— Потому что сейчас не солнечно, — я лгу с саркастической улыбкой, которую он не может видеть. Он убирает мои волосы за плечи, так, чтобы видеть мое лицо. Пальцами он касается пульсирующей вены на моей шее, и я смотрю в глаза, такого же цвета, как и мои. — Ты мило выглядишь без них, — говорит он, улыбаясь так сильно, что видно зеленую мятную жвачку в глубине его рта. Джош засовывает руку в свой рюкзак. — Но сейчас август. Солнце не скрыто облаками. Носи мои, если они тебе нужны. Парень, которого называют рискованным, оставляет пару черных Рэй-Бенов прямо передо мной. Больше месяца прошло с тех пор, как папа переломал все мои очки пополам голыми руками. — Мы позволяли это тебе достаточно долго, Пенелопа, — говорил отец, ломая цветной пластик. — Я не могу просто сидеть и смотреть на то, что творится с тобой. Даже Диллон, для того чтобы облегчить бесконечные беспокойства, от которых я страдаю, не предложил мне пару очков в форме сердца, которую я подарила ему на день рождения несколько лет назад. Все считают, что они помогают мне бороться, удерживая очки вне моей досягаемости. Но никто из них не знает, на что похож страх, нависший над моей головой. Паника накрывала меня вместе со страхом, когда я была вынуждена встречаться с ребятами без очков, и я должна была как-то функционировать, пока она клевала меня весь день, как птица. Так как я больше не невидима, люди видят пошлый ненатуральный цвет моих волос и красивую одежду на настоящей мне — подлой и тоскливой. Они шепчутся друг с другом и отходят от меня, как будто моя нестабильность заразна. Диллон говорит, что это все в моей голове, но кто знает на самом деле? Я отталкиваю очки Джоша подальше и продолжаю переписывать следующую задачу. — Нет, Спасибо. День все равно почти закончился. — Забирай их. У меня есть еще одна пара дома, — говорит он, как будто в этом нет ничего особенного. Он подчеркивает это своим тоном. — Ты нуждаешься в них больше, чем я. — Я сказала: нет, спасибо, парень из резервации, — отстреливаюсь я, раззадоривая его, как будто он знает что-нибудь о том, почему я вообще носила солнцезащитные очки. Не обращая внимания на мой гнев, Джош поднимает очки со стола и аккуратно толкает их мне в грудь. — Я всегда видел тебя, Пенни. Тебе не нужно скрываться от меня. — Не надо, — говорю я, борясь со слезами. — Не этого ты хочешь, Джош. — Моей маме диагностировали биполярное расстройство, когда мне было девять. Я живу с сумасшедшей, так что я узнаю такого же человека, когда увижу. Ты сходишь с ума, Пенни. Но я все понимаю, — он скользит своими большими руками на спинку моего стула. Не в силах остановить себя, я громко смеюсь, и даже не против, когда весь класс смотрит на меня. Есть странное утешение в том, что он понимает, и я верю его искренности. Благодаря природной доброте, которую он всегда показывал мне, легко игнорировать слухи о наркотиках и массовых избиениях. Джошуа Дарк, о котором все говорят, это не тот Джош которого я знаю. Скользнув черной оправой по лицу, я чувствую, как возвращаюсь домой. — Ты уверен, что я могу взять их? — спрашиваю еще раз, чувствуя себя более комфортно, чем неделями раньше. Я никогда не носила темные линзы, потому что через них трудно видеть, но это однозначно самая хорошая и самая дорогая пара, которая у меня когда-либо была. Прочная оправа сидит плотно, и невесома на носу. Никто не смотрит на меня, чтобы увидеть, что за очки я ношу или проходит мимо. Я не считаю, что я заразная или странная. Я по-настоящему невидимая. Джош игнорирует мой вопрос и трогает прядь моих волос. — Ты забыла завить эту прядь. Я шлепаю по руке парня, которому не должна так нравиться, убираю прямую прядь обратно, и отхожу от него. Он ловит меня за кисть, тянет к своему большому телу и блокирует солнце, возвышаясь надо мной. — Скажи мне, что бы я не целовал тебя, Пенни, — говорит Джошуа. И не дает мне шанс ответить. Его рот слишком большой, слишком мягкий, слишком теплый на мне. Каждый нерв в моем теле мгновенно отвечает, и жар проносится по моим венам. Это первый раз, когда я что-то почувствовала кроме онемения, с тех пор как Диллон отвел меня в лес и медленно раздевал. Я эгоистично поглощаю жар, и не могу заставить себя избавиться от придурка, так как чувствую себя живой, пока его язык раздвигает мои губы. Вдруг доза отвращения поднимается по моей спине. Тошнотворное раскаяние ползает под моей кожей, скользя, словно змея, над полыми костями и слабыми мышцами к моему никчемному сердцу. Когда я избавляюсь от неправильного поцелуя с моих губ, мистер Беспечность улыбается смотря мне через плечо и говорит: — Твой парень тебя ищет. Мне становится стыдно, и сняв очки (я не рискую смотреть на него через них), я позволяю им выскользнуть из моих пальцев, прежде чем повернуться лицом к последствиям. Диллон в конце коридора, руки опущены по бокам, а его разбитое сердце на полу. Я делаю шаг вперед. Диллон отступает на два. — Держись подальше от меня, Пен, — говорит он, прежде чем окончательно исчезнуть из моей жизни. Я чувствую, как любовь увядает, когда мальчик по соседству исчезает в океане студентов, которые выходят из школы, чтобы попасть домой. Мое сердце, которое обычно трепетало, теперь замолкло, не рождая даже эхо от ударов, которые зарождал во мне Диллон. Пустота создает дом глубоко в моей душе, укрепляя то немногое, что осталось у меня от самоуважения и здравого ума. Цвет буквально теряет яркость, и воздух, которым я дышу, на вкус как яд. Я втягиваю воздух в легкие. — Тебя подвезти домой? — спрашивает Джошуа. Бросив свою сумку с книгами, я отчаянно гонюсь за счастьем. Слезы, что никогда не оставляют меня в покое, текут по моему лицу. Чувствую как теплый воздух проходит через мои волосы, которые я ненавижу, с тех пор как изменилась. Я проталкиваюсь через тела студентов, и спотыкаюсь о свои развязанные шнурки. Ища Диллона размытым от слез взглядом, я останавливаюсь посреди двора и кричу его имя. — Пенелопа, ты должна успокоиться, — «Плохая новость» хватает мою руку и пытается оттащить меня. Тотальный страх заменяет рассудок, и я стучу своей маленькой ручкой по груди Джошуа. Неспособная вытащить другую руку из его хватки, я кричу и царапаю его лицо и шею, пока он, наконец, меня не отпускает. Я бегу домой с его кожей под ногтями. Когда я бегу вниз по нашей улице, пряди волос прилипают к потрескавшимся губам, а острое сожаление продолжает ослеплять меня. Вижу, что Риса стоит возле их дома. Я пытаюсь пробежать мимо, но она зажимает меня между своими тонкими руками и держит меня в заложниках. — Ты должна оставить его в покое, — говорит она. Страх проходит по моим конечностям неистовой силой, и я толкаю Рису так сильно, что она падает. Она не идет за мной, когда я бегу к их передней двери и стучу, пока мои костяшки не начинают кровоточить. Никто не отвечает, но я слышу, как позади дома захлопнулась дверь и следую на этот звук. Я обхожу дом, и вижу Диллона, поднимающего кувалду, которую мой отец оставил на заднем крыльце. Он указывает на меня и говорит: — Я сказал тебе держаться подальше от меня, Пенелопа. Остановившись у края дороги, я ищу правильные слова, чтобы сказать. — Я сожалею, — я плачу. Это звучит дешево из предательских губ. Диллон стоит там, где мы оставили отпечатки наших рук на цементе. Там, где мы зафиксировали нашу любовь навсегда — где две руки и сердце. Он поднял молот над головой и разбивает это. — Нет! — я кричу, когда он опускает кувалду на цемент еще раз. Схватив его рубашку, я пытаюсь оттащить его. Нитки трескаются, а хлопок тянется. «Несчастье» избавляется от меня и, опуская молот вниз, разбивает наши ладони. Когда бетон полностью раскрошился, когда наши мамы бегут из домов, чтобы посмотреть что происходит, Диллон роняет кувалду и смотрит на меня красными глазами. Он говорит: — Теперь ты что — то значишь для него. Глава 27 Диллон Мне исполняется семнадцать, туманным сентябрьским днем, и я праздную в одиночестве, впервые за пять лет. — Пошли, Ди. Пойдем съедим кекс или что-нибудь такое, — Риса опирается о мою дверь. Она стоит скрестив руки на груди, нервно зарывается своими пальцами, накрашенных черных лаком, в ковер.