Нет, однако, ничего труднее, чем установить степень компетентности в туманной области религиозных прозрений. Если претендентов немного, задача ещё не так сложна, но когда под началом учителя несколько сот человек, процесс обучения и проверки требует некой стандартизации. Решение этой задачи потребовало от Дзэн особой изобретательности, и предложенный способ не только дал критерии оценки, но, — что гораздо важнее, — обеспечил передачу дзэн-буддийского опыта с минимальными искажениями. Это выдающееся изобретение есть система гун ань (японское коан) или «задача Дзэн». Буквально этот термин означает общественный документ, ‘дело’ в смысле решения, создающего юридический прецедент. Система коан подразумевает прохождение ряда испытаний, основанных на мондо, или анекдотах учителей древности. Одним из первых коанов является ответ Чжао-чжоу «Нет!» (Wu!) на вопрос, обладает ли собака природой Будды. Ученик должен доказать, что он «пережил» содержание этого коана каким-нибудь особым и, как правило, несловесным способом, и этот способ он должен найти интуитивно.[54] Полоса процветания, которая наступила для Дзэн в X и XI веках, породила ощущение «утраты духа», и это, в свою очередь, дало толчок к тщательному изучению великих учителей эпохи Тан. Их анекдоты были постепенно собраны в такие антологии, как «Пи-янь Лу» (1125 г.) и «У-мен коан» (1229 г.). Юань-у (1063–1135) и его ученик Да-хуэй (1089–1163 гг.) первыми стали использовать их для метода коан — девять или одиннадцать поколений после Линь-чжи. Однако нечто похожее уже пытался изобрести Хуан-лунь (1002–1069) для того, чтобы справиться с многочисленной массой своих последователей. Он придумал три экзаменационных вопроса, известных под названием «Три барьера Хуан-луня»: Вопрос: У каждого есть своё место рождения. Каково твоё место рождения? Ответ: Каждое утро я ем рисовую кашу. Сейчас я снова голоден. Вопрос: Чем моя рука подобна руке Будды? Ответ: Играю на лютне под луной. Вопрос: Чем моя нога подобна копыту осла? Ответ: Когда белая цапля стоит на снегу, у неё меняется окраска. Эти реплики действительно были когда-то ответами на вопросы, но впоследствии задачей стали вопрос и ответ вместе, ибо ученик должен был постичь их связь, которая, по меньшей мере, не всегда очевидна. Во всяком случае (ниже мы поговорим об этом подробней) в каждом коане есть своя «изюминка». Она представляет собой некоторый аспект переживания Дзэн, часто скрытая именно тем, что гораздо более очевидна, чем можно предположить. Нередко содержание коанов связано не только с первоначальным пробуждением к Пустоте, но и с последующим выражением её в жизни и сознании. Систему коан разработала дзэн-буддийская школа Линь-чжи (Ринзай), и столкнулась при этом с немалой оппозицией. Школа Сото сочла эту систему чересчур искусственной. Приверженцы коана использовали его как средство развития всепоглощающего «чувства сомнения», которое, как они полагали, является обязательной предпосылкой сатори. Но школа Сото утверждала, что эта техника прибегает — и очень легко — к тому же поиску сатори, который его исключает, или, что ещё хуже, она может вызвать искусственное сатори. Сторонники школы Ринзай говорят, что интенсивность сатори пропорциональная интенсивности чувства сомнения и поисков вслепую, которое предшествует пробуждению. Но именно поэтому, по мнению школы Сото, такое сатори носит дуалистический характер и представляет собой всего лишь искусственно вызванную эмоциональную реакцию. Школа Сото считает сущностью истинной дхьяны немотивированное действие (у-вэй) — «сидение ради сидения», «ходьбу ради ходьбы». Поэтому эти две школы получили название дзэн кан-хуа (Дзэн, использующий историю) и мо-чжао дзэн (Тихо Озарённый Дзэн). В 1191 году японский монах школы Тен-тай Эйсай (1141–1215 гг.) положил начало школе Ринзай в Японии. Он основал в Киото и Комакура монастыри, пользовавшиеся покровительством императора. Школу Сото ввёл в Японии в 1227 году гениальный Доген (1200–1253), который основал крупный монастырь Эйхейджи, отказавшись, однако, от императорского покровительства. Следует сказать, что Дзэн появился в Японии вскоре после начала эры Камакура, когда военный диктатор Йоритомо и его сторонники самураи захватили власть, свергнув уже начинавшую разлагаться аристократию. По исторической случайности военный класс самураев принял именно эту разновидность буддизма, которая крайне импонировала ему как своим практическим, земным характером, так и прямотой и простотой своих методов. В результате родился особый образ жизни, известный под названием бушидо — «Дао воина», который, в сущности, представляет собой Дзэн, применённый к искусству войны. Каким образом миролюбивое учение Будды можно связать с военным искусством, — всегда оставалось загадкой для буддистов других направлений. По видимости, это означает полный разрыв просветления с нравственностью. Но надо смотреть правде в глаза: по самой сути своей буддийский опыт есть освобождение от конвенций любого вида, в том числе и от моральных. С другой стороны, буддизм — не бунт против конвенций, и в обществе, где военная каста является органической частью конвенциональной структуры и роль воина принимается в силу необходимости, буддизм предоставляет этому воину возможность сыграть свою роль как буддисту. Не меньшую загадку для миролюбивого христианина представляет средневековый культ рыцарства. Однако вклад Дзэн в японскую культуру никоим образом не ограничивается бушидо. Дзэн в Японии проник почти во все стороны жизни людей: в архитектуру, поэзию, живопись, садовое искусство, спорт, ремёсла и торговлю. Он пронизывает обыденную речь и мысли самых простых людей. Благодаря таким гениям, как монахи Дзэн — Доген, Хакуин и Банкей, поэты — Рикан и Басё, художник Сессю, — Дзэн стал близок сознанию обычного человека. В частности, Доген внёс неоценимый вклад в культуру Японии. Его огромный труд «Шобогендзо» («Сокровище Истинного Ока Дхармы») был написан на народном, не книжном языке и освещал все стороны буддизма, начиная с формальной дисциплины и кончая глубочайшими духовными аспектами учения. Доктрины времени, изменений и относительности он раскрыл с помощью ярких и запоминающихся поэтических образов. Остаётся только сожалеть, что ни у кого пока не хватает ни времени, ни таланта, чтобы перевести эту книгу на английский язык. Хакуин (1685–1768 гг.) перестроил систему коан и воспитал, по преданию, не менее восьмидесяти последователей Дзэн. Банкей (1622-93 гг.) изобрёл особый способ обучения Дзэн, — такой простой и лёгкий, что трудно было поверить в его эффективность. Он обращался к многочисленным толпам крестьян и мелкого люда, но «важные лица» не осмеливались следовать за ним.[55] Тем временем Дзэн продолжал процветать в Китае — вплоть до династии Мин (1368–1643 гг.), когда различия между отдельными буддийскими школами стали постепенно стираться. Популярность школы «Чистой Земли» с её «лёгким путём» — взыванием к имени Амитабхи — начала затмевать практику коана и постепенно поглотила её. Небольшое число дзэн-буддийских общин дошло, как полагают, и до наших дней, но, насколько я могу судить, их интересы склоняются скорее к школе Сото или оккультным практикам тантрического буддизма. Во всяком случае, этот Дзэн-буддизм как-то связан с весьма сложной и сомнительной теорией психической анатомии человека, которая, видимо, восходит к даосской алхимии[56]. В связи с историей китайского Дзэн возникает один в высшей степени занимательный вопрос. В современных японских монастырях обеих школ — Ринзай и Сото — особое внимание уделяется практике дза-дзэн — сидячей медитации. Ученики проводят в ней по несколько часов в день, и наставники особенно бдительно следят за правильностью их позы и способа дыхания. В общем получается, что быть дзэн-буддистом — значит практиковать дза-дзэн, а в школе Ринзай к этому прибавляется ещё сан-дзэн — регулярные беседы с учителем (роши) для обсуждения коанов. Однако Шень-хуэй Хочжан И-чжи передаёт следующий разговор между Шень-хуэй и неким Ченом: Учитель спросил наставника дхьяны Чена: — Каким методом можно достичь способности узреть свою собственную природу? — Во-первых, необходимо приучить себя к практике самадхи, сидя со скрещёнными ногами. Когда самадхи достигнуто, при помощи самадхи следует пробудить в себе праджню. А с помощью праджни можно узреть свою собственную природу. Шень-хуэй: Когда практикуешь самадхи, не является ли это умышленной активностью ума? Чен: Да. Шень-хуэй: В таком случае, умышленная активность ума есть активность ограниченного сознания, как же может она привести к проникновению в собственную природу человека? Чен: Чтобы проникнуть в свою собственную природу, необходимо практиковать самадхи. Как же иначе? Шень-хуэй: Вся эта практика самадхи — глубокое заблуждение с начала и до конца. Как, практикуя самадхи, можно достичь самадхи? (1:111) Мы уже упоминали разговор Ма-цзы с Хуай-жаном, когда последний сравнивал сидячую медитацию с превращением плитки в зеркало. В другом месте Хуай-жан говорит: Тренироваться в сидячей медитации (дза-дзэн) — означает тренироваться в том, чтобы быть сидячим Буддой. Если ты тренируешься в дза-дзэн, (ты должен понимать, что) Дзэн — не в том, чтобы сидеть или лежать. Если ты тренируешься в том, чтобы быть сидячим Буддой, (ты должен понимать, что) Будда это не фиксированная форма. Поскольку Дхарма не имеет (фиксированного) местонахождения, она не является объектом выбора. Если ты (делаешь из себя) сидячего Будду, ты просто убиваешь Будду. Если ты придаёшь такое значение сидячему положению, — ты никогда не постигнешь принципа (Дзэн). [5, 1:1, с.2] По-видимому, это общая точка зрения всех учителей эпохи Тань, от Хуэй-нена до Линь-чжи. Ни в одном из их сочинений мне не удалось найти указаний и рекомендаций, касающихся дза-дзэн, который в наши дни стал главенствующей формой поведения дзэн-буддийских монахов.[57] Можно предположить, что дза-дзэн был настолько общепринятым явлением в жизни дзэн-буддийских монахов, что источники не считают даже нужным обсуждать его и излагают доктрины, рассчитанные на более подготовленных учеников, давно уже овладевших дза-дзэн. Однако это трудно согласовать со сведениями об огромных толпах монахов и мирян, собиравшихся на некоторые собрания: неужели Китай в те времена был полон достигшими йогами? Правда, такие собрания часто начинались с краткого и весьма небрежного вступления: «Это учение предназначено для тех, кто полностью овладел буддийскими добродетелями». Но скорей всего это значит, что оно рассчитано на зрелого человека, который твёрдо усвоил обычные социальные и моральные конвенции общества, так что нечего опасаться, что он станет пользоваться буддизмом для прикрытия нарушений общепринятых приличий. С другой стороны, можно предположить, что дза-дзэн, который критикуют учителя таньской эпохи, — это дза-дзэн, практикуемый для достижения цели, ради состояния Будды, а не просто как «сидение ради сидения». Это совпадает с возражением школы Сото против методов школы Ринзай, с её коаном, «порождающим великое сомнение». Хотя школа Сото и не совсем права в своих упрёках, — такое объяснение может показаться правдоподобным. Дело, однако, в том, что у древних учителей встречаются указания, что длительное сидение в одной позе — не лучше состояния мёртвого. Конечно, иногда нужно и посидеть — так же, как постоять, походить и полежать, но воображать, что сидение само по себе является какой-то особой добродетелью — значит демонстрировать «привязанность к форме». Поэтому в своей книге «Тань-чжин» Хуэй-нен говорит: Живой человек сидит, а не лежит. Мёртвый человек лежит, а не сидит. А в сущности, оба они — грязные скелеты. Даже в японском Дзэн иногда встречается практика, которая не делает особого упора на дза-дзэн, а стремится использовать для медитации обычный труд человека. Это, несомненно, верно по отношению к Банкею [83, с. 176–180], и этот же принцип позволяет превратить в разновидность практики Дзэн обычные занятия искусством и спортом, «чайную церемонию», игру на флейте, живопись тушью, стрельбу из лука, фехтование и джиу-джитсу. Может быть, чрезмерный акцент на дза-дзэн относительно других форм медитации появился позже как неизбежный результат превращения дзэн-буддийской общины в монастырскую воспитательную школу. Конечно, когда мальчики сидят часами под бдительным оком наставника с палкой, баловаться им не приходится. Однако, как сильно ни преувеличена роль дза-дзэн на Дальнем Востоке, проводить некоторое время сидя, просто так, «ради сидения», может оказаться в высшей степени полезно для возбуждённых умов и раздёрганных тел европейцев и американцев. Только не вздумали бы они использовать это как средство превращения в Будду! Часть вторая. Теория и практика Глава 1 «Пустой и чудесный» Начальные строки старинного дзэнского стихотворения гласят: Совершенный Путь (Дао) не труден, Нужно лишь избегать поиска и выбора. Стоит отказаться от приятного и неприятного, И всё станет ясным. Различие толщиной в волосок — И небеса отделяются от земли! Если хочешь постичь ясную истину, Не заботься об истинном и ложном. Конфликт между истинным и ложным — Это болезнь ума. Конечно, это не означает, что нужно заглушить чувства и культивировать в себе успокаивающее безразличие. Речь идёт о том, чтобы подняться над всеобщим заблуждением, согласно которому хорошее и приятное можно отделить от плохого и неприятного. Первый принцип даосизма утверждает, что: