Я беру ее на руки и целую. Толпа свистит, хлопает в ладоши и кричит. Красная помада размазана, руки в волосах. Кто-то прочистил горло: «кхе-кхе», но я продолжаю ее целовать. Это официально и навсегда. Голова Пенелопы откидывается, ее смех заставляет мое сердце увеличиться. Я снова целую ее. В сумерках, Риса произносит речь о роликах и сердце в цементе. Она упоминает о разбитых душах и заколоченных окнах, напоминает нам, что мы сильнее, чем наши недостатки. — У вас ребята есть большее — о чем многие только мечтают. Вы влюбились еще детьми, бесповоротно и безусловно, — она вытирает глаза, делает глоток шампанского. — Помню первый раз, когда мы все курили… Папа забирает микрофон у Рисы и произносит речь о гордых родителях, и об оправданных ожиданиях. Его слова о борьбе и длинной дороге душат меня. Пенелопа с сияющими глазами улыбается и целует меня в щеку. Тренер Файнел говорит следующим. Вся его речь в виде ворчания и бормотания. — Парень, тебе лучше…. Парень, я всегда знал, что ты будешь тем самым… Парень, я больше не покупаю «M&Ms», — и заканчивает свою речь севшим голосом. — Диллон, я знаю, что ты будешь заботиться о ней. Ты всегда это и делал. Все смотрят, как мы исполняем наш первый танец в качестве супружеской пары. Пока мы кружимся на заднем дворе дома моих родителей, я наклоняюсь к Пенелопе: — Это так банально. Деревья украшены мерцающими огнями, и белые столики со свечами и белыми льняными скатертями украшают зону приема. Пенелопа смеется, положив голову на мою грудь. — Заткнись. Это мой день. Ее волосы пахнут ванилью и миндалем, босые ноги на моих ботинках, и ушко напротив моего бьющегося сердца. Мы танцуем на крошечном пятачке. Платье Пенелопы волочится по траве. Мы не говорим. Мы только двигаемся и вздыхаем, пока тренер Файнел не хлопает меня по плечу и не просит разрешения. Я целую Пенелопу в лоб, потом в щеку и уголок губ, прежде чем передать мою девочку ее отцу, и взять за руку свою сестру. Моя сестра пахнет травкой и сиренью. Она хихикает, а ее глаза налиты кровью. Риса и я кружимся в шутливом танце, смеемся, плачем и обнимаемся, пока не сбивается дыхание. — Я знаю, что я не самый умный человек в мире, Диллон, и я многое не сделала в жизни, чего стоило бы, но я горжусь тобой и Пенелопой. — Риса, заткнись. Ты сделала для меня и Пенелопы больше, чем думаешь. Если бы не ты… — я роняю голову на плечо своей сестры, пытаясь сохранить самообладание. — Я не знаю, где мы были бы без тебя. Она смеется. — Вместе. Вы родились, чтобы быть вместе. Кайл похлопывает меня по плечу, прося вклиниться в танец. Он дарит мне небольшую улыбку, но глазами он уже с Рисой. Они притягиваются друг к другу сплетаясь. Это настолько интимно, что я ухожу от них не оглядываясь, засунув руки в карманы. В сторонке от танцпола, я краду немного времени для себя. Я заказываю пиво из бара и прячусь среди деревьев, прислонившись к стволу, которое мы использовали с Пенелопой для игр в детстве. Громкая музыка, эхо голосов и смеха проплывают мимо. Холодное пиво успокаивает губы. Я ослабляю галстук, расстегиваю несколько пуговиц на рубашке, прежде чем вытащить ее из штанов и закатать рукава. Я вижу танцующую Пенелопу. Рядом с ней находятся родители, показывающие любви больше, чем я когда-либо видел. Герб и Матильда, вместе дольше, чем Пенелопа и я, игриво шепчутся, прежде чем он ее раскручивает. Но мои глаза всегда возвращаются к Пенелопе. Ее отец расположил свою щеку на ее макушке. Его черно-серые усы двигаются, будто он дает ей советы, и говорит слова любви. Пенелопа плачет и вытирает лицо. Ее губы красные, но помада давно стерлась, так как я целовал ее во время церемонии, а на ее шлейфе следы от травы. Я даю им станцевать еще одну песню, прежде чем вернуться к своей жене. — Я готов, — я шепчу ей, забирая от Уэйна. — Мы пока не можем уйти. Свадьба еще не закончилась, — Пенелопа целует меня в щеку, позволяя утянуть ее подальше от танцпола. Я разворачиваю ее пару раз, пока она идеально не располагается под моей рукой. Прежде чем Пенелопе удается понять, что я делаю, мы уже убегаем с нашей свадьбы и бежим к «Понтиаку». Она хихикает и бежит, поднимая свою юбку. Я, за ней, держа шлейф платья, чтобы она не поскользнулась. Мы бежим, пока музыка не становится шумом вдалеке, и машина не появляется перед нами. Пенелопа смеется, опуская подол и хватая ртом воздух. — Ты сделал это нарочно, оставляя машину так далеко. С губами напротив ее уха, я тянусь открыть ей дверь. — Я делился тобой так долго, как только мог. Я начал терять разум. Мы едем обратно в Сиэтл с выключенными телефонами и очень громким стерео. Я курю, а Пенелопа задрала подол платья на колени. Она освободила свои волосы от заколок и тянется за спину, чтобы немного ослабить корсет. Три часа спустя, мы бежим к входной двери. Пенелопу теперь не волнует состояние платья, она концентрируется на том, что бы выбраться из него как можно быстрее. После того, как мы входим в дом, она и я работаем над шнуровкой и кружевом, пока оно не падает к ногам, и Пенелопа не вздыхает с облегчением. Она стоит в прихожей в белых трусиках и лифчике. Я даю ей около десяти секунд, чтобы отдышаться, прежде чем набрасываюсь на нее. Мои руки в ее волосах, ее спина прижата к стене, а ноги обернуты вокруг моей талии. — Я люблю тебя, — шепчу я напротив ее губ. Голова Пенелопы запрокидывается и ударяется о стену. — Я люблю тебя, — она шепчет и крутит бедрами. Медленно пробираемся в спальню. Мы обнажены, наши конечности — спутанный клубок, и мы почти не дышим, потому что нет времени. Ее гладкие ноги двигаются вверх и вниз по моим. Пенелопа выгнулась дугой и открыла рот. Я надавливаю на нее, медленно и полностью. Под звуки ее любви, воспоминания о нашем прошлом заполняют мой разум. Как первый раз я увидел ее. Одни даты рождения и знаки мира на ее щеке. Ролики и ноги, толкающие мой велосипед. Я целую шею Пенелопы, ее руки двигаются вверх и вниз по моей спине, и я погружаюсь в нее. Любовь убивает. Любовь побеждает. Пенелопа шепчется с Рисой на диване. Я игнорирую ее, только потому, что я сильно люблю ее. Записки через всю лужайку. Хранение конфеток «M&Ms» в коробке под моей кроватью. — Диллон, — стонет Пенелопа, ее грудь прижимается к моей. — Тссс… — я целую уголок ее рта, входя в нее. Картинки нашего детства пролетают через мой разум, одна за другой. Объяснение как пользоваться тампонами и наш первый поцелуй. Пешие прогулки в лесу, и как мы держимся за руки. Как она захотела секса, узнав о своем диагнозе. Начало средней школы, и радуга солнцезащитных очков. Украденные перья и бодрствование всю ночь. Пенелопа толкает меня на спину, и медленно садится на мою длину. Она двигает бедрами, запрокинув голову назад. Я касаюсь ее ног, живота, груди. — Вы переспали? Я смотрю на свою сестру и киваю, не желая говорить об этом. Риса сидит рядом со мной. — Пенелопа, кажется, рада этому. Получая шанс, я смотрю через книгу в окно Пенелопы. У меня не хватило смелости смотреть туда — слишком напуган. Я так ее хотел… и мне стыдно, что я поставил свое желание на первое место. Но она там, с небольшой улыбкой. Она задергивает шторы и уходит. Я сажусь, обернув одну руку вокруг Пенелопы, положив другую руку на ее бедро. Она движется, с закрытыми глазами и краснеющей кожей. Я касаюсь ее, чувствую ее… вспоминаю все. Как это чувствовалось, когда я увидел ее с Джошуа Дарком на той вечеринке. Как чувствовалось еще хуже, когда я подрался с ним и потерял ее снова. Жить каждый день в дымке и держаться подальше, несмотря на то, что я больше всего желал подойти к ней.