— Вы же лучшие друзья с Пенелопой, так? Она немного странная, верно? Немного другая. Своеобразная такая. Она с тобой разговаривает? Она совершенно не общается со мной. Однажды я угостил её печеньем. Но она все равно не разговаривает со мной. Хотя печенье взяла. Я практически его не знаю, но вмажу по его дурацкому рту, если он скажет хоть еще одно плохое слово про Пен. — А что там с очками? — спрашивает он, пиная ногой камень из бордюрного ограждения прямо на парковку. — Почему ей разрешается носить солнцезащитные очки в классе, когда всем остальным нельзя? Автомобили выстроились внутри U-образной парковки в передней части школы. Когда одна машина выезжает, ее место занимает подъехавшая другая. Серебряный Крайслер, который я поджидаю все еще не подъехал, и остается буквально несколько минут до начала занятий, когда мы уже должны сидеть на своих местах. — У нее классные очки, — говорю я, вытягивая шею, чтобы было лучше видно, какая машина подъезжает следом. Это Пенелопа. — Ну, типа того, — говорит Роджер. Он поднимает свой рюкзак с земли и кидает его за плечо. — Но она все равно странная. Я разворачиваюсь, чтобы треснуть этого парня по башке, и в то же время слышу голос Уэйна Файнела, произносящий мое имя. В его интонации все еще слышится налет юмора. — Иди-ка сюда, парень, — приказывает он. Могу поклясться, его борода мне подмигивает. Я обхожу его машину спереди, смотря на Пен через переднее стекло машины, сокращая дистанцию между её отцом и мной. Маленькая девочка в красных очках формы сердечек, сидит на переднем сиденье и прижимает свою сумку с учебниками к груди. «Йети» высовывается наполовину из машины, держа одну руку на крыше, а другую на дверце. — Слушай-ка сюда, парень, и лучше слушай, как следует, — говорит он, притягивая меня все ближе, заколдовав своими словами и подмигивающими усами. — Я хочу быть уверенным, что моя дочь улыбается сегодня весь день, уловил? Ты слушаешь, парень? Я достаточно четко выражаюсь? Я киваю. — Мне нужно точное число под конец дня, и за каждую улыбку, я дам тебе вот это, — тренер Файнел достает небольшого размера пакет с орешками М&М. — Когда-нибудь пробовал их, парень? Они феноменальны. Мои самые любимые. Я быстро приседаю вниз достаточно низко, чтобы разглядеть в машине ее. — Почему она грустит? Следующий водитель за Крайслером сигналит. Уэйн поворачивается, используя всю мощь своего «магического» лица на гудящего, и тот медленно разворачивает машину, ни разу не взглянув в нашу сторону. — Сегодня тоже твой день рождения? — спрашивает «рогатый Фашист». — Да, сэр, — отвечаю я. Он утвердительно кивает, и мы оба наблюдаем, как наконец-то открывается пассажирская дверь, и девочка, ради которой мы оба готовы через многое пройти, появляется из машины. Меня потрясает ее худоба и неухоженный вид. Пенелопа, конечно и не старается выглядеть клево, как чересчур это делает Пеппер, но волосы ее больше не лоснятся и лицо очень бледное. А прошло всего лишь четыре дня с нашей последней встречи. Ее движения медленны и она дышит ровно, настроение явно не прекрасно-праздничное. Ноги несут меня прямо к ней. — Эй, Пен, — говорю я, сгибаясь в коленях, чтобы получше разглядеть ее отсутствующий взгляд на лице. — Привет, Диллон, — отвечает она. Последний раз я слышал ее голос, когда она благодарила меня за то, что я читаю ей инструкцию через дверь ванной. Вся грусть этого праздничного дня отражается на ее лице, сжимает её губы туго вместе, и поднимается к глазам под очками, и слезы ползут по щекам. — Почему ты плачешь? — спрашиваю я. — Кто-то позабыл про твой день рождения? Она отрицательно трясет головой. — Я принес тебе подарок, — говорю я, копаясь в своем кармане. Они немного покрыты ворсинками, слегка липкие, немного теплые, но их цвет напоминает мне о ее очках. — Мраморные шарики, — говорит она, и я перекатываю их из своей в ее руку. Правый уголок ее губ ползет вверх. — Я их обожаю. Еще один шарик прилип к остатку ириски, которую я недавно жевал. Я плюю на него, вытираю о футболку и кладу ей в руку. Он ярко-красный, как и цвет ее солнцезащитных очков. — Я ничего не принесла тебе, — грустно замечает Пен. — Ну и не страшно. — Нет, страшно, — говорит она, поднимая руку к лицу. — Возьми вот это. С несчастьем на лице она передает мне свои очки, и я вынужден смотреть в ее грустные глаза весь день. * * * Один торт. Две семьи. Тринадцать свечей. Свет погашен и в воздухе неподвижно застыл аромат уходящего летнего сезона. Наши семьи собрались вокруг нас с Пен у нее на кухне. Мы позируем, стоя у шоколадного торта-мороженого с нашими именами, написанными розовым кремом. Таящие восковые свечи по одной на каждый год жизни на торте, отбрасывают тени каждого из присутствующих на белые стены. Розовые очки Пенелопы отражают желто-оранжевое пламя. Она краснеет под звуки нашей поздравительной песни, затыкая пальцами уши и притворяясь, что ничего не слышит. — Ла, ла, ла, ла, — припевает она с улыбкой, за которую я должен получить не менее двух пакетов M&Ms. Вместо того, что бы смотреть на именинницу, я делаю ошибку и поворачиваюсь в сторону Герберта, который стоит прямо за Соней, и показывает одними губами слово «Киска». — Отсоси мой… — я шевелю губами в ответ, когда тренер Файнел делает шаг в мою сторону, тем самым затыкая меня. Я захлопываю рот и утопаю в деревянном стуле. Наши родные и любимые заканчивают горланить песенку и Кайл добавляет: «И многое другое на четвертом канале». Ловлю взгляд «праздничного Нациста», который направляет свои указательный и средний пальцы руки сначала себе в глаза, а затем указывает ими на меня. — Я наблюдаю за тобой, — показывает он одними губами. Мои глаза расширяются, и я ближе подхожу к девочке, которая всего лишь на пять часов старше меня. — Загадай желание, — говорит мать Пенелопе. Она облизывает шоколад с лопатки, которой вынимала торт из формы. Небольшой кусочек прилип к уголку ее рта. — Твое желание может исполниться, — говорю я, легонько подтягивая торт к Пенелопе. Она трясет головой и растягивает рот в улыбке от уха до уха. — Я загадаю желание в следующем году. Пока небольшие свечи в бело-голубую полоску окончательно не растаяли, я глубоко вздыхаю и загадываю. Я мечтаю, что бы Пен никогда не носила своих солнцезащитных очков рядом со мной. Свечи не могут устоять под напором моего желания. Когда гаснут все тринадцать свечей, мы остаемся в темноте, начинает потягивать дымом и мистер Файнел говорит. — Не могу поверить, что ты загадал это желание, парень. Сентябрь и октябрь, слава Богу, плавно перешли в ноябрь, и в свои владения радостно вступил декабрь. Один год перепрыгнул в другой и наступил январь, который полностью оправдывает название этого города — Кастл Рэйн. Такое ощущение, что ливень не закончится никогда. Штат Вашингтон накрыт толстым слоем серых облаков. На улицах города потоп, и океан затопил пляж. Ни у кого нет шансов против непрерывного дождя. Моя обувь и носки постоянно мокрые. Волосы никогда не высыхают до конца. Пальцы сморщенные и покрасневшие. Вода хлещет с крыш и иногда просачивается через щели в окнах. Отец установил емкости на холодильнике и в коридорах, чтобы собрать кап-кап-капли. Он уже заткнул несколько дыр в доме, но новые возникает практически мгновенно. — Сможешь добраться до школы самостоятельно, Ди? — Риса заходит в мою комнату без стука. Я отворачиваюсь от глухо зашторенного окна Пенелопы и поворачиваюсь к сестре. Дождь, насквозь пропитав ее волосы, спускается радужно-окрашенными струйками по ее ногам. Мокрая одежда прилипает к ее худому телу, а черная тушь размазана по глазам. — Что с тобой случилось? — смеюсь я, натягивая свою бинни (прим. пер. — плотная, легкая шапочка) на голову. — Мой "Жук" не заводится. Я пыталась починить, но думаю бесполезно, — она пожимает плечами и выжимает волосы на мой ковер. — Все еще льет? Она качает головой. — Нет, но там мокрее, чем в трусах у проститутки.