— Я знала, что вы хороший мужик, — вздохнула актриса. — Но чтобы до такой степени! Похоже, не очень везло ей в жизни с хорошими мужиками. Открывая бутылку, господин Путин страшно морщился на радость фотографам. Между тем пробка вышла легко, а от горлышка пошел только легкий дымок. — Гениально, — прошептала актриса. — Это гораздо проще… — Чем руководить страной? — уточнила актриса. Она на глазах справлялась с волнением. — Нет. Чем то, что делаете вы, — потупился господин Путин. То есть он признает, что руководить страной все-таки труднее, чем открывать шампанское. Возможно, это кого-то заинтересует. Когда шампанское было налито в бокалы, госпожа Фрейндлих попыталась сдуть возникшую пену. — Требуйте долива после отстоя, — озабоченно сказал президент. — Я тоже хочу шампанского. Напишите мне разрешение, что мне можно выпить с вами 50 граммов, а то я за рулем, — сказала Варя. — Разрешения я вам писать не буду, а шампанского налью, — сказал господин Путин, продемонстрировав Варе логический тупик. Варя вышла из комнаты. — Что-то она нервничает, — пожал плечами президент. — Не каждый день к нам президент приезжает, — ответила актриса. — У нас же все больше шпана какая-то бывает: интеллигенция заходит… — Ну значит, теперь полный набор всего есть, — привлекательно улыбнулся президент. Актриса использовала наконец домашнюю заготовку (в конце концов она же была у себя дома): пригласила господина Путина на свой моноспектакль «Оскар и Розовая Дама», в котором она играет сиделку, в чьем воображении возникает больной десятилетний мальчик Оскар, и собственно Розовую Даму, которая время от времени навещает его. У президента в голове сразу возникла театральная реминисценция, которой он поспешил поделиться. Он рассказал, что в свое время ходил на спектакль Константина Райкина, где тот тоже играл две роли сразу. — Я думал, это невозможно будет смотреть, а оказалось очень интересно, — с удивлением вспоминал президент. Актриса предложила ему пирожных, и президент с сомнением посмотрел на фотокорреспондентов. — Согласен, я с большой радостью, только вот коллеги уйдут. — Он показал на журналистов. — А они же покажут, как я… И президент показал, как он обычно надкусывает пирожное. Смотреть на это и правда не было никаких сил. — Давайте выпьем за вас, — сказала на прощанье Алиса Фрейндлих, — чтобы у вас хватило сил разобраться с этим тяжелым спектаклем, который вы режиссируете. Но ничего, вы выдержите, вы же спортивный человек. Господин Путин ничего не ответил. Видно, убежденности в этом у него нет. * * * В конце лета 2005 года я летел из Барнаула в Москву «основным бортом» российского президента и разговаривал с Владимиром Путиным о том, о чем президента до тех пор не решались спрашивать не только журналисты, но и его ближайшее окружение. Я был на похоронах алтайского губернатора Михаила Евдокимова. В Барнаул полетели несколько журналистов из кремлевского пула. Так вышло, что в середине дня мы разделились. Я попал в больницу, где в тяжелом состоянии лежала вдова губернатора. Президент заходил к ней, и они о чем-то довольно долго говорили. Я стоял в коридоре, где алтайский хирург рассказывал, что она получила травмы, несовместимые, они думали, с жизнью. Но она пришла в сознание. Врач говорил, что до сих пор никто ей не смог сказать, что ее мужа нет в живых. Это предстояло, видимо, сделать Владимиру Путину. Остальные журналисты до больницы не доехали и улетели в Москву «передовым бортом». Билета на рейсовый самолет у меня не было. Пресс-секретарь президента предложил помочь. Так я оказался на «основном борту». Моим соседом был личный врач президента. Он рассказывал, что за пять лет не пропустил еще ни одной командировки президента и что ни в одной из них его помощь по серьезному поводу, к счастью, подопечному не потребовалась. — Покушайте, — сказал он мне, — вы же, наверное, проголодались. Профессионал определил это по каким-то, видимо, безоговорочным для него признакам. Я думаю, что скорее всего по моему взгляду на поднос с едой, который уже лежал передо мной на откидном столике. Но притронуться к еде я не успел. Меня позвали в соседний салон. Там я увидел побогаче накрытый стол и президента страны. Он пригласил садиться. Всего нас было пятеро: он, я, его помощник, пресс-секретарь и шеф протокола. Президент предложил выпить. Я отказался: — Я не пью. — Придется, — сказал он. — Не чокаясь. Автокатастрофа, в которую попал Михаил Евдокимов, произвела на Владимира Путина, судя по всему, огромное впечатление. Их отношения не были только рабочими, президента и губернатора. Однажды господин Путин летал в Чечню и, когда возвращался на вертолете, предложил подвезти Михаила Евдокимова, который еще тогда не был губернатором и приехал в Чечню как артист. По дороге вертолет обстреляли. Так что Михаил Евдокимов был для Владимира Путина не чужим человеком. — Странная история с этой аварией, — сказал Владимир Путин. — Почему все-таки у него не было сопровождения? Оно бы не позволило его машине идти с такой скоростью. — Так сняли же сопровождение, — сказал я. — За несколько дней до аварии. — Да я знаю, — ответил президент. — Меня интересует зачем. Он так и сказал: не почему, а зачем. — Ну, про это тоже все говорят в Барнауле, — сказал я. — Известно же, что у него с депутатами конфликт неразрешимый. Начальник УВД, говорят, поддерживал их. — А вы знаете, что он последние три месяца вообще на Алтае не был? — спросил Владимир Путин. — Он просто не хотел, не мог он туда заставить себя поехать. Ему было морально тяжело. — Весь Барнаул говорит, что его убили, — сказал я. — Вы серьезно? — переспросил господин Путин. — Разве не понятно, что это такое роковое стечение обстоятельств? — Когда барнаульского мэра незадолго до этого убили, тоже, говорят, было роковое стечение. Но что такое роковое стечение? Вы же сами говорите: если бы было сопровождение, ничего не произошло бы. Владимир Путин взял трубку телефона, стоявшего на столе (желтая «вертушка» с гербом), и попросил соединить его с генпрокурором. Когда соединили, он вышел из комнаты, где мы сидели. Его не было пять минут. Когда он вернулся, мы продолжали говорить уже на другие темы. Один из собеседников знал, что у меня вышла книжка «Первый украинский» про «оранжевую революцию», и спросил, с кем, как мне кажется, на Украине сейчас можно иметь дело. Я искренне ответил, что, как мне кажется, ни с кем. Господин Путин слушал, мне казалось, бесконечно рассеянно. Тогда я уже сам спросил его о том, что меня, собственно говоря, и интересовало: — А вы с преемником-то определились? — В принципе да, — кивнул он. — Да ведь тут особых проблем нет. Но надо, конечно, еще посмотреть. Два, кажется, кандидата есть? Я точно не помню. Он посмотрел на своего помощника. Тот кивнул. — Правда, оба мне пока не кажутся стопроцентным вариантом. Я слушал очень внимательно. Так внимательно, как я слушал сейчас, я не слушал, кажется, никогда. — Да разберемся, — добавил президент. — Край непростой, конечно. Но это не главная сейчас проблема. — Погодите! — не удержался я и перебил его: — Вы что, про Алтайский край сейчас говорили? — Да, — удивился он. — А вы что подумали? Я внимательно посмотрел на него. Я бы не сказал, что в уголках его глаз спряталась хитринка. И все-таки у меня было ощущение, что со мной сейчас поступают довольно безжалостно. — Да нет, я про вашего преемника, — сказал я. — А-а, — ответил он. — Про моего. Ну понятно. — И что? — А что? — Определились? — А почему вас это так интересует? — Потому что это всех интересует. И вас, по-моему, это интересует не меньше, чем всех остальных. Потому что от этого кое-что зависит. — Ну, — произнес он, — допустим, я определился. — Тогда давайте вы нам скажете, — от всей души попросил я. Я подумал, что можно еще добавить, что я никому больше не скажу. Я подумал, что могу сейчас пообещать что угодно. — А вы считаете, что надо уходить? — поинтересовался он. — Конечно, — искренне ответил я.