— Но ведь он не знает содержание второго пергамента, — с тревогой уточнила Элина. — Нет, не знает, и для него это не имеет никакого значения. — Богдан поворочался в кресле, как будто выражая свое недовольство. — Скорее бы сбыть их с рук! — Но сначала ты позволишь Нинель Николаевне перевести недостающую часть. — Да мне и самому интересно… — Надеешься отыскать клад? — А чем черт не шутит! — Тебе лучше успокоиться, — окоротила его Элина. — Прошло столько времени, что даже указание места, где хранятся сокровища, бесполезно. Нужны точные ориентиры. — Чем черт не шутит… — повторил Богдан, но уже с меньшим энтузиазмом. Элина сцепила руки и сосредоточенно взглянула в окно. Солнце клонилось к горизонту, и кипарисы, стоявшие вдоль дороги, растянули длинные тени, образуя мрачную аллею. — Давай вернемся к тому моменту, когда епископ и служка явились в твою каюту, — предложила она. — Где находилась Ода во время вашего разговора? — Если быть точным, лежала в спальне, в постели. — Значит, она все слышала? — Элина перевела глаза на Богдана. — Практически все. Но потом, минут через десять, Ода ушла. — Как это выглядело? — Натянула платье и как была, босиком, проследовала через гостиную к выходу. Я сразу понял, что она разозлилась, но был поставлен перед фактом и не мог отложить разговор с Чезарини. — Значит, епископ и Себастиан видели Оду… — медленно проговорила Элина. — И она их видела. Более того, она услышала разговор, который не должна была слышать. — Постой! Ты предполагаешь… — начал Богдан, и Элина договорила: — Думаю, что если бы Ода пересидела в спальне, то осталась бы жива. — Выходит, ее убил Себастиан? — Это же очевидно! Способ проникновения в каюту Оды такой же, как и в остальных случаях. Богдан покачал головой, и его глаза увлажнились. — Плохо… Тяжело осознавать, что ты повинен в чьей-то смерти. — Могу успокоить лишь одним: ты не знал, чем все закончится. — Слабое утешение… — он тяжело вздохнул. — По крайней мере, теперь ты знаешь, на что я потратил те полчаса. — То, что ты рассказал, вполне уложилось в общую картину. Мало-помалу все встает на свои места. По прибытии в Бен-Гурион все пятеро предпочли держаться возле друг друга, поскольку собирались лететь одним самолетом. Подойдя к регистрационной стойке, Лидия указала глазами на регистрацию первого класса: — Смотри-ка, бабушка, наш епископ. Теофилус Чезарини и правда стоял там, держа в руке маленький саквояж. Невысокий, одетый в черную сутану, он что-то сдержанно выговаривал служащей. Взглянув на Нинель Николаевну, епископ почтительно преклонил голову, но, заметив позади нее Богдана и других своих сотрапезников, непроизвольно скривился. У паспортного контроля им все же пришлось оказаться рядом друг с другом. Приветствуя епископа, Богдан заинтересованно взглянул на саквояж, и Элина сообразила, что речь идет не только о переводе на счет, но еще о наличных. За пограничным пунктом Богдан посмотрел на Элину и, словно уловив ее мысли, пожал плечами: — Не упускать же клиента… Вылет получился весьма сумбурным. Пригласив пассажиров на посадку, ее вскоре отменили. Позднее все прояснилось: во время посадки один мужчина вытащил из-за пазухи «арафатку»[52]. Его вместе с женой и ребенком задержали и допрашивали до тех пор, пока кто-то из пассажиров не подтвердил: арафатку незадачливый пассажир купил по дороге в аэропорт, чтобы прикрыть ребенка, — в автобусе был неисправен кондиционер. Таким образом, посадка была продолжена, и через сорок минут с небольшим отставанием от графика самолет вылетел в Стамбул. Элина сидела третьей, в одном ряду с Лидией и Нинель Николаевной. Девочка до самого вылета переписывалась с Мойшей. Бабушка одобрительно кивала: новое увлечение Лидии было ей по сердцу, потому что Мойша остался в Иерусалиме и не представлял для девочки ни нравственной, ни эмоциональной угрозы. Богдан оказался не у дел: Лидия «разлюбила» его. Но Элина неожиданно для себя увлеклась болгарином. Она сидела у прохода и время от времени поглядывала на него, сидящего рядом с Ердыном Экинджи. От такого соседства Богдан лишь выигрывал: его волосы были чернее рыжеватых волос Ердына, плечи мускулистее, а кожа более загорелой. — В аэропорту Стамбула Лидочку заберет ее мать, — сказала профессорша. — Она едва с ума не сошла, когда узнала о пожаре на судне и нашей эвакуации. — Любая мать отреагирует так же, — проговорила Элина. — Вы не знаете моей дочери, — улыбнулась Нинель Николаевна. — Так она реагирует на все, что происходит вокруг нее. — Время такое. Одни сплошные неврозы. — Неврозы?! — Нинель Николаевна в запале развернулась к Элине. — Я родила ее, когда училась на третьем курсе. За три дня до родов сломала ногу, а через месяц узнала, что муж изменил мне с подругой. Стипендия — сорок рублей, съемная комната, в гардеробе — одно платье. И никаких неврозов! — Тогда было другое время, — снисходительно улыбнулась Элина, — и люди были другой закалки. — Времена всегда одинаковые! У нее все есть: прекрасный муж-дипломат, роскошная вилла, достаток, интересная работа. Такие возможности! Откуда взяться неврозам? — Да-а-а… — протянула Элина и задумалась о своем. На первый взгляд и у нее все было в порядке. Хорошая работа, квартира в центре Москвы. Что еще? Да, пожалуй, и все. Она даже собаку завести не могла. Кто бы с ней гулял во время командировок? От этого тотального одиночества она и ввязалась в авантюру с болгарским ухажером, которая так некрасиво закончилась. «А, собственно, почему некрасиво? — Элина усмехнулась: — Спуск по шторам с третьего этажа был фееричным». По прибытии в Стамбул в аэропорту их встретила мама Лидии. Она вцепилась в девочку с первых ее шагов из зоны досмотра. — Жива! — женщина истерично зарыдала, потом отстранилась и переключилась на Нинель Николаевну: — Надо было сразу мне позвонить! Почему я должна была узнавать о пожаре от менеджера туристической компании? — Я позвонила сразу, как только мы с Лидочкой ступили на берег, — с непоколебимым спокойствием ответила профессорша. Женщина развернула дочь и, не увидев рюкзака, спросила: — Где ее вещи?! — На дне Эгейского моря, — с легкой иронией ответила Нинель Николаевна. — Почему ты их не забрала? — Потому что спасала твою дочь. До тряпок мне дела не было. — Безалаберность — твоя характерная черта! — Не забывай, что я твоя мать, — одернула ее Нинель Николаевна. Женщина посмотрела на часы и заторопилась: — Давайте быстрее! Вот-вот объявят посадку на Варну. Оттуда нас заберут на машине. — Я с вами не еду, — сообщила профессорша. — Почему? — ее дочь удивленно замерла. — У меня остались дела в Стамбуле. — Какие еще дела?! — Важные. Скорее всего, прилечу завтра. Или дня через два. Лидия уцепилась за бабушку: — Я с тобой! — Ты летишь со мной! — запротестовала мамаша. — С бабушкой интересней! — Твоя бабушка — авантюристка! Забудь! Их расставание проходило трудно, с бурными протестами Лидии. Тем не менее мать и дочь ушли на регистрацию, когда объявили рейс на Варну. Богдан подвел Элину и Нинель Николаевну к епископу, который ожидал поодаль и без всяких прелюдий сообщил: