Риса показывает мне большой палец. Обернувшись, чтобы спросить Диллона, какого черта происходит, я в шоке, когда нахожу его стоящим на колене, трясущегося, плачущего и говорящего. Он говорит, что мы будем вместе вечно и всегда. Он простит стать его, и состариться вместе. Кольцо сияет, как и его слезящиеся глаза в лунном свете. Семьи плачут, мамы обнимаются, а отцы выглядят счастливыми. — Выходи за меня замуж, Пенелопа. Я прикрываю рот руками, и слезы падают из моих глаз. Диллон терпеливо ждет ответа, когда мир вокруг исчезает, оставляя только нас. Он такой красивый. Такой сильный. Так что: совсем навсегда. Мысленно я возвращаюсь в первый день, когда увидела этого мальчика. Как солнечные лучи поджигали его волосы. Каким милым я считала его, когда он, сидя на велосипеде, наблюдал за мной, носящей коробки от автомобиля к лестнице. Я помню, какие пузыри я надувала, зная, что за пузырем из жвачки скрывается великолепный парень. Мы потратили годы, обмениваясь письмами через наши дворы, и он получал «M&Ms» за мою улыбку. Он подарил мне желтые перья и сохранил редьку в форме сердца. Диллон расчесывал мои волосы, и научил меня как пользоваться тампонами. Он принес мне кофе и поцеловал меня впервые. — Скажи «да», — шепчет Вечность. Я так и сделала. Я сказала «да». * * * Стало темно, когда он закрыл мне руками глаза. Но я позволяю ему вести меня, зная, что он никогда не позволит мне упасть. — Тебе лучше закрыть глаза, — предупреждает Диллон. — Уже. Я слышу звук открывшейся двери и запах свежей краски. Мы медленно продвигаемся вперед, явно в помещении. — Можешь посмотреть. Мы в пустом доме, в котором я никогда не была раньше. Из гостиной есть выход на большую кухню, и Диллон показывает мне главную спальню и три небольшие. Ванные комнаты кажутся больше, чем двухкомнатная квартира, в которой мы жили последние пять лет. Бассейн во дворе, так и просит окунуть пальцы в воду. — Я работаю в больнице. Это все наше. Все что ты хочешь, у нас будет. Диллон — врач. Это то, для чего были последние несколько лет. Я люблю его — это, абсолютная правда. Он поднимает меня на руки и бежит к бассейну, и я знаю, что нет смысла вырываться. Мы разрезаем воздух и, когда мы начинаем падать, я делаю максимально большой вдох, что мои легкие начинают гореть. Я выпускаю воздух в тот момент, когда моя кожа прикасается к холодной воде. Мы быстро тонем, пузырьки размывают мое зрение, и я освобождаюсь от моего похитителя. Диллон ловит меня, и мы целуемся под водой, останавливаясь, чтобы этот безвоздушный момент еще немного дольше длится. Путь истинной любви. Эпилог Диллон Если заморозить редис в форме сердца, он все равно высохнет и прорастет. Если обернуть редис в форме сердца в пищевую пленку, и положить его в дальний угол морозильной камеры, где безопасно; защищать и любить его, ему все равно будет плохо. Несмотря на все мои усилия, чтобы сохранить эту редьку в безопасности от себя, от своей природы, от реальности, от его печального существования, моя сердце-образная редька всего лишь редиска. Все мое трудолюбие и целеустремленность никогда не изменят этого простого факта. — Диллон, мы все-таки должны позволить попасть редьке в мультиварку, — говорит Пенелопа, покачав головой, смотря на мою бедную редьку в форме сердца. — Может быть, но мне очень нравится эта редиска, и я хочу сохранить ее в безопасности. — Это только редька. Обычная и грязная редиска, — говорит она, смеясь и запрыгивая на кухонный стол. — Кроме того, этот редис имеет реальные, серьезные проблемы. Я слышала, что редиска, которую ты так сильно любишь, немного сумасшедшая. Пенелопа подмигивает, переворачивая страницу своей книги рецептов, качая ногой, положенной на колено. — Закрой рот, женщина. Я люблю свою редиску, и не позволю тебе говорить гадости, — я целую ее, прежде чем положить обратно в морозилку, уверенный, что эти действия будут длиться долго — пока я буду отрезать ростки. Возвращаясь к моей девушке, я целую ее лицо и шею. Провожу руками вверх по ее бедрам и шепчу ей прямо в ухо: — Кроме того, мы все немного сумасшедшие. — Может быть, но твоя редька — безумнее, чем все остальное, — она оборачивает свои руки вокруг моей шеи. Я киваю, не споря с ней. — Каковы шансы, что я буду достаточно удачлив, и найду особый редис в форме сердца? Из всех людей в этом мире, я был выбран для того, чтобы иметь сердцевидную редиску. Довольно маленькие шансы, я бы сказал, — я целую ее вдоль челюсти. Мой большой палец потирает ее сосок сквозь рубашку. — Мне повезло, и я никогда не приму это как должное. Даже если у него есть корни. — Твоя редька неисправна. — Бери свои слова обратно. Это даже не близко к правде, — шепчу я, снимая с нее рубашку через голову. Пенелопа лежит навзничь на кухонном столе. Ее руки вытягиваются над головой, а ноги обвиваются вокруг моей талии. Я целую ее ключицы и касаюсь груди. — Твой редис любит тебя, знаешь? — она извивается и ойкает, когда я кусаю ее сосок через лифчик. — Это благодарность за все, что ты делаешь для нее. Она хорошо спит ночью, потому что она знает, что ты всегда будешь рядом чтобы помочь, когда корни немного выйдут из себя. И когда твой редис становится немного сумасшедшим, он знает о любви. Твоя редька велела сказать мне это. — Моя редиска знает, что у нее большие сиськи? — расстегнув лифчик, я бросаю его за себя. Пенелопа кусает свою нижнюю губу, закрывая глаза и кивая головой. — Да. Зацепившись пальцами за пояс ее шорт, я тяну их вниз и умираю, когда я вижу, что моя редиска не надела нижнего белья. Когда я становлюсь между ее ног, озноб бежит по ее обнаженному телу. Она касается моего лица, я поворачиваюсь, целую ее ладонь и бриллиантовый путь любви вокруг ее пальца, который привязывает меня к ней. — Моя редиска знает, что она сводит меня с ума? Она знает, что я любил ее, когда мне было двенадцать? Что я бы умер за нее? — Она знает. Вот почему она собирается выйти за тебя замуж. — Я собираюсь опоздать на работу, — стону я, толкаясь в нее.