* * * Спустя шесть лет каррука Елены в сопровождении четырех конных телохранителей, остановилась у Латинских ворот Вечного города. Дальше в Рим нужно было идти пешком или ехать на лектике[78]. Boulanger — Via Appia, colored, 1881 Всадники спешились, один из них открыл дверцу карруки и помог сойти на мостовую благородной матроне. Елене, поседевшей и слегка располневшей, к тому времени было без малого шестьдесят. В сопровождении горничной Елена вошла в ворота, за которыми бурлил шумный рынок. Два телохранителя раздвигали толпу руками с раскатистым рыком «р-р-расступись». Иногда, для убедительности, добавляли пинок. Еще двое оберегали матрону сзади. Проход под надвратной башней из светлого травертина был узким, но улица за ним — довольно широкой. Дорога привела процессию к Цирку и затем — к Палатину. Здесь, у входа в дворцовый комплекс стража почтительно склонилась перед Еленой. Придворный, одетый в шелковую тунику и пурпурный плащ, преклонил перед ней колено: — Благородная матрона Елена, я отведу тебя в покои. Так повелел Август Константин. Он проводил Елену в ту часть дворца Домициана, где она проживала с Констанцием и юным Константином более двадцати лет назад. Из гулкого вестибюля послышался голос сына: — Матушка! Вот и ты! Он шел навстречу ей — высокий, статный, красивый, в вышитой золотом одежде. Константин олицетворял собой успех, победу и власть. Мать и сын обнялись. — Ты приехала одна? — удивился он. — Я предполагал, что Давид сопроводит тебя в путешествии. — Август Галерий разрешил богослужения, и Давид стал епископом. А еще после смерти Теодора ему пришлось заниматься делами мансио. Я буду его глазами! — Милая матушка… — Наша община молилась за тебя, сынок, просила у Бога помощи. — Молитвы мне помогли, — Константин с благодарностью взглянул на мать и коснулся губами ее щеки. — Идем, я все тебе расскажу. В небольшом уютном триклинии впервые за шесть лет мать и сын наконец могли поговорить за ужином. — В последние годы моя армия усилилась христианами, которые спасались от преследований. — Надеюсь, ты убедился в том, что это люди особой стойкости. — О да, матушка! Ты преподала мне великую науку. — Я слышала, что в борьбе за власть ты сразился с Максенцием[79]. — Сражение готовилось несколько лет, но победа пришла стремительно! Перед выступлением войск я увидел знамение: крест, символ Христа, полыхал в полнеба. Многие узрели его, но я решил, что он предназначен мне и распорядился изготовить лабарум[80] с хризмой[81] и надписью: «Сим побеждай». Мы победили, и это был Божий перст! Raphael Santis — Vaticano, Stanza Di Costantino — affresco — В твоем дворце я видела немало архиепископов. Еще недавно их место было только в тюрьме. — По моему приказу готовится важный документ о свободе вероисповедания, возврате церкви собственности и возмещении убытков. — И это было бы справедливо, — с одобрением проговорила Елена. — Но где же ты возьмешь столько денег? Услышав этот вопрос, Константин помрачнел: — Растянем выплаты на несколько лет. Средства будем изымать из налогов. Елена поднялась из-за стола и торжественно объявила: — Сейчас я сделаю то, ради чего проехала половину империи. — Ты говоришь загадками… — Отошли рабов, возьми эту лампу и следуй за мной. Они прошли в мраморный вестибюль. Елена остановилась и нажала рукой на камень. Часть стены повернулась, открыв лестницу. — Помоги мне, — попросила она и стала медленно спускаться по ступеням, опираясь на руку сына. Спустившись по лестнице, они проследовали дальше, и перед ними затрепетали тысячи огоньков. — Что это!? — воскликнул Константин. — Золото Флавиев. — Как ты о нем узнала? — Много лет назад император Аврелиан приказал мне рассчитать, все ли сокровища Иерусалимского храма были потрачены Флавиями. Изучив документы и планы, я узнала, что значительная часть сокровищ осталась, но не успела рассказать об этом Аврелиану. Теперь понимаю, что это было Божественное провидение. — Матушка, ты сделала Риму поистине царский подарок! На эти деньги я выстрою новую прекрасную столицу на новом месте. И это будет первый христианский город. Ты — благороднейшая из женщин! В честь знаменательного события Константин распорядился отчеканить монеты с портретом Елены и надписью Nobilissima Femina[82]. Capitolo XXI Стамбул, Херсек. Наше время В тамбуре почтового отделения сделалось тесно от набежавших людей. За дверным стеклом на улице собрались зеваки. — Что с ним? — Элина бросилась к Таскирану. Богдан присел рядом и приложил пальцы к шее. — Тихо… Все смолкли и, кажется, престали дышать. — Ну что? — первой не выдержала Нинель Николаевна. — Жив. — Богдан поднялся с корточек и огляделся: — Кто-нибудь, вызовите врача и полицию! Но именно в этот момент Айзак Таскиран приоткрыл глаза. — Не надо… — Он обвел взглядом почтовых служащих, вытащил из кармана удостоверение и с усилием повторил: — Никакой полиции. Я в полном порядке. Это спецоперация. Было очевидным, что Таскиран еще не совсем пришел в себя. Он сел, потрогал свой затылок и поднес к глазам окровавленные пальцы. — Перекись и бинты — все, что мне нужно. — Ну уж нет! Вам нужен врач! — безапелляционно заявила профессорша. — У вас большая кровопотеря, того и гляди грохнетесь в обморок! — Вас не спрашивают! — огрызнулся следователь. — Просто перевяжите мне голову. — Где Ядигар? Где свитки? — спросил Богдан. — Его не найдете, — Таскиран ответил крайне расплывчато, и это давало повод для размышления.