Я была полностью уверена, что мама нам поверит. В крайнем случае, найдет подходящее объяснение, но поверит. Она всегда умудрялась раскалывать нас, когда мы договаривались привирать и врали вдохновенно. Но по умолчанию верила нам. Поэтому мы рассказали правду. Хотя детали немного расходились, и это было странновато, но не критично. Мама слушала со все возрастающим гневом. Но сердилась не на нас, конечно. — А почему не разбудили меня? Почему, в конце концов, вы папе не позвонили? Мы с Лесей растерянно переглянулись: действительно, почему? Наверное, потому что боялись. Вдруг они что-то сделали бы с примчавшимся на помощь папой? Вдруг мы потом никогда больше его не увидели бы? А вдруг он уже примчался и... Нет, не думать об этом! А мама? Мы пытались, но она была как одурманена. За нее было даже страшнее, чем за папу. Потому что папа не скрывает, когда ему что-то не нравится, не пытается приспособиться, сделать вид, что все в порядке, когда все совершенно наоборот. И в этом папа всегда был надежен и предсказуем. Мама тоже надежная, но кто ее знает, что она старается от нас скрыть, чтобы лишний раз не тревожить. Дурацкая манера! — Сейчас разберусь, кто посмел вас пугать, — очень тихо прошипела мама. То, насколько она понижала голос, показывало степень ее гнева. То есть пока она ругалась на повышенных тонах, можно было пропускать ее слова мимо ушей. Ну мы, конечно, старались этим не злоупотреблять, но частенько пользовались. Мама в секунду нацепила на нос очки, быстро подскочила к входной двери, одним движением отперла замок, одновременно засовывая ноги в кроссовки, и дернула за скобу, чтобы выйти наружу. Но дверь не шелохнулась. Мама как взбесилась: она принялась толкать и дергать дверь, пинать ногами, трясти дверную скобу изо всех сил. Когда мама, тяжело дыша, отпустила скобу, чтобы передохнуть, за дело взялась я, сразу отодвинув слабосильную Лесю, которая все же умудрилась пару раз толкнуть дверь. Отдышавшись, мама снова стала трясти дверь. И — о, чудо! — дело пошло. Сначала мы услышали стук с той стороны, потом глухой треск и грохот, и последним рывком маме удалось распахнуть дверь настежь. Мы сразу увидели валявшуюся в траве кривую палку, которую кто-то вставил снаружи в дверную скобу. Так вот чем нас заблокировали! Хорошо хоть, не заложили дверь ничем, чего мы точно не смогли бы сдвинуть. И палка-то была трухлявая... А вот заложили бы трухлявыми кирпичами, фиг бы мы вышли. Разве что через окно. Через окно... — Что за идиотские шутки? — выкрикнула мама в раздражении и тут же сжала зубы и схватилась за виски. Леся выбежала следом и чуть не полетела носом вниз, поскользнувшись на какой-то склизкой щепке, что ли. И тут же ей под ноги бросилась из травы жирная жаба. Не успели мы с Лесей ничего сообразить, как мама схватила сломанную палку, которой нас пытались запереть, и без всяких колебаний отшвырнула жабу обратно в траву, да еще и хлопнула по ней напоследок. «Постегай вичкой». Может быть, ночные события так повлияли на мое восприятие действительности, но теперь участок выглядел сильно запущенным: все грядки, в том числе и у хозяйского дома, заросли жирными лопухами и сухостоем, совсем не похожим на огородные растения даже на мой взгляд. Тут и там валялись обломанные ветки и палки типа той, что подпирала дверь. Даже наш домик с распахнутой настежь дверью выглядел совсем нежилым и давно заброшенным. Здесь аж пахло запустением. Кажется, и мы провоняли этой мокрой старой древесиной пополам с плесенью. Я поделилась своим опасением с Лесей. Она немедленно принялась обнюхивать себя и меня и вынесла вердикт: — Ну не так уж и противно пахнет. А вообще лично у меня все в антисептике. Я ничего больше не чувствую. Ну кроме антисептика. А так чувствую, нюх у меня есть! Мама направилась к хозяйскому дому, а я взяла Лесю за руку и потянула за собой без лишних разговоров. Боюсь, она стала бы сопротивляться, если бы заранее узнала, что я хочу посмотреть. К счастью, сестра послушно пошла со мной, не задавая вопросов. Приминая траву и поскальзываясь на комьях земли, мы обошли пристройку к бане, чтобы заглянуть в окно нашей комнатки снаружи. Пошли, да остановились на полпути. Пройти к стене домика было практически невозможно — под самым окном свалены какие-то трухлявые деревяшки, уже давно заросшие сорной травой. И сухостой был нетронут с прошлого года, ни единой веточки не сломано. Нереально было дотянуться до окна, чтобы не оставить хоть какие-то следы. Даже если стучать, предположим, палкой. «Постегай вичкой...» Вроде бы вчера ухоженный участок превратился в неряшливую заброшку. Ну я уже об этом говорила. Но этот факт показался мне настолько поразительным, что я все время удивлялась, как в первый раз. Зато были и новшества: почти у самого забора появились два пугала. Нет, не пугала — тогда они стояли бы на грядках. Это опять были захряпы-наряжухи в мужской и женской одежде. Но не те, что мы видели у леса. Или те? Очевидно, дядя Митяй пожертвовал для них свою одежду, по крайней мере, для мужской фигуры. Пожертвовал же?.. А вторая фигура в стеганом пуховике неопределенного цвета и вязаном малиновом берете, похожем на лепешку, дико напоминала... Да нет, наверняка половина деревни ходит в таких беретах и таких пуховиках. Мы же уже видели двойника мерзкой тетки... Или не двойника?.. Тогда по радио пожилой мужчина рассказывал про наряжух... Нет, мама же сказала, что по радио могли говорить о какой угодно деревне. И о какой угодно Матвеевне. Мысли у меня начали путаться. Леся по привычке достала было телефон, намереваясь сделать снимок, но в последний момент передумала и опустила руку. — Если ты хочешь сказать, что они подозрительные, то я с тобой полностью согласна. Леся грустно посмотрела на меня заплаканными глазами и отрицательно мотнула головой: — Не хочу. Вообще не хочу об этом разговаривать. И думать не хочу. Пойдем отсюда. Мы вернулись, стараясь ступать точно по своим следам, к стоящей на стреме маме. Она без нас не пошла никуда разбираться. Дорожка заросла, будто ею не пользовались сто лет. Если раньше на нее просто наступала растительность, отгораживающая грядки, то теперь и на самой дорожке росло что попало, и земля на ней выглядела давно не хоженной, не притоптанной. А грядки, как я уже говорила, будто и в прошлом году никто не пропалывал. Если бы я не знала, что они там есть (или были), ни за что бы не распознала. Да и хозяйский дом был на себя не похож. Так заинтересовавшая меня накануне деревянная чешуйчатая крыша потемнела от времени, покоробилась и растрескалась, некоторые чешуйки отлетели, другие покрылись мхом, как сапоги дяди Митяя. Бревна, из которых были сложены стены, будто просели, и дом, казалось, сам слегка завалился чуть-чуть набок. Но такого быть не могло! За одну-то ночь! И со стороны двора окна были закрыты ставнями, тоже немного покосившимися. В проеденных ржавчиной и покрытых плесенью бочках вдоль стены теперь на самом деле что-то ворочалось и толкалось, с шумом плескалось в воде. Я, поднявшись на цыпочки, заглянула внутрь и тут же отпрянула, когда одна из кишащих в бочке жаб чуть не выпрыгнула мне в лицо. Дурацкая у них манера! За жирными амфибиями не было видно воды. Они налезали друг на друга, скребли лапами по ржавым стенкам бочек и иногда глухо подквакивали, реально, будто ругались или просто переговаривались между собой. Да здесь натуральное нашествие жаб! Отвратительно! Мама между тем решительно поднялась на расшатанное хозяйское крыльцо, по дороге ногой спихнув со ступенек очередную жабу, слегка, только из вежливости постучалась и резко дернула на себя ручку двери. Потом раздраженно пожала плечами, вытерла руку от патины, которая покрывала дверную скобу, и толкнула дверь плечом. Дверь не шелохнулась, хотя выглядела неприглядно и хлипко, с этой облупившейся краской, частички которой остались у мамы на куртке. Теперь было ясно, что хозяйский дом надежно заперт. И окна занавешены. Но они, кажется, всегда были занавешены. Нет, вру. Не всегда. Дядя Митяй выглядывал же из открытого окна, и тогда занавески были подняты. И когда мы заходили внутрь дома, тоже. — Тут вообще никого нет. Что за разор и грязь! Мама в сердцах слишком сильно пнула дверь ногой и поморщилась от боли. — А захряпы появились, — начала было я. Леся резко дернула меня за рукав куртки: — Молчи! — Потом, решив, что была слишком груба со мной, жалобно уточнила: — Не надо, пожалуйста, мне и так страшно... Тем удивительнее было увидеть хозяйскую «копейку» в том же самом состоянии и на том же самом месте, что и вчера. На фоне всеобщего внезапного запустения машина выглядела несколько чужеродно. Да, она с самого начала была ржавой и грязной, изрядно потрепанной временем, однако мы точно знали, что она действует. От нее несло бензином, и травой она не заросла. Только вот к багажнику «копейки» с двух сторон были прислонены очередные захряпы. В мужской одежде, в кепках, надвинутых глубоко, чуть ли не на пол-лица (если можно назвать лицом повязанную тряпку). Они как будто облокотились поболтать и покурить. Мне даже показалось, что у одного из них для правдоподобия была пририсована точечками щетина на виднеющемся из-под кепки подобии подбородка. Но, честно говоря, эти наряженные чучела вызвали гораздо меньше удивления и эмоций, чем оставленный рабочий автомобиль. Вообще никто из нас не ожидал обнаружить «жигули» там, где их вчера припарковал дядя Митяй. Скорее, совсем наоборот. Ну как-то странно, что хозяева покинули свой дом, все заперли, в том числе пристройку к бане с гостями внутри, и удалились в неизвестном направлении пешком, бросив автомобиль! Мы мимоходом заглянули в кабину «копейки». На первый взгляд все было на месте. Может, машина сломалась? Не на ходу? Но мы бы услышали, стопроцентно услышали бы, как ее заводили. Это вам не тихонечко палку в дверную ручку всунуть. Это бешеный мотор «жигулей»! Это рев на всю округу, дым, треск, безумие! Бред какой-то. Что-то не то... Но теперь, когда мама была так решительна и полна возмущения, и даже, несмотря на мигрень, вела себя адекватно, страх немного отпустил меня. Да и Леся предпочла довериться маме и зря не переживать. Мама без колебаний зашагала прямо посреди улицы, а мы поспешили следом, стараясь ни в коем случае не отставать ни на шаг. Вскоре стало понятно, что не только дом дядьки Митяя превратился в заброшку. Если раньше неказистыми выглядели только заборы, то теперь от них словно заразились и дома. Неприятные, будто пустые и почерневшие, окна. Облезшая краска на наличниках. Заколоченные кое-где входные двери. Покоробленные крыши, потемневшее дерево стен. О заросших рослыми сорняками и чахлыми кустиками участках и говорить нечего. Создавалось впечатление, что в деревне никто не жил по крайней мере год. Это в лучшем случае. И уж точно невозможно было даже при всем желании привести всю деревню в упадок всего лишь за одну ночь. При условии, конечно, что ночь — не полярная. Даже если бы мы вчера не обратили внимания на признаки запустения, смотрели и не видели, все равно контраст с сегодняшним состоянием деревни был слишком уж явным. Хорошо хоть, тумана нет. Кстати! Не мог так туман подпортить дома? Нет, глупости. Вообще это же не ядовитые испарения, как в каком-нибудь кино про зомби. Мы же с Лесей в этом тумане ходили и не испортились. Разве что это были какие-то особенные испарения, действующие исключительно на деревянные постройки. Не только на нас туман не подействовал угнетающе. По обеим сторонам дороги, у каждой калитки стояли захряпы-наряжухи. Где парочкой, где в одиночестве. Все они были одеты по погоде, в самую обычную деревенскую одежду. Ну то есть как ходят местные жители. Или как мы думаем, что они так ходят. Пустые лица, обтянутые белой материей, выглядели особенно жутко. Будто Жабалакня была полна привидений, только почему-то все они решили явиться при свете дня. — Куда все подевались? Что за парад кукол? — взвилась мама. — У них что, праздник тут какой-то? Вчера Леся тоже про праздник подумала. — Мам, ты, что ли, совсем оглохла и нас не слышишь? — вспылила я. — Это захряпы-наряжухи! Мама молча посмотрела на меня, сжав губы в нитку. Ни слова не сказала, отвернулась и пошла дальше. Мне стало немного стыдно. Ну да, я нагрубила. Но меня можно понять! По сути, я сказала правду только не теми словами. Меня можно понять... В какой-то момент мама взяла нас за руки и решительно повела вперед. Я сразу поняла куда. Уж если и есть место, где точно можно узнать о странном преобряжении Жабалакни, так это... Но магазин тоже оказался заперт. Не просто закрыт на обед или перерыв — окна были заколочены наискосок досками, а дверь, и без того украшенную огромным навесным замком, закрывал еще и засов, по виду очень древний. Будто тут так всегда так было. И в надписи «ПРОДУКТЫ» буква «О» жалко повисла на одном гвозде. Никаких объявлений. Никаких людей. Впрочем чего и следовало ожидать. То есть, конечно, не следовало, но было логично. Мы с Лесей непроизвольно повернули головы в сторону участка странной бабки, но дорогу с той стороны опять заволокло клочковатым туманом. А, все-таки появился опять! Как в прошлый раз, начался с того конца деревни. К счастью, он не двигался. То есть двигался, клубился, будто бы качался, но не приближаясь к нам, не распространяясь дальше. Интересно, могли все жители Жабалакни прятаться за ним, как за щитом? А мама, похоже, вообще то ли не видела туман, то ли не обращала внимания. Она достала телефон, попыталась дозвониться до папы, а когда ничего не вышло, принялась набирать ему сообщение в надежде, что то отправится автоматически, как только появится сеть. Потом сунула телефон в карман, опять схватила нас за руки и почти бегом, даже не боясь переломать ноги на этих кочках и рытвинах, бросилась обратно к участку дядьки Митяя.