Я оглядываюсь вокруг и наконец понимаю, что двор перед школой почти пустой. Она, должно быть, закончила урок и ушла домой, но обычно Пенелопа меня предупреждает об этом. Если она удрала с урока чтобы вздремнуть в кабинете тренера Файнела, то он бы ее разбудил, чтобы она поехала домой вместе с нами. Все равно — Пенелопа уже давно здесь была бы. — Я пойду поищу ее, — говорю я, отдаляясь от своих друзей. — Мы будем здесь, — кричит мне вслед Матильда. Я даже и не думаю проверять кабинет ее отца, прежде чем иду напрямик в класс математики. Воспоминание о полуулыбке, которую она подарила Джошу, когда у нее не осталось сил на что-то большее кроме слез, подсказывает мне, где конкретно ее искать. С сердцебиением где-то в районе горла, я шагаю через двойные двери, через которые она так и не вышла ко мне. В коридоре я вижу ее, прислонившуюся к шкафчикам и мирно болтающую с ним, как будто это не мне пришлось выталкивать ее из дома утром. Я закипаю, и готов плюнуть ей в ноги. Пен замечает меня, стоящего в конце коридора и выпрямляется. Часть меня успокаивается, когда я вижу что ее лицо по-прежнему бледное и плечи опущены. — Вот черт, — говорит она, помахав Джошуа ручкой на прощание и идя на встречу ко мне. — Извини меня. Ты же должен был уехать! — Что происходит? — спрашиваю я, когда она останавливается прямо передо мной. — Ничего, — говорит она, поглядывая через плечо прежде, чем продолжает. — Джош помогал закончить мне с кучей домашки. Это повысило мою оценку до «Д». И я благодарила его. Подняв свои глаза и смотря через голову Пенелопы, я вижу, как помощник с домашкой удаляется по коридору в другую сторону. Вместо того, что бы начать преследовать его, я беру свою девушку за руку и увожу ее отсюда, подальше от проблем. — Я сдала математику только благодаря ему, — говорит Пен несерьезным тоном. — Я уверена, он просто пожалел меня. Он, скорее всего, и не вспомнит в следующем году кто я такая. С переплетёнными пальцами, видя наших друзей, я не говорю ей о том, как надеюсь, что она права. Глава 15 Пенелопа — Ребята, вы влюбились друг в друга как детсадовские детки, или все по-взрослому? Потому что тут есть разница. Я пожимаю поцелованным солнцем плечами, не зная, как назвать ту теплоту, которую пробуждает внутри меня Диллон. Я только уверена, что это мое самое любимое ощущение в мире. Риса выпускает струю дыма в липкий летний воздух: — Он видел твои сиськи? От этих слов, мои глаза, спрятанные за оранжевыми линзами очков, широко распахиваются, и я скрещиваю руки на груди. — Нет! Официально окончив школу, сестра моего парня провела все лето в путешествии, следуя за некоторыми инди-группами по всему Тихоокеанскому Северо-Западу. Она вернулась два дня назад с дредами на голове, проколотым носом, и небольшой татуировкой на нижней части спины. Вернувшись, Риса подарила мне рубашку. Мне было приятно знать, что она думала обо мне, пока спала в задней части фургона и чистила зубы в туалетах на заправках. — Ди сказал мне, что вы хотите заняться сексом. Это огромное дело для такой миленькой маленькой девочки. Ты знаешь, на что это похоже, быть с кем-то в таком плане? Поделиться своим телом с другим человеком? — Я не знаю, — отвечаю я, отмахиваясь от струи дыма, — я видела это в кино. Риса убрала волосы в хост на затылке, и сейчас, бриллиант в ее носу сверкает на солнце. На ней, пара моих розовых очков, и щель между зубами смотрится довольно мило, за ярко накрашенными красными губами. — Что за спешка? — спрашивает она. — Ты такая молодая. Подожди немного. Ее слова, залетают мне в одно ухо и вылетают из другого. Я вытираю липкий пот со лба и смотрю во двор, где Диллон выравнивает свежий слой бетона перед крыльцом, работая в паре с моим отцом. Прошлую неделю они провели, разбивая кувалдами и другими инструментами прежнее бетонное покрытие, сгорая под лучами летнего солнца, споря и рассуждая о подростковых мышцах и жестких волосах на груди. — Клянусь его усами, он протянул руку и прикоснулся ко мне, — ябедничал мне мой мальчик вчера вечером, после долгого дня работы рядом с моим отцом. — У девушек из оркестра больше силы, чем у урода, живущего по соседству, — жаловался позже папа. Поднимая тяжелые локоны с шеи, я завязываю их в пучок на макушке и вытягиваю ноги перед собой. Диллон стоит, задрав очки на лоб, осматривая фронт своей работы с красным лицом, и щурится из-за солнца. Его белая футболка вся в поту. У меня перехватывает дыхание, когда он снимает ее. — Перестань смотреть на него, — подшучивает Риса, пихая меня в плечо. Я не могу. Я не хочу. Его тяжелое дыхание и мерцающая от пота кожа. Этот парень — полностью мой. Объект моего восхищения смотрит сквозь наши дворы, встречаясь взглядом со мной. Зажав нижнюю губу зубами, я скрещиваю ноги и машу ему. — Секс — это дешево, Пен. Заниматься любовью — намного приятнее, — опьяненная косячком, Риса мямлит между затяжками. Диллон бросает свою футболку через плечо и движется ко мне. Теперь, его волосы десяти различных оттенков русого, и у него появились мышцы, которых не было две недели назад. Встав на босые ноги, я перепрыгнула горячий бетон, приземлившись на вызывающую зуд траву, которая щекочет между пальцами. Пока я сидела рядом с Рисой, я не заметила, что надышалась наркотическим дымом, и ее вредная привычка ударила мне в голову. Пузырьки внутри меня глупо смеялись, а лицо пощипывало. Чем ближе я подходила к Диллону (проходя мимо моего отца, не заботясь о том, что мои волосы явно пахнут марихуаной), тем сильнее мое сердце танцевало. — Мы заняты, Пенелопа, — проворчал папа, смешивая целый мешок бетона в тачке. Диллон утирает с правого виска капли пота, подмигивает мне и говорит: — Игнорируй его. Прохладный соленный океанский бриз проходит через наши дворы, достаточно душистый и освежающий, чтобы по рукам поползли мурашки. Свободные пряди моих волос взметнулись, и часть упала на лицо, прилипая к бальзаму на моих губах, со вкусом вишневой колы. Диллон заправляет мои непослушные пряди за ухо и говорит: — Я люблю тебя, как никого другого. Мое сердце начинает колотиться и дрожать как безумное, а внизу живота покалывает. Мне требуется много сил, чтобы не начать слизывать капли пота, скатывающиеся по его лицу, прямо на глазах отца. Смахнув кончиком пальца каплю, я смотрю на крошечный шарик жидкости, и меня охватывает желание растереть его по своим губам. Но, прежде чем я получаю шанс выполнить свое желание, он скатывается и падает, впитываясь в газон. Диллон берет меня за руку и идет со мной к новой залитой бетонной плите, которую они сделали сегодня утром по другую сторону крыльца. Потом, это будет площадка для барбекю. Бетон сохнет медленно, темно-серого цвета и идеально ровный. Мой парень опускается на колени, и тянет меня вниз за собой. Он вытягивает свои руки и раздвигает пальцы. Понимая, что он задумал, я копирую его движения. Мы одновременно опускаем наши ладони в сырой цемент и давим, пока они полностью не скрываются в нем. — Это так холодно! — смеюсь я. Потом мы поднимаем руки, чтобы посмотреть на то, как мы отметились в летнем проекте тренера Файнела. Диллон встает и убегает, но я остаюсь и смотрю на наши отпечатки, думая обо всем, что он сделал своими руками для меня. Эти руки держали расческу, чтобы расчесать мои волосы, когда я не могла сделать это сама. Его ладони и десять длинных пальцев, сжимали руль велосипеда и везли нас туда, куда мы желаем. Костяшки пальцев, стучали в мою дверь каждое утро, несмотря на то, что мой отец отрицательно относится к этому. Эти руки держали карандаш, которым пишутся записки для меня. Но лучшего всего, они держат мою руку. — Эй, ты в порядке? — спрашивает подошедший Диллон. Его голос потерял свою беззаботность, и улыбка и светлые глаза погасли. Я улыбаюсь, надеясь, что озабоченность с его лица исчезнет. — Я в порядке, — встаю на ноги и вытираю испачканные в цементе руки о джинсовые шорты. Диллон делает шаг ближе. В правой руке он держит небольшую сломанную ветку. — Ты уверена? Потому что мы можем уйти отсюда. Я качаю головой, стараясь, чтобы мой голос звучал увереннее. — Все нормально. Eго плечи заметно расслабляются, и на место возвращается улыбка, мгновенно освещая его лицо. — Твой папа будет недоволен, — говорит он, опускаясь на колени и ставя кончик палки в бетон выше наших отпечатков. — Но какая, к черту, разница? Диллон криво выводит наши имена над отпечатками рук, даты под ними, а затем он рисует маленькое, кривобокое сердце между ними.