Воздавая должное героине, Елена крикнула вместе со всеми: — Сальве, Зенобия! — Ишь, гордячка! Августой стать захотела, провинциалка безродная, — вознегодовала матрона. Ее второй подбородок возмущенно затрясся. Между тем в Большой цирк въехала золоченая колесница, запряженная четверкой белоснежных коней. Позади возницы в золотом венце стоял император. Трубачи заиграли «Аве», и толпа взревела, приветствуя Аврелиана. — Ну, а теперь смотри! — матрона ткнула Елену в бок. — Идут знатные иноземцы! В ту же минуту на дорожку начали выходить представители разных стран, разодетые в экзотические одежды. Перед каждым посольством служитель нес табличку с названием государства. Когда прошли иноземцы, преторианцы построились в колонну и покинули цирк. Елена спросила у матроны: — Триумф закончился? — Как бы не так! — воскликнула та. — Сейчас пойдут наши храбрые воины, которые отличились в сражениях. Знаменосцы пронесли мимо трибун штандарты героических легионов, когорт и ауксилий. Военные шли, печатая шаг, одетые в начищенные доспехи и шлемы с плюмажем. Каждый легион выкрикивал свою кричалку, стараясь быть громче других. Но иногда, по команде, все одновременно орали во всю силу легких: — Аве, император! Аве, Аврелиан! От этого крика закладывало уши, и приветствие разносилось далеко за пределы Большого цирка. После военных прошла колонна полуголых мускулистых гладиаторов. Им предстояло биться во славу Юпитера в течение последующей недели празднеств. Aniello Falcone — Roman athletes, circa 1640 Слегка порозовев, матрона заметила: — Говорят, Аврелиан выставил восемьсот пар гладиаторов! Цены на пот наверняка упадут! — На что? — переспросила Елена. — А ты разве не знаешь? — матрона перешла на шепот. — Пот гладиатора делает кожу молодой. В пятьдесят можно выглядеть юной девушкой! — Тогда бы и гладиаторы не старились, — резонно возразила Елена. — Но ведь это не так! В ответ на ее слова матрона поджала губы и отвернулась. Триумфальное шествие замыкали сенаторы и консулы Рима. Они принимали участие отнюдь не по своей воле, а по приказу императора, поэтому у многих были недовольные лица. — Куда теперь направится процессия? — поинтересовалась Елена. Матрона поднялась со скамьи и, прежде чем уйти, сообщила: — Шествие обогнет Палатинский холм и поднимется на Капитолий, чтобы принести жертвы Юпитеру. В каструм Елена возвращалась по украшенным улицам Рима. Прохладное ноябрьское солнце нежно касалось ее лица. Двери храмов были открыты, внутри курились благовония, и жрецы тянули благодарственные гимны. Из харчевен раздавались звуки веселой музыки. Нарядные горожане беззаботно прогуливались, создавая иллюзию мира и благополучия. Boulanger, La promenade e sure la voie des tombeaux, à Pompei, 1869 Елена свернула из переулка на широкую улицу и увидела над крышами домов столб серого дыма, подсвеченный последними лучами заходящего солнца. Он возвестил о том, что церемония триумфа закончилась, и Аврелиан отбыл в свой дворец на Палатинском холме. Предъявив часовому пропуск, Елена прошла через ворота в каструм претория. Здесь, в казармах для офицеров они с Констанцием и маленьким сыном занимали две неблагоустроенные комнаты. Елена и Константин приехали в Рим всего несколько дней назад. Кроме кучера Оригена с ними прибыли няня и горничная. Показывая жене квартиру, Констанций был очень горд тем, какое замечательное жилье сумел получить. Елена же, привыкшая к лучшим условиям, пришла в неописуемый ужас. Она стояла посреди обшарпанной комнаты, где на сундуках сидели растерянные рабыни, и двухлетний Константин с недоверием глядел на бородатого незнакомца — своего отца. Елена ничего не сказала мужу, подняла рабынь и начала устраивать их римскую жизнь. Констанций не видел семью два года, им приходилось заново строить свои отношения. Было много недопонимания и бытовых сложностей, однако ночи соединяли Елену и Констанция безоговорочно, и они берегли то счастье, которое создавали вместе. В день триумфа Констанций вернулся домой с хорошими новостями: их с Еленой пригласили в амфитеатр Флавиев[29] на открытие гладиаторских игр, посвященных Юпитеру. Елена захлопала в ладоши, однако узнав, что Констанций как офицер-преторианец будет сидеть во втором ярусе, а она — в четвертом, расстроилась. Тем не менее на следующий день Елена рассматривала гигантский амфитеатр с высоты птичьего полета — далеко внизу сидел ее муж. Разглядеть его не получилось, хоть трибуны первых двух ярусов оставались полупустыми: туда попадали по специальным приглашениям только мужчины. Зато на четвертом ярусе свободных мест не осталось. Мальчишка, продававший игрушечных гладиаторов, с трудом пробирался по узкому проходу. — Смотрите, почтенные матроны: вот Фламма Сириец, Спартак, император Коммод. А вот Теодорус Непобедимый. Он — последний. Берите! Елена протянула монету и забрала фигурку. Это был полуголый димахер[30] со свирепым грубо вырезанным лицом. Конечно же, на отца он ничем не походил. — Про него говорят, что он никого не убивал. — Мальчишка усмехнулся: — Понятно, что это враки! — А вот и нет! — с жаром возразила Елена. Мальчик философски заметил: — В бою всякое бывает. Иногда, чтобы выжить, приходится убивать. Колизей постепенно заполнился. Арена с золотистым песком будто светилась. Все ждали появления императора. Вдруг зазвучали фанфары, потом еще и еще раз, и в огромном амфитеатре сделалось тихо. Alma-Tadema, Lawrence — The Colosseum, 1896 Оркестр заиграл, и в императорскую ложу вошел Аврелиан. Он вскинул в приветственном жесте руку, обвел взглядом восторженные трибуны и подал знак открыть гладиаторские игры в честь всемогущего Юпитера. Под бой барабанов из темноты тоннеля начали выходить гладиаторы. Они были в разных доспехах, но все несли в руках свои шлемы. Зрители узнавали своих любимцев, взрывались воплями и хором скандировали их имена. Обойдя арену, гладиаторы построились в шеренги лицом к императору. Барабаны и трибуны затихли. В торжественной тишине гладиаторы хором произнесли древнюю формулу посвящения: — Аве, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя! Вскоре большинство из них скрылось в тоннеле, и на арене остались восемь пар гладиаторов. Надев шлемы, они начали сражение. Позади Елены вскрикнула женщина: — Ты только посмотри на тех огромных красавцев! Они непрерывно атакуют, не ходят вокруг да около! Ей вторила другая: — А мне нравятся двое, в центре! Ах, один из них ранен! На нем кровь! Он упал! Меч проскрежетал по забралу, и Елена инстинктивно откинула голову. Скоро один из противников ткнул другого мечом в подмышку, и бок гладиатора окрасился кровью. Раненый выронил оружие, и его рука бессильно повисла. Он поднял левую руку с вытянутым указательным пальцем, прося пощады. Jean-Leon Gerome — Pollice Verso, 1872 Бой остановили. Трибуны громко скандировали: