Диллон — Я вчера подслушала тренера Файнела, он говорил о Пенелопе. Хочешь знать, что он сказал? — спрашивает Риса, сидя за кухонным столом. Налив стакан апельсинового сока, я пожимаю плечами и смотрю на сестру через край стакана, пока пью холодный сок. Понадобилось двадцать три года, и девочка, родившаяся на пять лет раньше меня, наконец, выросла. Она не провела это лето, следуя за какой-нибудь музыкальной группой по всему штату, не спала в задней части фургона и не делала татуировки нестерилизованными иглами. Дреды исчезли, а ее натуральный цвет волос — русый, снова вернулся. Хоть Риса до сих пор и живет дома у родителей, но она получила работу в закусочной в городе, и даже начала посещать он-лайн курсы колледжа. И теперь, большее недовольство родителей, вызывает то, что делаю я. — Лекарство, которое она принимала в прошлом году, перестало работать, и ее лечащий врач, не может подобрать то, что действует. Уэйн сказал, что ей выписали уже третье лекарство за третий месяц, но ей не становится лучше. Так что, он не занимался тренировками ребят в этом сезоне, чтобы больше времени проводить с Пен дома. Я ставлю пустой стакан в раковину и кладу руки на край стола, пока то, что сказала моя сестра, пробирается в меня. Опустив голову, я изо всех сил зажмуриваюсь и напоминаю себе, что это не моя ответственность — пойти к соседям и вытащить Безумие из кровати. Прошло более двенадцати месяцев, но я по-прежнему должен напоминать себе об этом каждый день. — Что ты от меня хочешь, Риса? — прочистив горло, я встаю прямо и поворачиваюсь к ней лицом. Рис, которая прочла мне лекцию о приоритете заботы о себе, когда я был в самой гуще болезни Пен, смотрит на меня ярко-зелеными глазами, которые отражают мою собственную тоску. Я отворачиваюсь и подавляю реакцию. Для того что бы любить Пенелопу, требуется много сил, и я двигаю ноги, пока сестра не возложила на меня вину, с которой я уже живу. — Я просто сообщила тебе информацию, потому что думала, что ты хотел бы знать, — говорит она мне вслед. — Хорошо — говорю я быстро. Это тяжело, когда моя семья любит ее так же сильно, как и я. Несмотря на то, что мы прервали свои отношения, наши семьи очень близки. И от них я узнаю о ее состоянии и диагнозе. Что они ожидают от меня? Что я побегу туда и хоть как-нибудь спасу ее? Я не смог раньше, не смогу и сейчас. — Диллон, ты должен провести с Пенелопой немного времени, — говорит она, и нотки конфликта звучат в ее голосе. — Я знаю, что она обидела тебя, но сейчас это намного важнее. Ей сейчас не очень хорошо. — Ты не представляешь, что она сделала мне. Несмотря на боль, я мог бы легко сбежать. Но, независимо от моего отказа встречаться с Печалью, я до сих пор в Кастл Рейн. Письма о поступлении в колледж, до сих пор лежат без ответа моей комнате. Цели, которые у меня были с детства, рушатся, становясь, все дальше и дальше от зоны досягаемости. Все кого я знаю, продолжают двигаться по жизни. А я живу с мамой и разочарованием отца каждый день. И все потому, что я боюсь покинуть соседку. Это болото, из которого я не могу убежать. Риса берет в спешке свои ключи со стойки. — Мне пора работать, а мамы и папы не будет вечером. Ты сможешь побыть один, пока я не вернусь домой? — Мне восемнадцать, — я ухмыляюсь. — Тебе больше не нужно быть моей нянькой. — Знаю, но я переживаю, — говорит она. — Если ты не будешь продолжать учебу, то должен найти работу. Нет ничего хорошего, что бы сидеть весь день дома. Спроси Кайла, может он возьмет тебя с собой дорожным рабочим. Я слышал примерно те же слова все лето от родителей, поэтому закатываю глаза, пока поднимаюсь к себе в комнату. Они не согласны с моим решением пропустить год, прежде чем продолжить учиться. В конце концов, я проведу в медицинской школе достаточно долго, так что отсрочка на двенадцать месяцев незаметна, но никто не захотел, что бы я объяснил причины своего выбора. Пеппер (с размазанной тушью из-за слез и утверждением, что она думала, что это была любовь), закатила истерику, прежде чем месяц назад мы расстались Я чувствовал, что должен провести с ней время и успокоить ее, после того как обманывал. Так что я высидел ее истерику. А когда она бросила в меня пустую коробку и спросила: как ты мог так поступить? — я извинился. Зачем спрашивать, если она и так знала? Прежде чем я покинул ее дом в ту ночь, последние слова Пеппер Хилл, мне это доказали. — Твоя Пенелопа с Джошуа Дарком. Она не любит тебя. Открыв дверь в спальню, я остановился на пороге. Моя комната была самой холодной и темной в доме — благодаря фанере прибитой на окно. Я молча пялился на нее, понимая, что тонкий кусок деревяшки не сделал ничего, что бы отгородить меня от Печали, поэтому я подхожу к окну, и просовываю пальцы между стеной и фанерой. Гвозди легко выскальзывают из гипсокартона и один угол сразу отходит. Серый свет октября снова заполняет мою комнату, и я прищуриваюсь из-за его яркости. Старые металлические жалюзи, погнутые и поломанные, свободно висят, поднимая пыль и грязь в воздух. Полностью срывая их, я открываю окно, которое не видел и не трогал с тех пор, как заколотил его. Поднимаю покосившуюся створку, чтобы впустить немного свежего воздуха. Желтые шторы Пенелопа раздвинуты, но ее не видно. Я не могу заставить себя пойти туда, но надеюсь, она увидит, что доски больше нет, и поймет, что я все еще здесь. * * * — Герб и Матильда будут дома на День Благодарения, — говорит Кайл, откусывая большую часть сэндвича. С едой во рту, он продолжает, — они устраивают вечеринку сегодня вечером. Хочешь пойти? Отец, не переставая говорил о моем образовании и моей неспособности содержать себя. Поэтому, я устроился на работу дорожным рабочим: заполняю выбоины и перекрашиваю линии на улицах Кастл Рейн с Кайлом. Я сижу на бордюре, вдоль нашей площадки, в оранжевом светоотражающим жилете, старых джинсах и рабочих ботинках. На моих руках появились мозоли, а у меня, уважение к ручному труду. На эту работу меня устроил мой старый друг, который давно решил, что последние четыре года в школе были напрасны. А укладка асфальта укрепила мое решение получить степень доктора. — Я не знаю, — говорю я, пиная гравий на середину улицы. Кайл проглатывает часть бутерброда с индейкой и говорит: — Пенелопа будет там. Я слышал, что девушка по соседству устроилась на временную работу в продуктовый магазин, и моя мама отметила, что видела ее за рулем машины Уэйна в городе несколько раз. Пен и ее семья ходят в закусочную, где работает моя сестра, по крайней мере, раз в неделю. Герберт сказал мне, что она и Матильда поддерживали связь после их переезда в Сиэтл. Но, несмотря на то, что мы живем в маленьком городке и являемся соседями, мы не пересекаемся. Даже теперь — когда фанеры закрывающей моё окно больше не было. Я встаю при упоминании ее имени и прислоняюсь к нашему рабочему грузовику. Жмурясь из-за редкого ноябрьского солнца говорю: — Это вероятно, не очень хорошая идея. — Когда ты разговаривал с ней в последний раз? Может это поможет тебе немного успокоиться или что-нибудь в этом роде, — Кайл вытирает руки о свою грязную, некогда белую футболку. В ответ я криво улыбаюсь, а мой друг пожимает плечами. — Вы, ребята, расстались больше года назад. Как долго ты собираешься избегать ее? — спросил он, надев каску на свои светлые волосы. — К тому же, наблюдение за тобой здесь, вспотевшим и с постоянно возникающими волдырями, вместо учебы по спасению жизней, разбивает мне сердце. Разберись со всем дерьмом с Пен, чтобы ты смог начать жить, мой друг. Схватив лопату, я следую за Кайлом на участок, где мы работали, прежде чем сделали перерыв и спрашиваю: — Что ты вообще знаешь? У тебя даже никогда девушки не было. — Я ходил на свидание прошлой ночью, — говорит он, бросая лопату асфальта в яму. — С кем? Кайл становится прямо и сдвигает свою каску назад. С кривой улыбкой он подмигивает мне и говорит: — Это старая подружка. * * * Я паркуюсь на улице и закуриваю сигарету, чтобы успокоить нервы пока иду в дом родителей Матильды. С луной, закрытой грозовыми тучами, на улице темно, и мелкая изморось начинает капать с неба на мое лицо. Я выдыхаю никотин в воздух и бросаю окурок в сточную канаву, надеваю капюшон на голову и стучу в дверь. Герберт открывает дверь, заливая крыльцо светом, музыкой и звуками смеха. — Прячься от дождя, — говорит он, отходя в сторону, чтобы я мог войти внутрь. Он похлопывает меня по спине и протягивает бутылку холодного пива, но мое внимание уже направленно на Безумие. Все, за исключением волнистых каштановых волос и грустных глаз, растворяется в тумане неважного. Мои ноги несут меня туда, где Пенелопа сидит одна на диване, и я наклоняюсь и целую ее в щеку. — Эй, — шепчу я. — Привет, — Грусть убирает прядь волос за ухо. Она словно стала меньше, чем я помню, и ей явно неуютно в собственном теле. Потирая большим пальцем по ее щеке, которые становятся красными, я стою над единственной девушкой, которую когда-либо любил и удивляюсь тому, как долго я к ней не прикасался. Протягиваю ей свою руку, похожую на наждачку из-за дорожных работ. Она проскальзывает своей тоненькой ручкой с мягкой кожей в мою без колебаний. Переплетая наши пальцы, я тяну Пен с ее места в первую попавшуюся комнату. Это не та девушка, которая рисовала «знак мира» на своей щеке или писала мне записки через весь двор посередине ночи. Мягкость в глазах Пенелопы исчезла из-за ее еб*утой жизни. Она не скрывает свою бессонницу под толстым слоем макияжа. Теперь всему миру можно увидеть темно-фиолетовые круги под глазами.