Глава 25 Диллон — Я люблю тебя, — шепчет она. Мы переплетены. Руками, ногами, голой кожей, тяжело дыша, и с любопытством касаясь друг друга. Летнее солнце жалит мою голую спину, а ее бледная обнаженная грудь практически светится. Клетка из прочных белых костей, кровь и мышцы, синие вены — защищают хрупкое сердце, бьющееся внутри. Я скольжу губами по коллекции ромбовидных веснушек у основания ее шеи, и своим коленом раздвигаю ее. Она смертельно устала, и существует как оживший мертвец. Плотная стена деревьев вокруг, оберегает нас от посторонних глаз, и одеяло на траве создает комфорт. Мы достаточно глубоко в лесу, так что ее крики услышит только нетронутая природа. Она — все, что имеет значение, и со мной она в безопасности. Я провожу руками по ее животу и по ее округлой груди. Моя девочка запрокидывает голову, и ее карие глаза двигаются под полупрозрачными веками. Из ее приоткрытых обветренных губ вырывается такой тихий стон, что я не понимаю, слышал ли я его или это все мое воображение. — Ты уверена что хочешь этого? — спрашиваю я, расстегивая шорты. Длинные ресницы Пенелопы трепещут и она открывает глаза, не обращая внимания на солнечные лучи и красные пятна, которые они оставляют на ее незащищенных руках. В руках она сжимает зеленые травинки, держась за землю, чтобы не улететь, когда я медленно толкаю пальцы в ее теплое местечко. Моя девочка вращает бедрами на моей руке, я толкаю их глубже, и каждый из нас знает, что это значит. Склонившись над ее маленьким телом, я целую длинную шею Пен, а затем зажимаю мочку уха между зубами. — Мы можем остановиться, когда захочешь, — говорю я, слизывая слезинку, которая скатывается из ее глаз. — Я не хочу, — задыхаясь, требовательно отвечает она. Прижимая лоб к ее виску я наблюдаю, как эта девушка берет то что ей нужно от моих слишком рьяных пальцев, и как громкий звук из ее легких заставляет взлететь птиц с веток, когда блаженство захватывает ее тело. Легкое сияние охватывает ее уже влажную кожу, когда она возвращается ко мне, а я готов сойти с ума от ее влажного центра. Цвета, которые возвращается на ее лицо только когда мы делаем это, вновь окрашивают щеки делая ее более похожей на девушку, которая рисовала на своих руках и носила солнцезащитные очки в форме сердца, прежде чем она осталась великолепной снаружи, но стала умирающей изнутри. Пен поворачивает свое лицо в мою шею и умоляет: — Пожалуйста, Диллон. Пожалуйста. Ее бедра сжимают мои, и руки, которые хватались за землю, тянут и сжимают мои. Я подтягиваюсь выше и мое сердце стучит, когда я избавляюсь от своих черных боксеров. Пенелопа помогает своими ногами стягивать с меня шорты, но стянуть их ниже колен у нее не получается. — Успокойся, — говорю я, опуская голову к ее груди, чтобы перевести дыхание. Пенелопа запускает пальцы в мои длинные волосы и тянет, запрокидывая мою голову вверх и настойчиво целует. Она кусает мою шею и любит меня так сильно, что чувствую, как лопаются сосуды и появляются синяки. Взяв ее руки и прижав их к земле, замечаю, что она — самое прекрасное, что я когда-либо видел. Словно время остановилось на мгновение: ее грудь и живот двигаются вверх и вниз с каждым тяжелым вздохом и глотком воздуха; в ее вьющихся от пота волосах запутались листья и сломанные травинки; камни и земля прилипли к ладони; черный муравей ползет по руке, прежде чем упасть на одеяло. — Все хорошо, — говорю. — Это просто я. Больше не удерживая ее, я скольжу рукой под ее голову и успокаиваю, когда я приникаю к тому месту, где она хотела почувствовать меня уже так долго. Пен гладит меня по спине, и закрывает глаза, когда пытаюсь толкнуться внутрь. Она напрягает мышцы и громко ахает. Я удерживаю ее бедра и медленно двигаюсь, боясь причинить боль девушке, которую люблю больше всего. Пен поворачивает свое лицо к моей руке и вонзает зубы в мягкую кожу. Крошечные бусинки крови выступают там, где она укусила меня; Пен слизывает их. Я слишком завелся, что бы чувствовать боль, и позволяю ранить меня — я тоже должен пройти то, через что ее тело проходит для меня. — Мне очень жаль. Я сожалею, — она плачет, когда я толкаюсь глубже. Я останавливаюсь, когда вхожу так глубоко, как только могу. Я окружен безумием и прислоняю свой лоб к ее. Моя любимая Печаль, держит мое лицо в ладонях и вытирает слезы с моего лица, позволяя своим свободно стекать по вискам. — Это только мое, — она шепчет, щурясь под ярким солнцем. Мы движемся вместе теряясь в ощущениях, которые мы никогда не чувствовали в нашей тайной пещере на пляже. Наши сердца заштопаны окровавленными нитями и бьются синхронно. Одеяло сбилось в кучу под нами, и я закопался пальцами в сорняки и влажную землю, чтобы быть ближе, чтобы быть глубже. Должен чувствовать ее больше. Давление поднимается, и я знаю, что произойдет. Я качаю головой и кричу, потому что я не готов, что бы это закончилось. Ее ладони спускаются с моего лица и скользят по моему телу, касаясь мышц и горячей кожи. Когда сдерживаемое давление высвобождается, мир вокруг нас взрывается, посылая деревья, траву и грязь в облака. Я закрываю глаза, и пусть Вселенная рушится, пока я теряюсь в Пенелопе, забыв о депрессии, разочаровании и неопределенности. Она — все, что здесь есть, и она — все, что мне нужно. Все замедляется и возвращается на свои места. Оперевшись на локти, чтобы не упасть на Пен я смотрю вокруг, чтобы увидеть что каждое дерево и каждый клочок травы на месте. Затем я смотрю вниз и нахожу ее темные глаза, которые смотрят на меня из-под ресниц, падающих тенью на ее кожу. Пенелопа смеется, и я чувствую, что мог бы начать снова плакать. Я так давно не слышал ее смеха. — Они пялятся на меня. Оглядев двор, я замечаю, что все студенты спешат на занятия. В первые несколько недель нашего выпускного года, я не могу позволить себе опаздывать каждый день, как делал с восьмого класса Да и вообще, мы не должны прогуливать следующие девять месяцев. Пенелопа больше не может бездельничать, иначе она не окончит школу, а я не могу потерять возможность поступить в колледж. — Нет, они не пялятся — говорю я, пробегая рукой по волосам. — Получается, я лгу, верно? — отстреливает она, заправляя свои, теперь совершенно светлые волосы за ухо, прежде чем уйти. Наши классы находятся в одной стороне, так что я следую за ней, но не догоняю. Когда настроение Пен резко изменяется на противоположное, не стоит заострять внимание на ее странном поведении или пытаться переубедить ее. Засунув руки глубоко в карманы своих джинс, я смотрю на ее покачивающиеся бедра в 10 метрах от меня, в темных Levi’s, которые она теперь носит. Ее шлепанцы ударяются о пятки, и пряди волос которые она не накрутила сегодня утром, напоминают мне о прежней Пен, чему я улыбаюсь. Как только Пенелопа зашла в свой класс экономики, я сталкиваюсь лицом к лицу с Пеппер Хилл. Окутанный ароматом черники и сахара — благодаря духам, в которых, она должно быть купаться каждый день перед школой — я делаю шаг назад. — Я искала тебя. — Что случилось? — спрашиваю я, пряча беспокойство, которое ощущаю из-за своей девушки. Правый уголок надутых ярко-розовых губ Пеппер поднимается. Она приоткрывает свою сумку так, что только я могу видеть пачку "Мальборо", и спрашивает: — Ты выглядишь так, будто тебе нужно выкурить одну, ты со мной? Быстро просмотрев через плечо, чтобы убедиться, что Пен в классе, я говорю: — Конечно. Глава 26 Пенелопа — Что ты смотришь, Джош? — спрашиваю, перегнувшись через учебник по геометрии, который мы делим. Его взгляд прожигает в моем затылке дыру, наполненную чувством вины, и я не делать вид, будто не знаю, что он смотрит. — Почему ты больше не носишь свои очки, Пенни? — спрашивает он вместо того, чтобы ответить. Вспышка тепла заливает румянцем мои щеки, и я роняю карандаш на бумагу, на которую переписываю задания. Я чуть не забыла, что цветных очков, которые защищали меня от взглядов других людей, больше нет на моем лице. Я мотнула головой, чтобы волосы, заправленные за ухо, скользнули на мое лицо, и послужили барьером между заводилой, с которым я чувствую себя более комфортно, чем должна, и мной. — Они разбились. Джош наклоняется достаточно близко ко мне, что я чувствую его мятную жвачку. — Все? Я киваю. — Почему ты не купила еще? — спрашивает он. Поймав мой карандаш, когда он катился по столу, он сжал его между указательным и большим пальцем, и я выхватываю этот выкрашенный в оранжевый кусочек дерева.