— Вы не знаете, он имел все-таки объяснение по этому поводу с отцом? Не знаю. До последнего дня нашего свидания он ничего не говорил об этом. — Не можете ли вы рассказать мне что-нибудь о вашем последнем свидании с молодым графом? — Он приехал к нам к обеду. Как и всегда был бесконечно нежен с моей дочуркой, но я заметил, что он находится в несколько приподнятом состоянии духа. — Ого, он был взволнован? Вы не спрашивали его о причине? — Он сам, со смехом, бросил вскользь, что его страшно разозлил духовник. — По какому случаю он виделся с ним? — Он отправился на исповедь. Затем, уезжая, он сказал мне, что ему хотелось бы ускорить свадьбу, обещал приехать на другой день, но — увы! — с тех пор мы его более не видели. Мы в отчаянии, дорогой господин Путилин. Горе моей дочурки не поддается описанию. Она все время твердит, что с ним, наверно, случилось, какое-нибудь несчастье. Откровенно говоря, у меня самого появляются тревожные мысли. — Скажите, старый граф любит своего сына? — Безусловно. Но, как однажды с горечью вырвалось у молодого человека, старый надменный магнат любит не его душу, не его сердце, а в нем — самого себя. Он, Болеслав, в глазах отца — единственный продолжатель «знаменитого» рода Ржевусских, он блестящий представитель, он тот, кем можно кичиться и гордиться в своем великолепном «гоноре». Если вы знакомы с поразительной спесью польских магнатов, с их фанатизмом, вам будет ясна и понятна любовь старого графа к своему сыну. И вот я решил обратиться к вам. Вы, только вы одни, господин Путилин, можете пролить свет на это загадочное исчезновение бедного молодого человека, которого я люблю, как родного сына. Спасите его! Путилин сидел в глубокой задумчивости. Какая-то тревожная мысль пробегала по его симпатичному, характерному лицу. — Неправда ли, ваше превосходительство, вы не откажете нам с дочуркой в этой горячей просьбе? Путилин поднял голову. — Я нахожусь в очень щекотливом положении, господин Ракитин: вмешиваться официально в это дело мне не только неудобно, но я даже не имею права. У меня нет никаких данных для подобного вмешательства, во-первых, заявление об исчезновении молодого графа должно исходить от отца, а не от частного лица, каким в данном случае являетесь вы, а во-вторых… в Варшаве имеется своя сыскная полиция. — Значит, вы отказываетесь? — с отчаянием в голосе воскликнул старый барин. Путилин опять задумался. — Ну, ладно, хорошо. Я попытаюсь. Ваше дело меня очень заинтересовало. — Слава богу! Как мне благодарить вас, — рванулся Ракитин к Путилину. Путилин в Варшаве. В замке старого магната Всю дорогу до Варшавы мы ехали в отдельном купе первого класса, Путилин не спал. Он был окружен целым рядом толстых фолиантов. — «Pater noster! Qui es in Coelum», «Credo in aeternam vitam»…[1] — бормотал великий, благороднейший сыщик. — Что это, Иван Дмитриевич, никак ты — на старости лет — за изучение латыни принялся? — спросил я в сильном изумлении. — Спи, спи, доктор! — невозмутимо отвечал он. Вот и гордая, пышная столица бывшего Польского Королевства. Мы приехали в Варшаву в те достопамятные дни, когда она глухо волновалась. В роскошном номере Центрального отеля, где мы остановились, Путилин принялся спешно переодеваться. Он облачился в безукоризненный длинный черный сюртук, надел крупный орден. — Что значит этот парад, Иван Дмитриевич? — спросил я не без удивления. — Я еду сейчас с визитом. Это был настоящий дворец, замок графа Сигизмунда Ржевусского. Немудрено, что за такими стенами аристократы Речи Посполитой чувствовали себя маленькими царьками. В великолепной — с белыми колоннами — зале граф Ржевусский заставил очень долго ожидать себя Путилина, пославшего ему свою визитную карточку. Наконец, послышались шаги, в зал вошел старый магнат. Не подавая руки, слегка лишь наклонив свою полуседую, гордую голову, он холодно спросил: — Чему обязан видеть у себя пана… пана… Путилина! — Он поднес визитную карточку Путилина к самому своему носу, обидно небрежно вчитываясь в то, что на ней написано. — Сейчас я буду иметь удовольствие объяснить пану… пану Ржевусскому цель моего визита, — ответил ему в тон «пан» Путилин. Это простое «пана Ржевусского» вместо «пана-графа», по-видимому, было для старого магната равносильно удару хлыста. Огоньки гнева вспыхнули в его глазах. Голова надменно откинулась назад. — Я не знаю «пана Ржевусского», я знаю графа Ржевусского, — резко проговорил он с сильным акцентом. — Равно как я не знаю «пана Путилина», а знаю его превосходительство Путилина, начальника петербургской сыскной полиции, — насмешливо ответил ему Путилин. — Попрошу вас ближе к цели. Что вам угодно? — Прежде всего сесть. Не знаю, как принято в Варшаве, но у нас, в Петербурге, я это любезно предоставляю каждому из моих посетителей-гостей. Магнат побагровел от неловкости и гнева. — Прошу вас, — сделал он величественный жест рукой, точно феодальный герцог, принимающий своего ленного вассала. — Изволите ли видеть, граф, возвращаясь из-за границы и очутившись в Варшаве, я случайно узнал об исчезновении вашего сына, молодого графа Болеслава Ржевусского, — начал Путилин, не сводя пристального взгляда с лица старого магната. — Случайно? Должен сознаться, что случайность играет большую роль в вашей профессии, — саркастически прервал его граф. — Вы правы: в деле раскрытия массы преступлений и поимки многих негодяев случай — могущественный пособник правосудию. — Ну-с? — Узнав об этом, я решил проверить справедливость этих слухов и с этой целью явился к вам. — Прошу извинить меня, но… для чего? — Для того, чтобы предложить вам свои услуги, если эти слухи справедливы. Путилин чувствовал на своем лице острый, пронизывающий взгляд надменного магната. — Могу я узнать, ваше превосходительство, откуда до вас донесся слух об исчезновении моего сына, графа Болеслава Ржевусского. — Случайно, в зале первого класса вокзала до меня долетели обрывки разговора компании молодых людей, принадлежащих, по-видимому, к лучшему обществу Варшавы. — Прошу извинить пана… pardon! генерала, но мне было бы любопытно узнать, отчего вы так заинтересованы участью пропавшего, как вы говорите, графа — моего сына. — Если вам угодно, я скажу вам совершенно откровенно. Еще совсем недавно судьба помогла мне спасти от смертельной опасности исчезнувшего таинственным образом сына петербургского миллионера-купца Вахрушинского. — Я знаю этот блестящий ваш розыск, — почему-то очень взволнованно проговорил старый граф. — Тем лучше. Так вот, услышав об исчезновении вашего сына, у меня мелькнула мысль: а что если и в данном случае мы имеем дело с каким-нибудь тайным преступлением? Я поспешил приехать к вам, граф, и признаюсь, ожидал с вашей стороны более любезного и сердечного приема. Прошу вас не забывать, что я действую совершенно бескорыстно. Старый магнат взволнованно поднялся с золоченого кресла и нервно стал ходить по залу. Видимо, какая-то упорная, глухая борьба происходила в душе этого гордого, надменного человека. Моментами он останавливался, словно хотел подойти и что-то сказать своему непрошеному гостю, но то, что боролось в нем, противилось этому. Путилин сидел бесстрастно спокойный, скрестив руки на груди. Вдруг старый граф круто остановился перед Путилиным и хрипло произнес: — Да, мой сын, мой единственный сын действительно исчез бесследно, вот уже девять дней… — И вы не тревожитесь этим исчезновением, граф? Горький смех, в котором зазвенели сарказм, гнев, обида, тревога, пронесся по роскошной зале замка старого магната. — А, будь вы, кто хотите: пан-генерал, черт или святой, а я вам скажу, что я не тревожусь особенно потому, что я знаю, где находится мой сын! Граф хрустнул пальцами. — Вы… вы знаете, где находится ваш сын? — в сильнейшем изумлении даже привстал Путилин. — Да. Лучше, чем кто-либо, лучше, чем сыскная полиция всего мира.