты сказал, что у тебя есть важные известия, – подтолкнул его Ржевутский. – Да, ваша милость. – Говори! – подал голос молчавший до сих пор Ходкевич. – Ясновельможный пан гетман, и вы, ваше королевское высочество, – начал он свой рассказ, – да будет вам известно, что меня обманом захватил в плен сам Казимир Михальский. Уж не знаю, как мне удалось выжить, да только он не стал меня убивать, а отвез к своему господину герцогу Иоганну Альбрехту. Не подумайте ничего дурного, панове, я маленький человек и мало что знаю про ваше славное войско, а уж про военные планы и вовсе ничего. Так что если бы я и захотел что-то выдать, то уж точно бы не смог. Однако пан герцог, хоть его и называют мекленбургским дьяволом, не стал меня убивать или приказывать сдирать с меня кожу с живого, не знаю даже почему. Может, все дело в том, что я хоть и молод еще, но человек ученый, а в Московии такие люди редкость… – Послушай, парень, мне нет дела до того, ученый ты или нет! Говори дело. – Как будет угодно вашей милости. Уж не подумайте, что я болтлив, просто подумалось мне, что вам, ясновельможные паны, может пригодиться любая мелочь… да-да, конечно, если вы так хотите, то я перехожу прямо к делу. Так вот, дня за три до того как герцог Иоганн Альбрехт вернулся из похода, в московитский лагерь пришли подкрепления и большой обоз с порохом и иными припасами… Из какого похода вернулся пан герцог? Ну, я слышал, что он со своими схизматиками и немцами напал на светлейшее и благороднейшее войско вашего высочества неподалеку от Вязьмы. Наши храбрецы, как я знаю, отбили его вероломное нападение, и московиты трусливо бежали, прихватив захваченные в бою пушки. О, прошу простить меня за эти подробности, да только это важно. Так вот, ясновельможный пан герцог, конечно, еретик, но только всем известно, что он храбрый рыцарь и весьма сведущий в ратном деле человек. Так что нет ничего странного, что он решил проверить привезенный обозом порох. И что же, вы думаете, он обнаружил? Да не что иное, как то, что порох оказался подмочен и вообще никуда не годится! Иоганн Альбрехт так рассердился, что кричал, топал ногами и всячески поносил князя Пронского. Как, разве я не сказал? Князь Петр Пронский командовал этим обозом, и как-то так случилось, что весь порох промок. Эта потеря оказалась очень чувствительной для московитов, потому как прежде они очень радовались, что им удалось захватить порох у наших храбрых жолнежей и трусливо бежать с ним. Да, я сам слышал, как об этом говорил пан Михальский, и вид у него был при этом очень озабоченный. Ходкевич и Владислав, до сих пор слушавшие рассказ Янека с нескрываемым раздражением, внезапно проявили интерес к повествованию и многозначительно переглянулись. – Значит, перебежчики не врали… – пробормотал себе под нос королевич. – Что, простите? – переспросил Корбут. – Ничего, продолжай. – Как будет угодно вашей милости. Впрочем, про порох я больше ничего не знаю, а во время боя герцог захватил не только наши пушки с обозом, но и ясновельможную панну Агнешку Карнковскую. Узнав, что я был на службе у ее отца, Иоганн Альбрехт приказал мне быть у нее в услужении. – Скажи мне, – нерешительно прервал монолог Янека Владислав, – а как наш кузен относился к панне Карнковской? – Вы про герцога Иоганна Альбрехта, ваше высочество? Ах да, он же женат на вашей кузине принцессе Катарине, как я мог забыть… Ну что я могу сказать, кроме того, что уже говорил… Пан герцог – рыцарь, это всякий знает, и обращался он с панной по-рыцарски. Сразу по приезде ей отвели отдельный шатер, приставили стражу, чтобы оградить панну от возможных неприятностей. Нет, ничего не могу сказать дурного, пан герцог поступил как благородный человек. – А скажите нам, сын мой, – вкрадчивым голосом осведомился ксендз Калиновский, – далеко ли был разбит этот шатер от апартаментов самого герцога? – Совсем недалеко, ваше преподобие, можно сказать, что и рядом. Не так чтобы совсем близко, однако же и недалеко. – Недалеко, – пробормотал ксендз, как будто пробуя слово на вкус, – а скажите, юноша, навещал ли он панну Агнешку? – Нет, что вы, я такого не видел! Он присылал к ней маркитанток, чтобы те снабдили ее одеждой и прочим, что может потребоваться женщине, да простит меня ваше преподобие за такие подробности, но сам он к ней не приходил. – А она к нему? – Как можно, она же девица… Услышав последнее замечание, многие присутствующие не смогли сдержать улыбки, а прямодушный гетман и вовсе заржал как жеребец, не обращая внимания на густо покрасневшего королевича. – И все-таки, сын мой? – Я такого не видел! – Довольно, ваше преподобие, – прервал священника Владислав и снова обернулся к Корбуту: – Если вам нечего более сообщить, то вы можете идти. Я обещаю не забыть вашей услуги. – Сказать по правде, есть еще кое-что… – И что же это? – Сам я не был свидетелем одного происшествия, но ясновельможная панна Карнковская рассказала мне, что к герцогу приходили какие-то казаки, по виду запорожцы, и вели с ним какие-то разговоры. – Какие разговоры, – встревожился гетман, – о чем? – Я же говорю, что не видел и не слышал этого. Вам, право же, лучше будет спросить у самой панны, однако если я правильно понял, то среди запорожцев зреет заговор. Они хотят перейти на сторону герцога и предать Речь Посполитую. – Пся крев, – выругался Ходкевич, – что, все они? – Ну, может, и не все. Вроде бы Сагайдачный не участвует в этом, и заговорщики даже собирались его убить, но я сам ничего не слышал и потому не могу сказать наверное. – Проклятые схизматики… – зашипел Калиновский, – гореть им всем в аду! Когда Янек, окрыленный обещанием награды, вышел, неуютно чувствующий себя Владислав обратился к Ходкевичу: – Пан гетман, как вы полагаете, полученные нами известия заслуживают доверия? – Смотря какие, – отвечал тот, поразмыслив, – судя по всему, то, что парень сказал о порохе, – все-таки правда. По крайней мере, перебежчики об этом тоже говорили. – Но ведь этот московитский дворянин говорил, что испорчена только половина порохового обоза? – Он сбежал до окончания расследования, – возразил гетман, – потому что чувствовал за собой вину. А вот захваченный нами пушкарь утверждал, что большая часть привезенного пороха оказалась негодной. – И кому же из них верить? – Знаете, ваше высочество, если бы все перебежчики и пленные твердили одно и то же, это был бы первый признак, что они сговорились. Я по своему опыту знаю, что разные люди могут рассказать совершенно разные истории об одном и том же событии. А потому надо выслушать всех и принимать решение, только сравнив их показания между собой. – Что же, это разумно; а что вы думаете о второй части сказанного им? – О возможной измене запорожцев? – Да, о ней. – Трудно сказать, ваше высочество – низовые казаки по природе своей алчны, лживы и вероломны. Предательство у них в крови, и потому к полученным известиям надо отнестись со всей серьезностью. – Так вы полагаете… – Я полагаю, что нам следует быть осторожными с этим сбродом. Воины они не бог весть какие, но их много. И потому очень важно, на какую именно чашу весов ляжет их гиря. – Проклятье, – поморщился королевич, – я столько всего обещал Сагайдачному… – Этим схизматикам сколько ни обещай, все мало! – сердито воскликнул внимательно слушавший их Калиновский. Ходкевич, ухмыльнувшись про себя двусмысленности сказанного ксендзом, вслух согласился с ним: – Вы правы, святой отец, это быдло надо держать в черном теле, чтобы у них не было соблазна! Однако есть одно соображение… – Какое? – Как я уже говорил, запорожцы невероятно алчны. Они любят говорить о защите своей еретической веры, но на самом деле совершенно спокойно грабят православные храмы, не жалея при этом ни окладов чудотворных икон, ни священных сосудов. – К чему вы клоните? – Сагайдачный повел их в поход, пообещав богатую добычу в Москве. И уж будьте уверены, если нашему оружию будет сопутствовать удача, они ограбят ее до нитки, не побрезговав даже лохмотьями нищих. Что мог им предложить мекленбургский дьявол, чтобы они отказались от этих планов? – А ведь верно, – загорелся Владислав, – это вполне может быть хитрой уловкой герцога Иоганна. – Вы полагаете, ваша… панна Карнковская лжет? – Ее могли ввести в заблуждение, – пожал плечами королевич, – она ведь просто женщина. А Иоганн Альбрехт в своем коварстве не уступит самому князю тьмы.