— Могу поспорить, он светит прямо в мою комнату. Я поднял глаза на дом. До сегодняшнего вечера все окна были темные. Теперь же они светились, и несмотря на занавески, я мог различить проплывающие мимо тени. Я размышляю, которая из комнат ее. Надеюсь та, которая прямо напротив моей. — Мне совсем ненужен светящий в мою комнату луч, парень, — говорит отец Пен низким голосом. — Кое-кому завтра рано вставать. — Он зажигается только тогда, когда кто-то проходит мимо, — ответил я, сунув свои липкие от пота руки в карманы. — А что насчет живности? — спросил он. — У нас нет никаких животных, сэр, — ответил я. Мистер Файнел громко засмеялся, наполнив липкий ночной воздух бурным весельем. — Я имею в виду енотов, малыш. Коты, заблудшие псы или опоссумы — реагирует ли на них фонарь? — Эмм… — начал я, неуверенный будет ли фонарь реагировать на них. Я не хочу врать, но и что-то отвечать ему я тоже не хочу. Затем входная дверь открывается и громко захлопывается снова, и на пороге за фашистом появляется Пенелопа. Ее волосы собраны вверх и она больше не жует жвачку. Ее колени грязные и туфли очень неопрятны. Аудиоплеер больше не прицеплен к ее бедру, но зеленые солнцезащитные очки все еще на лице, несмотря на то, что уже ночь. Неожиданно голос мистера Файнела выводит меня из оцепенения. — На что это ты смотришь, парень? Абсолютно точно, более чем шесть футов в высоту, нацист больше не сидит, опираясь на поручень перил. Теперь он стоит перед дочерью, загораживая ее от меня своим телом. Я выпрямляюсь и говорю слишком громко и быстро. — Ни на что! Он снова хохочет на мой ответ, но хмурит брови еще сильнее, чем прежде. Пенелопа выглядывает из-под руки своего отца. Я не могу отвести взгляда. Мистер Файнел перестает смеяться. — Увидел кого-то симпатичного, парень? Ты думаешь, я ничего такой? — Что… что… нет, — запинаюсь я. Мое сердце останавливается. Мужик меня явно ненавидит. Наконец-то она начинает говорить мягким и слабым голосом. — Папа, не позорь меня. Ты ставишь меня в неловкое положение. Фашист кладет руки на плечи своей дочери и ведет ее вниз по ступенькам к дорожке, ведущей к Крайслеру. — Этот парень, сосед, очень странный, Пен. Не разговаривай с ним, — он предупреждает ее с весельем в голосе. — Он предложил мне болты. Она, шутя, шлепает его по руке. — Перестань. Пойдем, покушаем пиццы. Как только они доходят до машины, мистер Файнел осторожно открывает дверь и пускает девушку, которая носит солнцезащитные очки по ночам, в машину. Я стою посередине своего двора, и пялюсь как идиот. Руки все еще в карманах и сердце потихоньку начинает восстанавливать ритм. Хорошо бы пойти в дом, но я не могу заставить свои ноги двигаться. Затем Пен машет мне. Я улыбаюсь. Скалящийся фашист закрывает дверь и встречается со мной взглядом. Кажется, его грудь раздулась, и выражение лица становится злее. Но за всей строгостью, он пытается скрыть улыбку. — Я наблюдаю за тобой, парень, — говорит он и уезжает. Я быстро принимаю душ, и уже сижу за обеденным столом с мокрыми волосами, и набиваю свой рот спагетти. Моя сестра Риса сидит рядом со мной, на ее голове тоненькие косички, и розовые губы от леденцов съеденных до ужина. У Рисы, красные глаза и ленивая улыбка. Наши родители, сидят напротив, и обсуждают с ней странный противный запах, который периодически идет из ее комнаты. Волосы ядовитого цвета и самостоятельно проколотый швейной иголкой нос, одежда из секонд-хенда. Моя старшая сестра Риса Декер, городская сумасшедшая, независимая душа, которая однажды привязала себя к дереву на переднем дворе, когда городская служба захотела всего лишь подпилить ему ветки. Миллион раз она пыталась убедить меня, что в нее перевоплотилась Дженис Джоплин (Прим. ред.: амер. рок-певица, считается лучшей белой исполнительницей блюза 1943–1970 г.) с порой проглядывающим Мадди Уотерсом (Прим. ред.: американский чернокожий блюзмэн 1913–1983). Что очень странно, потому что Риса родилась до того, как они умерли (я спрашивал маму). Риса на пять лет старше меня, но я более чем уверен, что умнее ее. — Это был ладан, — клянется она. Риса начинает смеяться, но прикрывает все это кашлем. Я закатываю глаза и отщипываю кусочек чесночного хлеба. Мой отец, невысокий и добрый мужчина, указывает своей вилкой на свою единственную дочь. Его очки сидят высоко на носу. — Лучше, что бы это так и было. Мама, еще меньше и добрее, кивает. — Ты должна доверять нам, Риса. Сестра смотрит на меня и подмигивает. — Я знаю, ма. Одним махом я выпиваю свой стакан молока. Мой отец накручивает на вилку, которой только что указывал на мою единоутробную сестру, спагетти в соусе. — Ты — пример для подражания Диллона. Он вступает в нелегкий возраст, поэтому самое последнее, что ему нужно, что бы его же сестра портила его. Прежде чем отец заканчивает одну из своих проповедей, Риса начинает говорить о девочке, которую я никак не могу выбросить из головы. — Вы видели наших новых соседей, они сегодня переехали в пустующий дом? Мне кажется, что их дочка твоя ровесница, Ди. Я киваю и тяжело сглатываю. — Да, я видел. Лицо мамы озаряется. — Мне казалось, я видела припаркованный грузовик для переезда у входа. — Верно, — отец, доедает и откидывается в кресле. — Я слышал, что дом был куплен. — Ага, — продолжает сестра, — ходят слухи, что это новый футбольный тренер для старшеклассников. Они переехали сюда из то ли из Юты, то ли из такого-же дерьма. Мама роняет свои приборы. — Следи за языком. — В любом случае, — продолжает Риса, — ты можешь узнать у нее, не захочет ли она поехать в школу вместе с тобой на велосипеде, Диллон. Она миленькая. Может быть, она будет твоей подружкой. Отец качает головой, и щеки его слегка краснеют. Он добрый, в отличие от соседа с густыми бровями. — Слишком рано для свиданий. Ты согласна, Дон? Мама кивает. — Полностью согласна. Отодвигая свою пустую тарелку, я вжимаюсь в стул. Идея встречаться каждое утро была очень привлекательной, но после того как родители усмотрели в этом свидание, она стала меня бесить. Да и сестре, не мешало бы заняться своими делами. — Я езжу на велике до школы вместе с Кайлом и Гербом. И, девчонка не милая. А еще, мистер Файнел сказал, что твой фонарь слишком яркий, и он переживает, что сигнализация сработает на опоссумов, и будет постоянно вспыхивать, — говорю я, выходя из-за стола. Я стою на лестнице перед отцом, который работает стоматологом и каждую ночь мне талдычит: — Не забудь почистить зубы, сын. Ты же не хочешь, что бы тебя покусали зубные вши. Глава 2