— МНЕ МАМА НЕ ВЕЛЕЛА С МЕРТВЯКАМИ ДРУЖИТЬ! В ПОСЛЕДУЮЩИЕ ДНИ ОНА УЖЕ НЕ СТОЯЛА В ОТКРЫТУЮ У ЧАСТОКОЛА, А ТОЛЬКО ВЫГЛЯДЫВАЛА ИЗ КУСТОВ И ПРЯТАЛАСЬ, СТОИЛО КОМУ-ТО ИЗ НАС ОБРАТИТЬ НА НЕЕ ВНИМАНИЕ. ПОСКОЛЬКУ ДЕВОЧКИНЫ СЛОВА НАС НЕМНОГО ОБИДЕЛИ, МЫ ВЕЧЕРОМ ЗА УЖИНОМ ПОЖАЛОВАЛИСЬ, ЧТО НАС СОСЕДСКАЯ ДЕВЧОНКА ДРАЗНИТ. БАБУШКА С ТЕТЕЙ ТОЛЬКО УДИВЛЕННО ПЕРЕГЛЯНУЛИСЬ: — ЭТО ЧЬЯ ЖЕ? В БАШМАКИНО МЕЛКИХ ДЕТЕЙ СОВСЕМ НЕ БЫЛО, А НЕМНОГОЧИСЛЕННЫЕ ПОДРОСТКИ ТУСИЛИ ЛИБО НА РЕЧКЕ, ЛИБО В СТАРОМ КОЛХОЗНОМ ГАРАЖЕ, ГДЕ У НИХ БЫЛО ЧТО-ТО ТИПА КЛУБА. В ИТОГЕ РЕШИЛИ, ЧТО ЭТА ДЕВОЧКА КОГО-ТО ИЗ ПРИЕЗЖИХ, ДА И ЗАБЫЛИ О НЕЙ. А СЛОВА ПРО МЕРТВЯКОВ МЫ БЛАГОРАЗУМНО УТАИЛИ, ТАК ЧТО РАЗБИРАТЕЛЬСТВ НЕ ПОСЛЕДОВАЛО. А ПОТОМ ПОЧЕМУ-ТО НАС СТАЛО БЕСПОКОИТЬ, ЧТО ЗА НАМИ ПОСТОЯННО ШПИОНЯТ. ТАК ЧТО В КАКОЙ-ТО ИЗ ДНЕЙ МЫ, ОБНАРУЖИВ ЗАТАИВШУЮСЯ В ПРИВЫЧНОМ МЕСТЕ ДЕВОЧКУ, ПОБРОСАЛИ СВОИ ВЕДЕРКИ И РЕШИТЕЛЬНО ДВИНУЛИСЬ В ЕЕ СТОРОНУ. ОНА ТОЧНО НЕ ОЖИДАЛА ТАКОГО ПОВОРОТА, ПОЭТОМУ ЗАМЕШКАЛАСЬ И ДРАПАНУЛА, ТОЛЬКО КОГДА МЫ УЖЕ ПОЧТИ ВПЛОТНУЮ ПОДОШЛИ К КУСТАМ. МЫ НЕ ОТСТАВАЛИ. ДЕВОЧКА ОЧЕНЬ РЕЗКО ПОСКАКАЛА ПО КОЧКАМ ОБНАРУЖИВШЕГОСЯ ЗА ЧАСТОКОЛОМ ОВРАЖКА И ПРЫГНУЛА, КАК НАМ ПОКАЗАЛОСЬ, В КАКУЮ-ТО ЯМУ. ТАК БЫСТРО ПЕРЕДВИГАТЬСЯ У НАС НЕ ПОЛУЧАЛОСЬ. НОГИ РАЗЪЕЗЖАЛИСЬ НА МОКРОЙ ТРАВЕ, КОЕ-ГДЕ В САНДАЛИКИ ПРОСАЧИВАЛАСЬ ЖИДКАЯ ГРЯЗЬ. КОГДА НАКОНЕЦ-ТО УДАЛОСЬ ДОБРАТЬСЯ ДО БЕГЛЯНКИ, ТОЧНЕЕ, ДО МЕСТА, ГДЕ ОНА В ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ ПРЯТАЛАСЬ, ВЫЯСНИЛОСЬ, ЧТО ЕЕ УЖЕ И СЛЕД ПРОСТЫЛ. А МЫ ВСТАЛИ КАК ВКОПАННЫЕ. НИ ЗА ЧТО НА СВЕТЕ НЕ СТАЛИ БЫ МЫ ПРЯТАТЬСЯ НА КЛАДБИЩЕ! ОНО БЫЛО МАЛЕНЬКОЕ, ЗАРОСШЕЕ ГУСТОЙ ТРАВОЙ, ЯВНО ЗАБРОШЕННОЕ, СУДЯ ПО ПОТЕМНЕВШИМ И РАСКРОШИВШИМСЯ ОТ ВРЕМЕНИ ДЕРЕВЯННЫМ КРЕСТАМ. ЖЕЛАНИЕ ИСКАТЬ ДЕВОЧКУ СРАЗУ ПРОПАЛО, И МЫ, НЕ СГОВАРИВАЯСЬ, ПОВЕРНУЛИ ОБРАТНО. С ТОГО САМОГО МОМЕНТА МЫ ТВЕРДО РЕШИЛИ, ЧТО ЭТА НЕПРИЯТНАЯ ДЕВЧОНКА НАМ И ДАРОМ НЕ НУЖНА, И БОЛЬШЕ НЕ ОБРАЩАЛИ НА НЕЕ ВНИМАНИЯ. Я УЖЕ И НЕ ПОМНЮ, ПОЯВЛЯЛАСЬ ЛИ ОНА СНОВА В КУСТАХ ИЛИ НЕТ. ПОТОМ УЖЕ, СПУСТЯ ВРЕМЯ, КОГДА ТЕТЯ С БАБУШКОЙ ПЕРЕБРАЛИСЬ ИЗ СВОЕГО БАШМАКИНО В ПОСЕЛОК ГОРОДСКОГО ТИПА, ПОЧТИ ГОРОДОК, Я КАК-ТО НАЧАЛА ВСПОМИНАТЬ ПРО НАШ ЛЕТНИЙ ОТДЫХ, И ВСПЛЫЛА ЭТА ИСТОРИЯ ПРО СТРАННУЮ ДЕВОЧКУ. ТОЛЬКО ВОТ БАБУШКА С ТЕТЕЙ КЛЯЛИСЬ И БОЖИЛИСЬ, ЧТО ЗА ЧАСТОКОЛОМ НИКАКОЙ НЕ ОВРАЖЕК, А ЗАРОСШАЯ НИЧЕЙНАЯ ЗЕМЛЯ, А ДАЛЬШЕ — НЕБОЛЬШОЕ ПОЛЕ, ТОЖЕ НЕ ИСПОЛЬЗУЕМОЕ В ХОЗЯЙСТВЕННЫХ ЦЕЛЯХ. И КЛАДБИЩА В ТЕХ МЕСТАХ ОТРОДЯСЬ НЕ БЫЛО, НИ ДЕЙСТВУЮЩЕГО, НИ ЗАБРОШЕННОГО. И ДЕТЕЙ В ТО ЛЕТО, КРОМЕ НАС, НИКАКИХ В ДЕРЕВНЮ ТОЖЕ НЕ ПРИЕЗЖАЛО. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ На улице начало темнеть. Подходил к концу наш первый день в Жабалакне. Хотелось надеяться, что и последний. Не так мы думали его провести — не здесь, и с папой. Может, пожарили бы шашлыки или колбаски. Просто посидели бы у костра. А не это вот все. Полусонная мама погнала нас приводить себя в порядок. Необходимость сходить в туалет расстраивала меня. Совершенно не хотелось переться в этот жутковатый домик, да еще и в темноте. С другой стороны, мы сто раз путешествовали на машине и насмотрелись на заведения разной степени ужасности. Здесь оно было относительно приличным — и все равно каким-то жутким... Я не показывала своих эмоций Лесе, которая и так уже начала ныть на этапе надевания обуви. Правда, едва мы вышли за порог, как сестра примолкла. Ее голос в деревенской тишине звучал неестественно громко, и это казалось, неизвестно почему, небезопасным. Круг света от фонарика освещал пространство ровно на пару шагов вперед. Дальше все поглощала тьма, будто мы шли по коридору, полностью занавешенному черной тканью. Вдруг перед нами, уже за пределами света, но еще не полностью поглощенное чернильной темнотой, через дорожку перевалилось что-то крупное. Скорее даже, тяжело перепрыгнуло. Что-то типа большой собаки, про которую дядя Митяй говорил, что ее уже нет, или, может быть, кошки. Если они умеют прыгать на корточках. И если у них кожа безволосая и какая-то бугристая. Возможно, это какой-то вид лишая... Лишайные котята-мутанты, ага. Только не говорить об этом Лесе! Существо тяжело прошлепало в темноте, будто даже пару раз подпрыгнуло. А потом мне показалось... Да, мне точно показалось. Дорисовало воображение. Привиделось, что это что-то... Почему что-то, когда это точно кто-то? Привиделось, что этот кто-то поднялся на две задние ноги и... И замер? А что, если дядя Митяй не показывает Изосимиху гостям, потому что она какая-нибудь полоумная? Выпускает только с наступлением темноты... Или она сбежала? А может, это просто огромная жаба (ну конечно, жаба!) дошлепала до очередной наряжухи, которую мы раньше не замечали. Или замечали, но в темноте она выглядит так незнакомо. Мы с Лесей молча застыли на полпути к туалетному домику. Конечно, я ни слова не сказала о том, о чем рассуждала про себя. Леся сама до всего додумалась. Боюсь даже спрашивать, до каких ужастиков. — Что-то я перехотела, — сказала она сдавленно. - Пойдем обратно домой. — Не болтай ерунды, ничего ты не перехотела Сейчас вернемся и с мамой сходим. Или вообще вот я тебе посвечу, а ты на грядку... — Нет! — тихо взвизгнула Леся. — Я лучше до утра терпеть буду! Зная свою сестру, я нисколько в этом не сомневалась. И тут в черной ночной траве по обеим сторона дорожки зашуршало, заплюхало. Сначала издалека потом ближе и ближе. Будто что-то начало стекаться со всех сторон к нам в полной темноте, сжимая кольцо. — Уходим, уходим, — прошипела я сквозь зубы. Поворачиваться спиной к пропрыгавшему... как его назвать... существу не хотелось. Поэтому я шла впереди, освещая путь фонариком, держа его в высоко поднятой руке, а Леся пятилась спиной к моей спине. Я попыталась посмотреть, что шуршит в траве, но Леся испуганно пискнула, что что-то сразу вылезло на дорожку, как только луч света скользнул в сторону. Никого там не оказалось, но больше рассматривать шуршащее полчище в траве, что бы там ни было я не решилась, только ускорила шаг. Леся буквально приклеилась спиной к моей спине и пятилась так ловко, будто всю жизнь тренировалась так ходить! Наконец мы распахнули дверь нашего дома, и яркий квадрат света лег на дорожку. Словно по команде, шуршание замолкло, как вырубили. То, что преследовало нас, однозначно не собиралось показывать себя и теперь выжидало, когда опять наступит темнота. Леся изо всех сил потянула меня за рукав, и я с грохотом захлопнула наконец дверь. Да ну это житье в деревне! ИЗ РАДИОПРИЕМНИКА ...УТОП В ПРУДУ. А ПРУД-ТО — СМЕХ ОДИН, КУРЫ НОГИ ПОЛОЩУТ... Это сказало радио женским голосом. Мама, которая стояла рядом с радиоприемником, повернулась к нам с побледневшим лицом. То есть еще больше побледневшим, и как будто бы у нее глаза за очками постарели. — Ты чего, мамочка? — Леся бросилась к ней и обняла изо всех сил. Непонятно было, страшно ей за маму или за себя. Или сразу за обеих. Мама словно очнулась, приобняла Лесю в ответ и объяснила с нервным смешком, который, по ее мнению, должен был превратить все в шутку, но на самом деле не превратил: — Показалось, что кто-то рукомойником звякал. Встала вас посмотреть, а там нет никого. Думала, радио. Хотела выключить, пока вас нет. А тут историю стали рассказывать... Я, кажется, знаю, про кого она. Или совпадение. Но даже имя совпало. Может быть такое, а? Какое совпадение? Что кто-то без нас тут руки мыл? Или что имя совпало? Что за история? Впрочем, не хочу знать эту историю... Мы промолчали. Мама передернула плечами, словно стряхнула что-то, и уже обычным тоном поинтересовалась, будто бы речь шла не о сортире на улице, а о каком-то интересном мероприятии: — Удачно сходили? Мы с Лесей переглянулись. Рассказывать про прыгавшую в полной темноте по огороду... Изосимиху? Про странное и страшное шуршание? Ну уж нет! Если маму какие-то истории из радиоприемника наконец напугали, то наше поведение тем более до ручки доведет. Мама и без слов поняла по нашим вытянувшимся лицам. Быстро надела кроссовки, накинула куртку, и при свете трех телефонных фонариков мы отправились без всяких особенных приключений к заветному домику. Только держались рядом с мамой близко-близко. А она все равно где-то там в темноте переваливалась, глухо прыгала. Одна. К счастью, одна. Я слышала. И Леся слышала, хотя промолчала. Не знаю, как мама, но мы точно слышали. Уже у самого дома мама резко обернулась и посветила фонариком в траву. Там что-то дернулось, влажно хлюпнуло и замерло. Луч фонарика пометался по траве, лопухам, грядкам, дорожке. Ничего необычного. И все же не покидало ощущение, что тот, кто прятался во тьме, ловко уворачивался от света. Хмурясь, мама проследила за тем, чтобы мы вытерли тщательно обувь о придверный коврик, надели тапки и зашли в комнату, после чего очень старательно заперла входную дверь на защелку. И еще подергала для верности. Мама опять улеглась на кровать, а мы пристроились к ней поближе и уткнулись в телефоны. Теперь это было не просто привычным действием, а чем-то стабильным и успокаивающим. И тут Леся, листавшая свои фоточки, сделанные еще начиная с позапрошлого лета, с досадой вскрикнула. Она вообще очень любит фотографировать всякую ерунду, хранит столько всего ненужного, что частенько кончается память на телефоне. Только тогда она с большой неохотой, чуть не плача над каждым кадром (вид какой-то фигурки из конструктора со всех ракурсов), начинает чистить фотоальбом. Понятно, какую боль она испытала, обнаружив, что все, связанное с нашим автопутешествием, безнадежно утрачено или испорчено. Все фотографии, которые Леся так старательно делала, представляли собой либо какие-то смазанные пятна, либо вообще пропали с концами, хотя даже я отлично помнила, как сестра фотографировала. Даже та первая жабища, прыгнувшая ей в лицо, превратилась в бессмысленный набор цветных штрихов. Мама обязательно быстро утешила бы Лесю, придумав выход из ситуации, но она опять дремала, и мы не стали ее трогать. Мои же слова на сестру слабо действовали, поэтому я не нашла ничего умнее, как опять включить радио. Сама не знаю, зачем я это делала. Понятно же, что надо было при первом подозрении убрать радиоприемник с глаз долой. Никогда в жизни, кажется, я не слушала одну и ту же радиоволну столько времени практически беспрерывно. Обычно радио мы слушали только в машине во время длительных поездок, да и то папа постоянно переключал каналы, — то новости дурацкие, то музыка не та, то слишком много болтовни. Нам с Лесей постоянно что-нибудь не нравилось. А тут одна и та же непонятная станция, которая только и ждала, чтобы после небольшой паузы начать вещание. Мы было подумали, что наконец-то радиостанция прекратила трансляцию до утра. Они же и так без передышки болтали, не может же у местного радио быть столько сменных ведущих? Или может? Голоса всегда были разными. Но нет. Теперь вот заговорила какая-то молодая женщина. Ну или просто голос у нее был такой молодой.