– Да чего брать-то у нас, – горестно вздохнула супруга, тут же вызвав гнев у мужа. – Но-но! Глянь, чего принес. А назавтра пойду к казначею, сказывали, за поход да за рану еще и серебра отсыпят… – Да ты ранен! – переполошилась Маланья. – Нет, я на палку от нечего делать опираюсь! Лучше иди на стол собери, а то отощал в походе, – с немалым раздражением в голосе отвечал ей Семен и обернулся к детям. – А вы занесите пищаль с бердышом в дом, пока я гляну, кто там у нас завелся. – Да готово уж все… – Делайте что велено! Дети, ни слова не говоря, тут же кинулись и, подхватив отцовское вооружение и узел с тряпьем, поволокли их внутрь дома. – Может, еще и не станет драться, – шепнула сестра младшему, согнувшись от тяжести. Дав поручения домашним, Семен скорым шагом пошел в амбар. Хорек, даже если и вправду завелся, совершенно не интересовал стрельца. Главное было хорошенько припрятать драгоценную добычу, чтобы даже жена не знала о ней и никому не рассказала ненароком по женской своей глупости. Внутри было сухо и пахло сеном. Задумавшись, куда бы лучше сунуть заветный кошель, стрелец на секунду застыл и тут же развернулся, уловив краем глаза какое-то движение. Рука его сама собой легла на рукоять сабли, но выхватить ее он не успел, поскольку в грудь уперлось дуло пистолета. – Не шуми… – очень тихо, почти шепотом прошипел стоящий перед ним человек, одетый в какую-то рвань. – Ты кто?! – Не узнал?.. – прошипел тот в ответ и как-то по-змеиному ухмыльнулся. У стрельца в ответ совсем опустились руки, ибо на него смотрел не кто иной, как всеми разыскиваемый Иван Телятевский. Мало кто теперь признал бы в этом оборванце прежнего спесивого и богатого дворянина. Но Семен встречался с ним прежде и навсегда запомнил его лицо. – Укрой меня, – вкрадчивым голосом прошептал ему бунтовщик. – Да как же я тебя укрою? – изумился тот. – Тебя же все ищут! – А ты постарайся! Ведь ежели меня схватят, то я молчать не стану. – О чем ты? – Запамятовал? – В голосе Телятевского прорезалось ехидство. – Так тебе палачи враз напомнят, кто тогда ночью сигнал подал, что Ивашка Мекленбургский в Кукуй едет! – Господь с тобой, – взмолился стрелец, – не знал я, что вы задумали! И никогда ни словом, ни делом, ни помыслом даже не злоумышлял про государя! – Ишь как заговорил! То не иначе, как антихристом его звал, а теперь, значит, – государь! – Тише ты, – принял решение Семен, – схороню я тебя до поры! А как все утихнет, то и вывезу из Москвы. – То-то же, – отозвался незваный гость, – а теперь принеси мне хоть хлеба кусок. Какой день не евши… – Сейчас-сейчас, – засуетился хозяин, – принесу, нечто я без понятия. В голове стрельца молотом била мысль, что как бы он ни прятал Телятевского, его все одно сыщут, а вместе с ним непременно найдут и Семенову добычу, похоронив надежду на богатую жизнь. Это еще если на дыбу не потянут, на что, к слову говоря, надежды никакой не было. – Только ты это… – продолжал он, лихорадочно соображая, как выкрутиться из этой истории, – поднимись наверх, там не бывает никто. А то тут заметит кто ненароком. А я тебе сейчас еды принесу. Слова его, очевидно, показались беглому дворянину основательными, и потому он не стал перечить и встал на лестницу. Поднявшись на пару ступенек, он вдруг почуял что-то неладное и обернулся, но было поздно. Стрелец уже схватил стоявшую в углу слегу и с размаху опустил на голову Телятевского. Удар был так силен, что под бунтовщиком хрустнула лестница, и он с немалым грохотом шмякнулся на пол. Семен же продолжал остервенело лупить по бездыханному телу, пока его орудие не сломалось. Все было кончено – переломанное тело Телятевского лежало так, что не оставалось ни малейших сомнений, что он мертв. Теперь оставалось решить, что делать с трупом. – Не буду тебя выносить, – хрипло заявил он, обращаясь к покойнику, – тут закопаю. Сроду никто не сыщет! Забросав тело дворянина всяким хламом, он собирался уже выйти, как вдруг в голове мелькнула мысль: «А ведь сей тать не мог с пустыми руками прийти, наверняка что-то припрятал!» Быстро обшарив амбар, Семен скоро нашел искомое: небольшой куль из рогожи с тяжелым свертком внутри. Торопливо развернув его, стрелец вытащил на свет причудливо изукрашенный ларец. Затаив дыхание, он непослушными пальцами нащупал хитрый замок и случайно нажал на пружину. Неожиданно тяжелая крышка поддалась, и заглянувший внутрь Семен едва не ослеп. На дне ларца лежала богато украшенная драгоценными камнями и сканью шапка с собольей оторочкой, а верхушку ее венчал золотой крест. Когда жена и дети, обеспокоенные долгим отсутствием хозяина, зашли в амбар, они застали престранную картину. Чернобородый Семен с восхищением в глазах рассматривал диковинный ларец, не обращая никакого внимания на вошедших. Наконец он повернулся к ним и почти с мукой в голосе выдохнул: – Слово и дело государево!.. В отличие от Кукуя, Стрелецкая слобода пострадала куда сильнее, правда, не вся, а только та ее часть, где имели жительство начальные люди. Терем Вельяминова носил явные следы пожара, а от усадьбы Михальского и вовсе осталось одно пепелище. Дом Пушкарева тоже пострадал, хотя и меньше других. Похоже, погромщики только-только успели ворваться в лавку, прежде чем их отогнала стража. – Господи боже!.. – глухо заговорил Никита, увидев всеобщее разорение. – Ну отчего я своих в деревню не отправил, как Корнилий? – Не печалься раньше времени, дружище, – попытался утешить я его, – найдем мы наших девочек, всю Москву перероем, а найдем! – Прости, государь, – повинился окольничий, – у тебя свое горе, не меньше моего, а я… – Да погодите вы панихиду петь, – прервал нас Анисим с легкой усмешкой, – сюда гляньте. Обернувшись на его слова, мы с Никитой едва не потеряли дар речи. Из открывшихся ворот к нам навстречу выбежали домашние Пушкарева, а с ними Алена, держащая на руках маленькую девочку в сарафане. Приглядевшись к ней, я с немалым изумлением узнал в ребенке свою дочь. Спрыгнув с коня, я на подгибающихся ногах пошел к ним, вытянув руки. – Сестрица, живая!.. – почти простонал Вельяминов и кинулся было вперед, едва не оттолкнув меня, но вовремя остановился. Маленькая Марта доверчиво прижималась к девушке и немного испуганно смотрела на нас, а когда я попытался ее взять, едва не заплакала. Мы стояли, глядя друг другу в глаза и едва слышно обменивались короткими фразами. Впрочем, мы могли бы обойтись и без слов, настолько красноречивы были наши взгляды. Казалось, что жизнь вокруг нас замерла, и мы остались одни на всем белом свете. Я, Алена и доверчиво прижавшаяся к ней маленькая девочка. – Намаялась, бедная, – извиняющимся тоном сказала девушка, – всего боится. – Но… как? – Судьба, как видно. – И то верно, от нее не спрячешься. – А зачем от нее прятаться? – Ты ведь знаешь, женат я… – Знаю. – И дети у меня есть. – И у нас будут. – И как жить будем? – Как Бог даст. Немного обалдевший от увиденного Никита с немалым изумлением уставился на нас. Затем, видимо, не найдя, что сказать, прочистил горло и, обернувшись к Анисиму, почти прорычал: –Так ты знал?! – Простите, государь, и ты, господин окольничий, – повинился тот с хитрой усмешкой, – знал! Только до поры молчать решил, уж больно у вас двоих недругов много. А так – не знает никто, и ладно. – А у тебя их нет? – Да я-то что – мелкая сошка. Меня бояре да князья и за человека-то не считают. Если случай будет – то пришибут, конечно, а так чтобы специально – и искать не станут. – Ой, не надейся на бояр, любезный друг, – хмуро отозвался Вельяминов, – боюсь, я тебя раньше прибью! – Ваня, – с серьезным видом прошептала мне подошедшая Машка, – а ты на Алене женишься? – А куда деваться, – усмехнулся я и погладил девчонку по голове, – ты ведь мала еще, а у Глаши жених есть. – Ну вот и славно, – обрадовалась та, – а я вам Марту помогу нянчить. – Вот спасибо, уж и не знаю, что бы мы без тебя делали! – А пропали бы вовсе. В этот момент за воротами послышался стук копыт, и вскоре во двор влетел запыленный Петька Пожарский. Увидев меня, он очень обрадовался и, вихрем слетев с коня, хрипло закричал: – Слово и дело государево!.. – Что?! – едва ли не хором отозвались мы. – Насилу нашел… – задыхаясь от скачки, продолжал тот. – Отсюда в Кукуй, из него в кремль, оттуда сюда… – Дело говори, – не выдержал я. – Телятевский! – Что, поймали? – Нет, то есть – да, то есть совсем было поймали, но потом убили! – Собаке собачья смерть! Однако прежде потолковать бы с ним не мешало.