— Христианский бог не разрушает империю. Напротив, единый Бог ее укрепит! — возразил Константин. Диоклетиан свирепо уставился на воспитанника и с ненавистью крикнул: — Пошел вон! И не попадайся мне на глаза! — Да будет твоя слава вечно с тобой, мой повелитель! — Константин преклонил колено и поспешил выйти из кабинета. По прошествии времени он часто мысленно возвращался к этому разговору, который имел далекоидущие последствия. * * * Первого мая триста пятого года на холме, в трех милях от Никомедии, Диоклетиан собрал военных и чиновников, занимавших высокие государственные должности. На этом же месте ровно двадцать один год назад военные легионы провозгласили его императором. Теперь болезненно исхудавший Диоклетиан объявил собравшимся о решении, которое он принял вместе с Августом Максимианом, соправителем центральной части Римской империи. Они отрекались от высших титулов и передавали власть новым Августам: Галерию и Констанцию (отцу Константина). Большинство собравшихся ожидали, что титулы Цезарей получат Константин и Максенций, взрослые сыновья новых Августов. Но их получили ничем не примечательные офицеры, которые служили под началом Галерия. Константин остался не у дел, однако Август Галерий держал его под неусыпным наблюдением и при каждом удобном случае омрачал жизнь. Так, во время пира после охоты, Галерий втолкнул его в клетку с голодным леопардом. Разъяренный зверь напал на Константина, но через мгновенье забился в его руках с перерезанным горлом. Это происшествие получило широкую огласку, обросло невероятными деталями и подробностями. Вскоре Константин получил письмо от Елены. «Аве, Константин! В поместье пришла ужасная весть о твоей битве со львами. Насколько тяжелы твои раны? Тебе следует как можно скорее покинуть Никомедию. Двор Галерия — опасное для тебя место. Езжай в мансио и, если не застанешь Теодора, знай, где отыскать тайник. В кузнице есть воздушный колодец. На дне, в боковой кладке, увидишь большой камень. Нажми на него, и тебе откроется комната. В ней ты найдешь мешки с монетами. Возьми только часть, больше тебе не увезти. Священная Чаша Иисуса пусть остается в тайнике до лучших времен. Там же увидишь список с именами христианских епископов западных городов и письма Давида с просьбой о помощи. Ты некрещеный, но христиане тебе помогут. Также сообщаю, что епископа Иосифа распяли за то, что он не отрекся от христианской веры. В пассусе от входа в кузницу Теодор установил памятную стелу с именем нашего друга. Помни и всегда рассчитывай на меня. Да пребудет с тобой Господь наш Иисус. Любящая тебя Елена». Смерть кузнеца Иосифа болью отозвалась в сердце Константина. Однако, прочитав про «битву со львами», он улыбнулся. Четыре кровавые борозды на плече — все, что осталось после короткой схватки с леопардом. Мысль покинуть двор Галерия посещала Константина и раньше, но безопасное место для него было только одно — рядом с отцом. Добираться до Августа Констанция пришлось бы через территории, которыми управляли враждебные Цезари. Константин рассматривал возможность переправиться к персам, но не мог принести римскую доблесть в жертву Сасанидам[60], не хотел воевать против тех, с кем еще недавно сражался плечом к плечу. Письмо от отца пришло как нельзя кстати. Констанций сообщил о своей болезни и просил своего соправителя Августа Галерия отпустить сына в Галлию. Дабы искоренить дворцовые сплетни о неприятной истории с леопардом, Галерий сделал широкий жест и на официальном ужине, в присутствии гостей позволил Константину отправиться к больному Августу. Утром, отрезвев, Галерий передумал и велел вызвать Константина, чтобы упечь его за решетку. Но выяснилось, что тот не стал откладывать отъезд и ночью покинул Никомедию. Отправленная вдогонку погоня не обнаружила следов беглеца. И тогда голубиная почта доставила во все большие города вдоль дорог в западном направлении приказ арестовать Константина. В качестве особой приметы были указаны следы звериных когтей на правом плече. Между тем секрет маршрута Константина был прост. Как и велела матушка, он завернул в Дрепан. К мансио прибыл в предрассветное время, одновременно с тем, как отворили ворота и подвезли провизию. Теодор заметил внука до того, как тот подъехал к воротам. — Ты ли это, Константин?! Неожиданное время для приезда! Подъехав, он спешился и сообщил деду: — Я уезжаю к отцу, он болен. Не исключаю, что за мной отправлена погоня. — Нет, так просто тебя не отпущу. Я поклялся Елене, что провожу тебя в тайничок. У кузницы Теодор сдвинул створку ворот, зажег лампу и посветил в колодец: — Полезай. — Я знаю, что нужно делать. — Константин забрал у деда светильник, спустился вниз и открыл вход в тайную комнату. Внутри он увидел сверток, напоминавший по форме чашу, еще там стояло несколько запечатанных кожаных мешков. «Серебро матери. Возьму пару горстей, пригодятся в дороге». Константин сломал печать и запустил руку в мешок, но серебро показалось непривычно тяжелым. Он посветил внутрь и пораженно застыл. Мешок был полон золотыми ауреусами Октавиана Августа. «Ах, не проста моя матушка, — подумал Константин. — На эти деньги я бы смог купить лошадей и экипировать тысячи катафрактов. Да еще кормил бы их целый год». Сверху раздался приглушенный голос Теодора: — Мать велела взять только часть. Наполнив свой кошель ауреусами, Константин выбрался из колодца. Дед обнял его и повел в конюшню. — Идем, выберешь себе пару лошадок. Тогда не придется менять их в постоялых дворах. Погоня быстро собьется со следа. — Мне нужно спешить… — Сначала Дорсия накормит нас завтраком. Потом отправимся в порт и подыщем тебе корабль, который пойдет в Гераклею[61]. В море отдохнешь — впереди две тысячи миль верхом. Константину и в самом деле предстоял долгий путь через всю империю с Востока на Запад. По прибытии в Гераклею в первый же день он преодолел восемьдесят миль и ночью подъехал к воротам постоялого двора. Однако, заметив у ворот вооруженных легионеров, понял, что его разыскивают. Тогда он обратился к местному епископу, имя которого отыскал в списке Давида. В христианской общине Константин получил приют и свежих лошадей. Тот же епископ сообщил ему имена братьев во Христе, которые живут в Филиппополе. Достигнув Филиппополя, Констанций отыскал нужную улицу, утопавшую в яблоневых садах, и дом, возле которого стояла повозка, запряженная волами. Проехав мимо, он остановился поодаль, чтобы проверить, нет ли опасности. В тот же миг из дома вышли легионеры и закинули в повозку что-то тяжелое. Лошадь Константина захрапела и поднялась на дыбы — запах крови был сильнее запаха яблок. Волы тронули с места и медленно потащили повозку. Когда она подъехала ближе, он увидел трупы детей и взрослых. Легионер на ходу натянул полог и в ответ на взгляд Константина, заметил: — Нечестивые христиане отказались отречься от веры. Слава Августам! Их казнили на месте. Спустя месяц после побега Константин переправился через Рейн и оказался в Галлии. Еще три дня — и он обнимал отца в каструме Гезориака[62]. Со дня их последней встречи Констанций постарел и выглядел старше своих пятидесяти шести лет, однако его лицо светилось безмерной радостью. — У меня большие планы, сын. Хочу показать тебе Британию. Завтра на рассвете выходим в море. Когда утром флагманский корабль Августа Констанция покидал гавань Гезориака, верхушка высокой мачты с вымпелом уже освещалась солнцем. В его сопровождении шли две биремы с полным вооружением. В Британском море[63] ветер наполнил паруса, и корабли неслись по волнам со скоростью галопирующей лошади (так для себя определил Константин). В первый же день морского путешествия с Константином приключилась морская болезнь. Он мало путешествовал морем и не терпел качки, тем не менее, преодолевая недуг, твердо стоял на мостике рядом с отцом. — Долго ли продлится путешествие? Отец развернул карту: — Если ветер не сменится, через три часа достигнем Британии и пойдем вдоль берега. К полудню обогнем мыс и ближе к вечеру вместе с приливом войдем в реку Тамесис[64]. — Значит, дальше рекой? — спросил Константин. Такой маршрут его устраивал больше. — В Дубрисе[65] высаживаться не будем. Поднимемся верх по реке до Лондиниума[66], там расположен большой каструм. — Констанций похлопал сына по плечу. — Представлю тебя легионерам как будущего главнокомандующего. Берег Галлии медленно удалялся, а полоска по курсу превращалась в ослепительно белые скалы. Военные корабли догнали и обошли караван торговых судов. Нос флагманского корабля больше не рыскал, и качка была терпимой. — Нравится? — поинтересовался Констанций. Константин молча кивнул, и отец продолжил: — С мастером Героном, который строил все мои корабли, я познакомился в Дрепане, когда Аврелиан послал меня туда за биремами. Если у корабелов есть своя муза, то она не расстается с Героном! — Тогда ты познакомился с матерью? — спросил Константин. Отец не ожидал такого вопроса, но все же ответил: — Да. Влюбился с первого взгляда, и ни разу не пожалел. — Тогда почему развелся? Констанций повернул голову и взглянул на сына: — Ты с юного возраста жил при дворе Диоклетиана, но так ничего и не понял. Божественные Августы Диоклетиан и Максимиан желали получить меня с потрохами! И если бы я возражал, нас всех бы убили. Меня отправили воевать в Британию, на границу империи, но вы были спасены, и это давало мне силы жить. — Немного помолчав, Констанций спросил: — Твоя мать считает меня предателем?