Холд резко огляделся. За кругом их света – только мрак, сквозь который угадываются корявые и острые силуэты огромных деревьев. Демон опустил глаза: по земле, стелясь змеей, едко клубился буро-зеленый туман. Секундой позже и его хозяин выступил из тьмы. – Ты выследил нас, – догадался демон. – Потому что вы кое-что забрали у меня, – кивком хозяин Темного леса указал в сторону, где стоял Хозил. Лекарь тут же взвился. – Минуточку! Я только посмотрел и запомнил. Эти вещества, конечно, ценные и редкие, но от них даже через стекло жутью веет. И уж тем более я не стал бы тащить их к себе домой. Жить рядом с отравой – точно не мое. – О нет, я не про ингредиенты для яда. Мой маленький музей смерти, – ласково сказал Трескучий Вереск и тут же изменился в лице, став яростным. – Вы забрали у меня неизбежность гибели лесной королевы! Болотный туман окутывал ноги Хозила и поднимался по его телу, словно обыскивая лекаря сотней призрачных щупалец. – Я чувствую, что противоядие в сумке. Отдай мне его, – потребовал Ширита. – Ни за что, – строптиво сказал Хозил и перехватил сумку покрепче, стряхнув с нее клубы тумана. – Это лучшее, что я сделал в своей жизни. Хозяин Темного леса рассмеялся. – Ты же понимаешь, глупец, что одного мановения моей руки будет достаточно, чтобы ты навек остался без памяти? Вы просто очень смешные и только поэтому еще живы. Я люблю веселиться. – Послушайте, господин Трескучий Вереск… – Не смей меня так называть! – гневно крикнул Ширита. Холд смиренно поклонился, но продолжил говорить: – Мне просто кажется, что не обязательно убивать вашу сестру и заодно рушить весь мир, чтобы получить себе Светлый лес. Я уверен, что подходящие условия для этой сделки все-таки можно найти… – Что? – дриад подался вперед, и его руки вспыхнули рыже-черным пламенем. – Это она вам наплела? Ветряной Клинок не просто заигралась в сердце мира и душу леса – она совершенно оглохла и ослепла! Лекарь с демоном переглянулись. «Наплела»? Но, будь ты хоть трижды древнейшей вирявой, Ночной Базар не позволит тебе солгать. Здесь явно было что-то не то – и, возможно, в этом крохотном зазоре между заблуждениями всех сторон и пряталось спасение. Хозил, еще плотнее прижав сумку локтем, сделал аккуратный шаг навстречу хозяину Темного леса. – Может быть, господин, если лесная королева ввела нас в заблуждение, того не мысля, то есть заблуждаясь сама, вы изложите нам – двум веселым торговцам – свою версию событий в эти последние мрачные минуты нашего мира? – Ну конечно, она заблуждается! Она же никогда меня не слушает! – Очевидно, так, – вкрадчиво продолжил маг. – Ну давайте тогда вас выслушаем мы. Ширита нервно дернул рукой, и пламя, будто было жидким, брызнуло на землю – там, куда попали капли, мгновенно сгорела вся трава, а земля сделалась пепельной, безжизненной. Лекарь двигался наугад, даже не догадываясь, насколько точен оказался в своей формулировке: никто в Ночном Базаре и предположить не мог, что одному из его древних властелинов никто и никогда не предлагал именно этого – выслушать. – Да просто всё. Мы брат и сестра. Мир – ее сердце, а она – его. Хранительница границ, теплая нимфа-создательница, всё как в книжках, – внезапно устало сказал дриад. – А я – хранитель тьмы мира, во веки веков должный эту тьму держать под замком в специально отведенной части леса. – Звучит страшно несправедливо, господин! – поспешил заверить его Хозил, но Ширита взмахнул рукой, и губы лекаря залепило склизким сгустком, похожим то ли на шляпку старого гриба, то ли на улит ку без панциря. – Терпеть не могу, когда меня перебивают, – пояснил Трескучий Вереск. – Как никто понимаю вас! – искренне сказал Холд. – А я просто не хочу, – продолжил свой рассказ Ширита. – Мне не нужен Светлый лес. И Темный тоже не нужен. Но не достучаться. Сначала родители слышать ничего не желали, потом, когда их не стало, – Клинок. Она даже не понимает, о чем я говорю. Ей кажется: если не Темный лес, так Светлый. А я не хочу ни одного из них, но это попросту не помещается в ее голове! Ну не мое это – быть хранителем мира. Я устал. Истосковался по шуму и радости. Мне надоело. – Но зачем же убивать сестру? – Если она не в состоянии услышать и понять меня, единственное, что мне остается, – сделать так, чтобы мира не было. Нет мира – нет его лесов и границ – нет тьмы, которую надо охранять. При полной неспособности моей сестры осознать, что есть взгляды, отличные от ее, только так я могу освободиться от своей тягостной службы, на которую попал не по собственному выбору или желанию, между прочим, а просто потому что родился в этой семье сумасшедших фанатиков. Вот что действительно несправедливо – тысячелетнее рабство без права сказать «Нет!». Хозил сглотнул. Кажется, они стали невольными свидетелями древней драмы и семейной ссоры. Но, к сожалению, у этой ссоры слишком большие ставки. – Коль цена моей свободы – смерть сестры, пусть так, – подытожил Ширита и пожал плечами. – Я же сказал: все просто. – Господин, вы страшно оскорблены глухотой лесной королевы, – начал было лекарь, содрав-таки с губ заплатку из слизи, но хозяин Темного леса властно выставил пылающую ладонь, призывая к молчанию. – Дело решенное, – сказал он. – У Клинка была сотня тысячелетий, чтобы сделать хотя бы шаг навстречу, хотя бы попробовать понять меня. Но Ночной Базар был важнее, чем страдания брата. Так пусть насладится падением мира! – Формально вирява не сможет насладиться этим, поскольку глубоко спит, – снова встрял Хозил, но тут же был сбит прыгнувшим на него Холдом, потому что Ширита брызнул в лекаря странным темным пламенем. – Душу-то он излил, но, кажется, теперь считает нас свидетелями своей слабости и поэтому не намерен оставлять в живых даже на эти последние минуты сущего, – сказал демон магу, прижимая того к земле. – И сразу поясню: плана у меня нет. – Кто бы сомневался, – прокряхтел Хозил. Глава 18 Грохот и крики. Али подпрыгнула на кровати. Было еще довольно темно, хотя, судя по тому серому свету, что сочился сквозь окно, дело шло к рассвету. Что-то тягостное и пугающее, что происходило в смазанном сне, испарилось не сразу, и почему-то, слыша тяжелые шаги на лестнице, девушка была уверена, что это поднимаются наемники в белой форме. Каз, как назло, спал крепко, и только Али хотела дотянуться до кинжала, который парень, по обыкновению, должен был держать под подушкой, дверь комнаты распахнулась. Это было хуже наемников в белой форме. На пороге стояло чудовище – большое, растрепанное, в разодранной одежде, сжимающее небольшую палицу. – Рази, это ты? – всмотревшись, ахнула Али и поспешила зажечь свечу. Каз беспокойно заворочался, что-то бурча. Внешний вид тюремщицы и вправду оставлял желать лучшего. И общая потрепанность была тут не самым страшным. Вся левая рука Рази была окровавлена и безжизненно свисала; с мокрого, пропитанного насквозь густой багровой влагой рукава капало на пол. Лицо измято, в ссадинах, синяках, рассечениях, запекшиеся корки на губах, бровях, скулах. – Рази… Как ты нашла нас? – рассеянно спросила девушка, все еще скользя глазами по тюремщице. – Чтобы я – и не выследила беглых преступников? Умоляю. Тем более вы сами говорили, что хотели здесь передохнуть до того, как наткнулись на Николу. А у вас вряд ли в округе много других проверенных укрытий. Из последних сил скинув дорожный мешок, закинутый за правое плечо, женщина пробормотала: – В общем, прощения прошу, что разбудила и задержалась, – были трудности. Мой портрет теперь висит повсюду рядом с вашими, спасибо большое. И с этими словами рухнула на пол, словно великан, подстреленный громадным гарпуном. Али еще некоторое время смотрела на обездвиженное тело Рази, ощущая себя полностью парализованной ужасом: ведь если пала богатырша, то какой судьбы можно ждать себе? Пожалуй, только самой прискорбной, короткой и той, что в скором времени трагически оборвется. Но через минуту девушка вышла из ступора, спрыгнула с кровати и грубо растолкала Каза. Тот резко подскочил, выхватив из-под подушки, как из ножен, кинжал, и воинственно огляделся, готовый ко всему, но увидел только темную растерзанную груду на пороге. – Это что, Рази? – недоуменно спросил он. – Она самая. И нам нужно ей помочь! Зови Нирафа! Каз, сунув кинжал за пояс, бросился к выходу, перепрыгнул через тело тюремщицы и затопал босыми ногами по ступеням. Нирафа, впрочем, звать было не надо. Это именно он издал тот крик, за которым последовал грохот, разбудивший Али. Хозяин кабака отчаянно кидался грудью на ужасающе выглядящую великаншу пытаясь защитить своих постояльцев и друзей от угрозы в ее лице. Но Рази просто одним махом смела с дороги взрослого мужчину, и теперь Каз обнаружил его сидящим у подножия лестницы и сжимающим руками болящую голову. – Простите, я не смог сдержать ее, – голосом, полным раскаяния и отчаяния, произнес Нираф. – Я хозяин кабака, но никак не воин. – Все в порядке, – Каз помог ему подняться и, бегло осмотрев покрасневшее место на лбу, где, очевидно, скоро появится огромная шишка, заверил: – Твоему героизму нет равных. Однако это Рази, наша подруга и спутница. На ее пути не нужно становиться, хоть она бывает пугающе груба. Но нам сейчас понадобится твоя помощь именно как хозяина кабака. Нужно привести ее в чувство, перевязать раны и, конечно, сытно накормить. – Я понял, – в глазах Нирафа все еще немного двоилось. – Огромный омлет с помидорами и беконом подойдет? А бинты, ветошь, мазь, таз с водой и сменную одежду я сейчас принесу. Мой дядюшка был широк в кости, так что, думаю, его рубашки должны подойти вашей подруге. * * * Рази открыла глаза, когда Али уже заканчивала обрабатывать ее раны. Грубо отказавшись от дальнейшей помощи, тюремщица сама наскоро промыла оставшиеся ссадины и накрепко затянула бинтом поврежденное предплечье. Кровь наконец остановилась. Богатырша скинула изрезанный кожаный мундир и принялась расстегивать некогда белую рубашку, которая сейчас стала почти полностью бурой. Было видно, насколько сыра и тяжела ткань от того количества крови, что она впитала. Каз, неловко кашлянув, спешно вышел из комнаты и закрыл дверь. Али хотела было отвернуться, но завороженно уставилась на оголившуюся широкую спину, всю в рыхлых крупных шрамах, словно наскоро залатанное одеяло. – Смотришь на художественную роспись по ко же? – хмыкнув, спросила Рази, почувствовав пристальный взгляд. – Я не хотела обидеть, – смущенно проговорила Али, пока тюремщица накидывала на свои мощные плечи новую рубашку, на этот раз не белую офицерскую – она пришла в негодность, – а оставшуюся от дядюшки Нирафа: ворсистую, плотную, серо-земляного цвета, с протертыми локтями. – Мягкая, – прокомментировала Рази свои ощущения от новой одежды. – Ты и не обидела. Шрамы – всего лишь шрамы. В них нет ничего ни зазорного, ни героического – вообще ничего: просто рубцы на коже. Последствия принятых решений, невезения и нерасторопности. Рассказать? Али интенсивно закивала, ожидая эпоса о небывалом сражении. Тюремщица, прилаживая и застегивая свои портупеи и вновь начиняя их оружием, начала свой рассказ: