Странно, что он спросил. — Яблоки предлагала. — Но мы не едим! — выпалила Леся. Я немного напряглась, что сейчас наш обман раскроется, потому что мама же не скрываясь несла прозрачный пакет с яблоками из магазина. Даже не знаю, как выкручиваться из такой неловкой ситуации. Но дяденька опять без выражения кивнул. Отлично, оправдываться не придется. — А почему у нее столько этих захряп-наряжух на участке, вы не знаете? О, наконец-то появились на его лице эмоции! Видно было, как же ему не хочется отвечать на этот вопрос. Разумеется, нам с Лесей немедленно стало дико интересно. — Захряпы-наряжухи замещают, стало быть. На месте перехода стоят. Вот там лес уже начинается. Лес наш такой. Ходить в лесу — видеть смерть на носу. Либо деревом убьет, либо мишка задерет, либо леший заберет. Знаете такое? А вот. Пошли и не пришли. А пришли и не дошли. А она всех собирает. Ей все равно, детушки. С перехода тащит, себе забирает. И тех, и тех. И кто не перешел, все равно себе тащит, сама забирает. Очень понятно, ага. Очень понятно, что ничего не понятно. Зато понятно, что бабка сумасшедшая, и больше мы в ту сторону не пойдем. Леся, осмелев, поинтересовалась: — А что у вас, всегда такие жабы водятся огромные? Дяденька Митяй вроде бы обрадовался, что мы сменили тему, но, с другой стороны, было совершенно ясно: новый вопрос тоже оказался неподходящим. Но наш хозяин все же ответил, как бы скучая: — Жабы, да. Живут. Ты, как увидишь, вичкой, вич- кой постегай. И все. Легонько только. И не тронет. — Вичкой? — Ну вичкой, прутиком таким гибким, тонким. Отломай да и... — Надо же! — обрадовалась я. — А я знаю одну девочку, которую зовут Вичкой. Мы в лагере вместе отдыхали. А так она Виктория. — Стало быть, тоненькая была. — И дяденька хмыкнул, как квакнул. Была... Почему была-то? Почему он так сказал? А Леся внезапно опять проявила инициативу, чего ранее за ней не замечалось: — А что за мальчик здесь у вас ходит? Дяденька Митяй, уже было успокоившийся, снова напрягся. Мне показалось, что у него даже глаза беспокойно забегали. — Мальчик? У нас? — переспросил он, хотя и с первого раза отлично расслышал. — Ага. Взрослый мальчик. Чуть постарше моей сестры. Я оценила, что Леся не стала упоминать моего имени. — Так это тол... Мне показалось, что дяденька проглотил кусок фразы, которую собирался проговорить. Мы с Лесей переглянулись, но дяденька Митяй быстро продолжил: — Тот у нас ходит, да. Он ничего. Звал вас? — Нет, не звал. Дяденька одобрительно и рассеянно покивал головой. — Ну ладно, идите к мамке-то. — Что-то недоговаривает этот староватый дедушка, — прошипела мне Леся. Староватый дедушка. Вместо того чтобы обсудить с сестрой странное поведение дяденьки Митяя, я принялась хохотать. Ничего не могла с собой поделать. Леся тут же надулась и замолчала. Тогда я подняла какую-то палку, валявшуюся рядом с тропинкой, и принялась нарочно сбивать желтые головки одуванчиков. Вичкой. Сестра сразу раскричалась, отняла у меня палку и зашвырнула куда-то на грядки в лопухи. Там вроде что-то шарахнулось, будто пряталось в густой траве. Я бы еще чем-нибудь туда запульнула, но Леся снова не дала, потащила к маме. Скучно... ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Мы, толкаясь и в шутку препираясь, ввалились в наш домик, но вовремя вспомнили о маминой мигрени и затихли. Но она не спала, просто лежала, полуприкрыв глаза, какая-то несчастная. И очки сняла. Я сначала хотела рассказать про страшную старуху, но потом посмотрела на мамино бледное лицо, темные круги под глазами и передумала. В конце концов, с нами же ничего такого не случилось. Вот мы здесь, целые и невредимые. А маме будет только лишнее волнение. Расскажем потом, когда отсюда уедем. Даже Леся, любительница потарахтеть обо всем подряд, молча пристроилась у мамы в ногах. Тут мой взгляд упал на полку с книгами. Отличненько, есть чем заняться. Посмотрим, какую литературу предпочитают местные жители. Небось тоже классику, как в выборе картин и ковриков. В пересказе для школьников наверняка. Репродукции книг. В восторге от собственного остроумия, пусть и мысленного, я стала разглядывать корешки. Судя по состоянию книг, их сослали в пристройку из-за ветхости. Все они были переплетены в самодельные обложки из картона и даже, кажется, настоящей кожи. На корешках были выведены от руки печатными буквами названия. И никакой художественной классики среди них не было, в моем понимании. Старье, это правда. Еще дореволюционный алфавит, настоящие чернила. Странный запах, совсем не похожий на привычный бумажный. Наверное, опять сказывалась близость к бане. Все томики, брошюры и даже тетрадки, толстые и тонкие, стояли на полке очень плотно, так что пришлось приложить усилие, чтобы вытащить одну книжку, не уронив и не порвав другие. Леся внимательно следила за мной, не задавая вопросов и не комментируя. Я прямо ждала, что сейчас будет лекция про аллергенную книжную пыль, пылевых клещей, ядовитые испарения с пропитанных чужой слюной страниц. Ну как обычно. Но сестра молчала. Необычно было и то, что Леся промолчала про настырную бабку. Я-то — понятно почему. Но Леся обычно сначала бухтела, а потом спохватывалась. Только, видимо, не сейчас. А я-то уже приготовилась беситься. Ну ладно... Пожав плечами, я осторожно открыла слегка пыльную книжку на первой попавшейся странице и, с трудом разбирая слова с ятями и лишними твердыми знаками, начала вслух читать. Было очень смешно: — «Аще верх главы потрепещет, лицо или уши горят, во ухо десное и левое пошумит, длань посвербит, подошвы отерпнут...» Леся смешливо фыркнула: — Что за «отрепнут»? Я перевернула книжку и прочла на корешке: — Называется «Трепетник». Мама отчего-то не поддержала наш хохот и даже как будто напряглась. — Дай-ка мне посмотреть. Надев очки, она взяла у меня из рук книжку, осторожно полистала, нахмурившись. Поставила, то есть, скорее, впихнула на полку, стала перебирать остальной книжный антиквариат, весь потрепанный, пожелтевший, с завернувшимися от частого использования углами страниц, рассуждая вслух больше сама с собой, чем с нами: — «Рафли», «Мысленник», «Зелейник», «Сносудец»... Что за странная подборка? На церковные тексты не похоже. Какие-то старинные гадания, что ли. Неужели подобные тексты кто-то до революции мог официально издавать? Льва Толстого вон от церкви отлучили, а за такое вообще, наверное, сжечь могли... — Так вот почему эти книжонки сослали из хозяйского дома! Странно, что вообще не уничтожили. А разве у нас жгли ведьм? — Их везде жгли, — скупо проронила мама. — И откуда эти книги взялись у дяденьки Митяя? Он не похож на колдуна, — сообщила Леся, которая, можно подумать, видела очень много колдунов. — Давай я дальше почитаю! — предвкушая что-то очень забавное, попросила я. Но мама почему-то не разделяла наше веселье: — Нет уж. Пусть стоит, где стояло. Чертовщина какая-то. Не нравится мне это... Но Леся, ухитрившись под шумок тоже пробраться к полке, уже азартно листала какую-то брошюру: — Во, слушайте! — Немного запинаясь, она с выражением продекламировала: — «Болезней и смерти злой дух ночами бродит под окнами жилых изб. А под мышкою голову свою держит. И кличет его голова хозяев и домочадцев, зовет по именам. Кто на голос тот откликнется — умрет. Или вселится злой дух в свежий труп, а после сороковин выходит из могилы, дабы бродить по домам да высасывать кровь из ушей младенцев и взрослых. Выглядит точно как покойный человек, и перво-наперво приходит к его семье». — Леся перестала читать и с отвращением скривилась: — Фу, из ушей! Фу, кровь! — Фу, к семье! — встряла я ехидно. Леська скорчила мне рожу. Мама, все еще думая о чем-то своем, а потому не успев сама себя оборвать, сообщила: — Человеческая кровь в больших количествах не переваривается. И у мертвецов тоже, скорее всего, с пищеварением так себе. Поэтому вампиров находили в могилах раздувшимися от крови, будто бурдюки.