У покосившегося забора, расположенного как раз напротив магазина, стоял парень лет шестнадцати с самым обыкновенным лицом, какое только можно придумать. То есть описать невозможно, никакой зацепки. Трудно запомнить, легко забыть. Идеально для шпиона, я считаю. Или для маньяка. И одет тоже невыразительно: серая куртка, рабочие штаны, стоптанные кеды с толстым слоем грязи, на голове — кепка, будто украденная у какого-то деда (или у дяденьки Митяя). И этот невыразительный тип нагло пялился на нас, всей своей позой выражая пренебрежение. И руки в карманы засунул, и скособочился весь. — Во, смотрите, местная молодежь. Ты, мам, таких называешь этими, как их, гопниками, — тоже пренебрежительно сказала я своим, не заботясь о том, что парень может меня услышать. — Ага, точно он, — радостно подхватила Леся. Но мама обвела глазами улицу, скользнула взглядом, не задерживаясь, по парню, как по детали пейзажа типа куста или скамейки, и с некоторым недоумением уточнила: — Где гопник? — Да вот же парень стоит, — прошипела Леся, тыча пальцем в нужном направлении, искренне уверенная, что делает это незаметно. — В упор не вижу. — Мама пожала плечами. — Честно. Мы с Лесей переглянулись. Парень сплюнул себе под ноги, развернулся и вразвалочку ушел за забор. Если там и была калитка, то очень удачно замаскированная. Шпион! Ну или маньяк. Но как мама могла его не увидеть? И она не обманывала, я точно знаю. Скорее всего, этот местный пялился на маму все время, пока она ждала нас у магазина. Неужели она не почувствовала его взгляд? От осознания этого мне опять стало неприятно, неуютно — какое-то непроходящее ощущение от Жабалакни, практически без повода... Тут Леся толкнула меня локтем в бок и глазами указала на маму. Та стояла бледная и кончиками пальцев потирала виски, сдвинув очки на лоб. Пакет с продуктами болтался на сгибе локтя, но мама будто не замечала неудобства. Ну, все ясно. Мигрень усилилась, а она отказывается это признавать. Мама и с папой старалась не спорить лишний раз, даже если была права, потому что потом у нее обязательно начинался приступ. Смотреть на нее в такие моменты было больно. Из-за сильных головных болей у мамы даже появилась седая прядка над правым глазом, но об этом знали только мы и мамин парикмахер. Я уже говорила, меня ее уступчивость иногда подбешивала, — пока я не вспоминала, что тому причиной. Когда с чужими людьми были конфликты, например, то их всегда разруливал папа, а сейчас некому было, только мы да мама. И таблетку она вовремя не приняла. Я в таких ситуациях всегда хочу помочь, но вообще без понятия как. Теряюсь сразу. А иногда мне кажется, что мама сбегает от проблем в мигрень, лишь бы ничего не решать. И это меня немного раздражает. В конце концов мама сдалась. — Так, девочки-припевочки, я, пожалуй, в дом пойду. Продукты отнесу, поищу таблетки. Очень надеюсь, что найду, поскольку что-то я сильно сомневаюсь, что здесь есть аптека... В любом случае прилягу. — Что, прямо на это постельное белье? — скривилась Леся. Я закатила глаза. Мама устало пожала плечами: — Да, на это. Особо раздеваться не буду, конечно. Может, наконец, эту неуловимую Изосимиху застану. Надо же, жену так называть! Как какую-то древнюю бабку чужую. Изосимиха... Или это фамилия, что ли, такая? Все равно... — Мама очень аккуратно покачала головой, выражая недоумение. — А вы можете погулять, если хотите. — Мы не хотим! — выпалила Леся, не успела я и рта раскрыть. — Мы лучше с тобой сидеть будем, пока папа не приедет. Я вообще люблю дома сидеть. Ходить еще неизвестно где… — Мы хотим! — с нажимом сказала я и выразительно посмотрела на сестру. Я правда с удовольствием пошаталась бы по деревне. Но одной скучновато. — Да, Леся. Инка права. Совершенно ни к чему сидеть в помещении, когда можно погулять. Главное, будьте осторожны, девочки. Ну что я вам говорю, вы и сами знаете... Смотри, Лисенок, какая погода хорошая. И свежий воздух очень полезен для организма. — Зная, как Леся помешана на экологии и здоровье, мама применила хитрую тактику. Я чуть было не добавила, что в нежилом домике, где мы разместились, запросто может вольготно жить плесень со своими опасными спорами, но вовремя промолчала. Иначе сестра даже порог дома не переступила бы и осталась ночевать на улице. А еще неизвестно, сколько нам здесь папу ждать! ГЛАВА ШЕСТАЯ Выпав из маминого поля зрения, мы с Лесей немедленно стащили с себя шапочки и засунули их в карманы курток. Леся, как более послушная, сразу нашла оправдание нашему поступку: у нас же есть капюшоны, а они гораздо лучше шапок. И тут же она завела привычную песню: гулять она не хочет, места подозрительные, жители подозрительные, везде антисанитария, лучше всего сидеть дома с мамой. В обычное время в такой ситуации я молча доставала наушники и слушала более приятные звуки из своего плейлиста. Но сейчас, кажется, первый раз в жизни я оставила спасительные затычки в нашем новом доме рядом с зарядкой для телефона. Поэтому пришлось пригрозить сестре: если сейчас же не угомонится, пойдет в дом одна! Угроза сработала. По крайней мере, на некоторое время. Зато теперь ее внимание переключилось на новый объект для осуждения. — Так себе деревня. Какое-то захолустье! — оглядевшись по сторонам, заявила Леся. В принципе, я могла бы высмеять сестру за снобизм. Но у меня нет такого принципа. И к тому же в этот раз я была готова с ней согласиться. Деревенька действительно была совершенно захолустная. Мне кажется, здесь в какой-то момент развития произошел сбой. Ну то есть электричество провели, а асфальтовые дороги не проложили. Магазин вроде с современными продуктами, а автомобили — все советские. А дома, кажется, вообще из позапрошлого века. И хоть бы на одном телевизионная тарелка стояла, но нет! Конечно, антенны могли быть не видны с улицы, но все же странно. И телефонов, ни простых, ни мобильных, у них нет, и банкоматов. Только радио. Какой-то прошлый век. На заборах то тут, то там нахлобучены глиняные горшки, издали неприятно напоминающие человеческие черепа. Но что особенно удивительно, так это ряженые чурбачки, которые дяденька Митяй назвал захряпами-наряжухами. Они были в каждом дворе, куда нам удалось заглянуть сквозь разросшиеся кусты. Причем стояли не обязательно в огороде, что было бы логично (отпугивать птиц). Фигуры, упорно ассоциирующиеся у меня с деревянными языческими идолами, торчали то у стены дома, то у забора, то прямо по обеим сторонам калитки. — Праздник у них, что ли, какой-то? — удивлялась Леся. — С Масленицы, что ли, остались? — А что? Вполне возможно! Им было жалко сжигать таких замечательных наряженных захряп, и они решили их оставить навсегда. — Они некрасивые. Жуткие. Леся неодобрительно помотала головой и чуть не упала, споткнувшись об очередную рытвину на дороге. Вообще-то вся так называемая улица состояла из разъезженной и намертво засохшей буграми и волнами грязи. Сейчас здешние дороги сырыми не были, но я легко представила себе, каково тут после дождя. Наверняка увязнешь и ногу не сможешь выдернуть. Затянет, как болото. Что-то все время цепляло меня, пока мы глазели по сторонам. Что-то ускользающее, но неверное, неправильное. Дошло, только когда Леся неодобрительно проговорила: — Вообще, что за манера не писать номера домов? А вдруг я заблужусь? Что вот это за улица? Как называется? — Где ты заблудишься, на этой целой одной улице? — фыркнула я. Но действительно, ни на одном из домов, ни на заборах, ни на каком-нибудь указателе (хотя тут не было никаких указателей) не нашлось ни номера, ни названия. — А как почта их находит? — продолжала возмущаться Леся. — Разве это законно, без адреса быть? — Да они небось сто лет на одном месте живут и ничего не меняют. Помнишь, тетка-продавщица сразу спросила про дяденьку Митяя. Вот у них есть дом дяди Митяя. Почтальон тоже наверняка местный, знает, кому нести письмо: «Жабалакня, Митяю». — Или им никто не пишет, — мстительно предположила Леся. — Так им и надо! Мы бы и внимания не обратили, если бы идущая навстречу женщина вдруг странно не заметалась в явных попытках скрыться. Это была та самая хамская тетка в калошах, Клавдия Матвеевна из Сырых Дорог! И малиновый берет лепешкой тот же! Вот так встреча! Что она здесь делает? Тетка, как только поняла, что замечена, каким-то суетливым движением рванула с дороги в сторону кустов у завалившегося забора. Не раздумывая, мы с Лесей кинулись за ней. Просто из вредности, раз она попыталась скрыться. Взрослый человек — от нас, девочек. На самом деле ни одна из нас не собиралась по своей воле вступать в контакт ни с одним из местных. И уж тем более с этой! Повторюсь, мы рванули за мерзкой теткой просто из чувства противоречия, чтобы отомстить за маму. Но то ли тетка знала тайные тропы, то ли была очень шустрой, только мы ее не догнали. Ну не через забор же она сиганула! Все-таки уже не молодая. И малиновый берет, по идее, легко было разглядеть сквозь скудную зелень, но, однако, он нигде не наблюдался. Пропала прямо как тот гопник. Местная особенность, что ли, — растворяться в заборах? Пока я размышляла о невероятной скорости злобной Клавдии Матвеевны, Леся уже переключилась на свою любимую тему — живую природу. — Ты посмотри, какая жаба! Противная, но хорошая! Огромная какая. Разве они уже проснулись? Разве жабы вылезают в конце апреля? Сестра уже сидела на корточках над действительно внушительным земноводным. Неужели у нас в природе водятся такие великанши? Как бы то ни было, жаба однозначно была привлекательнее тетки. — Посмотри в интернете, что там с вылезанием, — посоветовала я, присаживаясь рядом. Лесино лицо мгновенно приняло осуждающее выражение: — Я не собираюсь тратить мобильный интернет на такую ерунду! Ой-ой-ой, какая экономная! Я хмыкнула, потянулась было за своим телефоном, но передумала и сменила тему: — Если тут такие экземпляры водятся, понятно, почему деревню так назвали. Леся уже старательно примеривалась, чтобы сфотографировать жабу на телефон, но та в самый ответственный момент внезапно подпрыгнула ей чуть ли не в лицо. Мы с сестрой одновременно вскрикнули, отпрянули (хотя мне-то что), а жаба, явно довольная собой, издав какой-то кашляющий звук, переваливаясь с боку на бок, ушлепала в сухую траву. Снимка не получилось. Я нервно рассмеялась, а Леся так испугалась, что побледнела и только молча смотрела на меня огромными круглыми глазами. Мы, не сговариваясь, развернулись и отправились к участку дяденьки Митяя, в который раз радуясь, что его рыжая «копейка» прекрасно играет роль маяка для отвратительно ориентирующихся на местности людей вроде нас с Лесей. Мы открыли калитку и прошли по тропинке, как у себя дома. Будто всегда так ходили. Никого не ветретили, только ветерок пробегал по головкам одуванчиков, заставляя их покачиваться волной то туда, то сюда. Красиво. Скучно... И то же отвратительное ощущение, что за тобой следят. Мама полулежала на кровати с мокрым платком на лбу. Очки она сняла и положила на тумбочку, из-за этого лицо ее казалось каким-то беззащитным. Первое, что она сообщила, увидев нас: — Мне Дмитрий Афанасьевич зачем-то рассказал, что кошкалачень — это кошка-оборотень. Можете себе представить, а? Был ли кот в сапогах кошкалаченем? Я вообще не понимаю, почему я об этом теперь все время думаю. И зачем он мне про оборотней рассказывал? Просто пришел и рассказал. Таблеток я не нашла, и у хозяев нет. И аптеки, разумеется, в Жабалакне нет как класса. Посоветовал зато капустный лист приложить на голову и вот про кошкалаченя сообщил. Странно. — Реально странно. А мы огроменную жабищу встретили, она чуть Лесе в лицо не вцепилась!