– Горожане и в самом деле думают, что смогут отбиться от римской армии? Ипатий ответил обстоятельно, как государственный человек: – У Рима своих забот хватает. Аврелиан сражается на северных границах с варварами, спасает свою власть. Ему и дела нет до нашего города. А Пальмира защитила нас от персов. Через Пальмиру проходят караваны с Востока. Благодаря торговле с Пальмирой наша провинция процветает. Рим нам не нужен! – Почтенный Ипатий, наш император благороден и справедлив. Аврелиан послан богами, чтобы возродить величие Рима. Не сопротивляйтесь ему! Ипатий с подозрением вгляделся в лицо Констанция. – Зачем ты мне об этом говоришь? – Когда я выезжал из Далмации, по дороге мимо меня больше часа маршировали легионеры. Колонна за колонной – три легиона[84]. А если в Тиану придут десять легионов? А если к вам придут двадцать? Мне нравятся жители этого города, такие люди нужны Риму. В твоей воле не допустить их напрасной гибели! Попрощавшись с Ипатием, Констанций мысленно отругал себя за попытку изменить чужую судьбу. Но и не сделать этого он не мог. Ночью ему приснилась смеющаяся Елена в радужных брызгах фонтана. Констанций истолковал этот сон как похвалу богов за доброе дело. До Антиохии он добрался в начале августа. Вечером в таверне добродушные горожане поведали усталому путнику о великой победе войска Пальмиры над восставшей Петрой, столицей Аравии. – Захвачены несметные богатства и тысячи пленных! – Скоро все рынки заполнятся дешевыми рабами! – Царица Зенобия построит в Пальмирской империи новые прекрасные здания! Окончание победоносной войны праздновалось несколько дней, в течение которых Констанций обследовал крепостные укрепления и структуру города. А он был огромен и давно вырвался за границы цитадели времен Александра Македонского. В конце концов Констанций подвел итог своим наблюдениям: взять Антиохию штурмом нетрудно, но покорить жителей силой – невозможно. Уже через неделю Констанций стоял на площади у храма Непобедимому Солнцу[85] в Эмесе[86]. Император Аврелиан сам поклонялся этому культу и ввел его в армии. Констанций не знал, о чем просить бога, в бою больше рассчитывал на себя и своих товарищей, но в храме положил на жертвенник серебряный сестерций и прочел благодарственную молитву. Эмес был прекрасным и величественным городом, который дал Риму нескольких императоров, и они не забывали осыпать его милостями. Здесь, под тенистыми портиками, даже в зной сохранялась прохлада. Бассейны на площадях украшали позолоченные статуи и цветущие нимфеи[87]. Город был хорошо укреплен, однако долгую осаду он бы не выдержал. Будучи великодушным человеком, Констанций надеялся на благоразумие эмесцев. До Пальмиры оставалось около ста миль по прямой, через пустыню. Констанций мог бы отправиться другой дорогой, но отыскал купцов, ведущих караван в Индию через Пальмиру, и пошел с ними напрямик тайными тропами, от колодца к колодцу. Верблюды шли медленно. Лошадь Констанция в начале пути переходила на рысь, но к вечеру плелась за верблюдами, едва переставляя ноги. Караван начинал движение затемно, пользуясь ночной прохладой. Днем, в самые жаркие часы, люди и животные отдыхали под пологами. Ближе к вечеру караван вновь отправлялся в путь и шел, пока глаза проводника различали дорогу. Jean-Léon Gérôme – CARAVANE DANS LE DESERT За день каравану удавалось проходить двадцать миль. На пятые сутки над горизонтом показалась черная полоса, которая постепенно превратилась в пальмовые рощи и зеленые поля. К вечеру путники стояли у западных городских ворот, закрытых на ночь, но постоялый двор у крепостной стены оказался удобным и чистым. Утром Констанций вошел в город. Широкую улицу, на которой свободно могли разъехаться две колесницы, запряженные квадригой коней, обрамляли высокие портики. Под ними на мраморных прилавках были разложены товары со всего света. Город-оазис, выросший на Великом Шелковом пути, поразил воображение Констанция. Пальмира готовилась встречать свою повелительницу. Толпы празднично одетых людей с охапками цветов заполнили портики вдоль дороги. Стражники сдерживали напор и не давали горожанам лезть на дорогу. Lawrence Alma-Tadema – Spring (detail) Вдруг от ворот прокатился многоголосый рев: – Едут! Едут! Едут! Вскоре улицу наполнили восторженные крики, топот коней и грохот колес. На золоченой колеснице, окруженная охраной и цветами, явилась блистательная царица Зенобия. Прижимая руку к золоту лат, она преклоняла голову, благодаря свой народ, а тот неистово приветствовал победительницу восставшей Петры. Giovanni Battista Tiepolo – Queen Zenobia Addressing Her Soldiers, between 1725 and 1730 (detail) Констанций оценил красоту царицы и решил, что черты ее лица были резки, но он не мог не признать, что Зенобия необыкновенно хороша. За колесницей царицы двигалась тяжелая кавалерия, победившая знаменитых катафрактов[88] из Парфии[89] и подтвердившая заслуженную славу в последнем походе. Стоя в первом ряду, Констанций внимательно разглядывал вооружение и доспехи. Лошади шли тяжело, переход от Аравии до Пальмиры дался им нелегко. За спиной Констанция прошепелявил знакомый голос: – Римская конница побежит при первом натиске наших героев! Он обернулся и узнал легионера, который сопровождал его к префекту в Византии. Не узнать лицо с ужасным рубленым шрамом было невозможно. Ему вспомнилось предостережение Модеста Юстуса о дезертирах-пальмирцах. Дезертир тоже его узнал и что было мочи заорал: – Стража! Стража! Здесь римский лазутчик! Констанций не раздумывая нырнул в толпу горожан и пригнулся, чтобы высокий рост не выдал его, но стражники перекрыли все выходы из портика. Он пробирался туда, где пересекались главные улицы и была возможность улизнуть, но как только добрался до перекрестка, увидел впереди шеренги солдат. Остался только путь на восток, вслед за праздничной процессией, которая продолжала двигаться к храму Бела[90]. Стражники у ворот беспрепятственно пропускали народ в обширный двор храма. Констанций тоже вошел туда и в поисках выхода обследовал портик по периметру двора. Он отыскал вторые ворота, но выходить до окончания церемонии было запрещено. Констанций понял, что оказался в ловушке. Царица Зенобия сошла с колесницы и поднялась по ступеням. Из храма Бела вышли жрецы и под торжественное пение преклонили головы. По пандусу на площадку завели белоснежного быка с золочеными рогами. По знаку верховного жреца народ хором стал повторять слова священной молитвы. Жрец в алом одеянии оглушил быка молотом, другой перерезал горло. Вспоров брюхо быку, верховный жрец изучил печень и легкие, затем возложил их на алтарь. Вспыхнул огонь, и все стихло. Горожане и стражники затаив дыхание следили за клубами дыма, которые поднимались к небу. Жрец поднял руки, и это значило, что благодарственная жертва принята, бог обещал благополучие и процветание. Отовсюду понеслись крики радости. Церемония закончилась. Царица и ее приближенные покинули храмовый двор. Стражники у ворот беспрепятственно выпускали женщин. Мужчин встречал дезертир. Толпа во дворе редела, и наступил момент, когда он указал на Констанция: – Вот лазутчик! Берите его живым! Осталась последняя надежда, и Констанций помчался к храму. На пороге он выкрикнул: – Peto ad asylum![91] – и упал, сраженный ударом древка по голове. Из храма к Констанцию приблизился жрец, со стороны двора прибежал охранник и остановился на пороге – вооруженный человек не мог войти в храм. – Я заберу его! – Этот человек попросил убежища у верховного бога, – ответил жрец. – Он под его защитой. – Ступня лазутчика не в храме, я вытащу его за ногу! К жрецу подошел служка и затащил Констанция в храм. – Как видишь, у нас больше нет причин для спора, – сказал жрец и степенно удалился. За тысячу миль от Пальмиры, в Дрепане, Елена ощутила резкую боль в затылке, а потом и в сердце. Так она поняла, что с Констанцием случилась беда, и сделала то, что должна была сделать, – обратилась к Иисусу Христу и попросила помочь сыну Божьему и человеческому Констанцию преодолеть все невзгоды. Бог обещал помочь, или же ей так показалось. Но боль в затылке утихла, и сердце забилось ровнее. Во время сиесты она решилась поговорить с отцом. – Перед отъездом Констанций сказал, что, когда вернется, попросит у тебя моей руки. – Ты сама этого хочешь? – Мне кажется – да. – А как же Давид? – отец с горечью посмотрел на нее. – Люблю его как брата и буду продолжать любить. – Вот как! А если Констанций не вернется? – Он вернется, я знаю!