— Похоже, им сто лет никто не пользовался. Хозяева — точно. Но это же и к лучшему! Зато чистенько. Мамина радость выглядела несколько наигранно, но выбора у нас все равно не было. — Какое-то средневековье! — безостановочно бурчала Леся. — Я хочу домой! Когда папа приедет? Никогда больше не поеду в деревню. Фу! Фу! Мы с мамой молчали, стиснув зубы. Понятно, что дядя Митяй не горел желанием пускать нас в санузел в своем доме. Мы, может, тоже его к нам не пустили бы в похожей ситуации, но все же я не ожидала ничего подобного. Так же молча мы вернулись в свой домик и долго, очень тщательно мыли руки. Неужели те, кто бросает городскую жизнь и уезжает жить на природу, готовы мириться с этим? А у хозяев-то небось в доме нормальный туалет. А нас заставляют страдать! Закончив наконец копаться в сумках, мама печально вздохнула и тут же улыбнулась как ни в чем не бывало: — Пойдем спросим, где здесь можно поесть. Вы ведь хотите? Уверена, что ответ мама слушать не стала бы, даже если бы мы сто раз сказали, что еще не хотим. Опять гуськом мы направились по дорожке к хозяйскому дому. Мне показалось, что на кромке грядок в траве — вперемешку прошлогодней сухой и новенькой свежевыросшей — кто-то передвигался, сопровождая нас, но стараясь остаться незамеченным. Только качались одуванчики и листья лопуха. Какой-то зверек, что ли? Разглядеть я его не смогла. Поднявшись по рассохшимся ступеням крыльца, постучав в открытую дверь (мама постучала) и тщательно вытерев обувь о валяющийся у порога половичок, больше похожий на тряпку, мы вошли в дом. Снимать или не снимать кроссовки? Леся явно страдала, что мы грязним пол в жилом доме, но, судя по всему, предпочла бы надеть одноразовые бахилы, чем пройтись здесь в своих чистеньких носках. С другой стороны, ни в прихожей, ни в комнате не было никаких ковров и дорожек, только окрашенные коричневой краской скрипучие доски. И выглядели они отнюдь не так чистенько, как в нашем домике при бане. Во всяком случае, на этот раз Леся побрезговала проверить их пальцем. На первый взгляд в комнате никого не было, хотя сразу за входной дверью на огромных, вбитых в стену железных крюках висела многочисленная верхняя одежда, в том числе знакомая телогрейка, а под ней на полу неаккуратно валялись разношенные ботинки и калоши. Мы остановились на пороге, не решаясь идти дальше. Сразу при входе, буквально в прихожей, стояла огромная печь, а жилая часть была наполовину отгорожена старинным шкафом или сервантом. К стенке этого шкафа была приставлена раковина с рукомойником, очень похожая на ту, что стояла в нашем домике, только размерами побольше, но, судя по пятнам жира и ошметкам овощных очистков, прилипших тут и там, ее часто использовали. Комната представляла собой удивительное смешение современности и старины. Ну как современности... Тридцатилетней давности современности. Электроприборы и аляповатые пластиковые безделушки соседствовали с явно самодельной деревянной мебелью и показавшейся мне огромной печкой. Телевизора я не заметила. И книг тоже нигде не было видно! Вот странность так странность! В пристройке к бане есть, а в главном, хозяйском, жилом доме — нет. Вот что за нелепость? Или хозяева просто-напросто сослали книжки за ненадобностью? Скорее всего, так, по логике. Под лавками и по углам были распиханы завернутые в мешковину чемоданы или ящики, и все это так неуютно, неряшливо выглядело. Понятно было, что дом жилой, но находиться в нем не хотелось. То ли потому, что хозяевам было наплевать, в какой обстановке жить. То ли им все это досталось с категоричным условием ничего не менять. Но вообще странно. Я смотрела как-то видео про ребят, путешествующих по заброшенным домам. Вот, мне кажется, если бы я стала снимать дом дяденьки Митяя на телефон, то вполне могла бы на голубом глазу выдать его за заброшку. Недавно покинутую, еще помнящую живую жизнь (можно так сказать ведь?). Взять хотя бы эти куски пожелтевших газет, местами приклеенные прямо на стены и, очевидно, маскирующие таким образом дыры на обоях. Судя по заголовкам на этих обрывках, хозяева не заморачивались с ремонтом с советских времен. На бумажных обоях в полувыгоревшую полоску висели застекленные черно-белые фотографии в тяжелых рамах, но из-за слоя пыли невозможно было разобрать лиц запечатленных на них людей. Я опознала только репродукцию картины Крамского «Незнакомка», потому что она была сравнительно новая и мне знакомая. Непонятный выбор, ну да ладно. Я ожидала увидеть непременный настенный календарь с какими-нибудь котиками или мультяшным изображением животных восточного гороскопа, но, к удивлению, вообще ничего, по чему можно было бы вычислить сегодняшнюю дату, в доме у дяди Митяя найти не удалось. В самом углу на полочке под потолком за ворохом каких-то сухих веток скрывалась вроде бы икона, но изображения было не рассмотреть. К тому же в комнате царил полумрак, хотя занавески на трех окнах были отдернуты, а на улице — достаточно светло, даже иногда проглядывало солнце. Единственная лампочка под потолком в выгоревшем тряпичном абажуре с бахромой не горела. Да и вряд ли ее тусклый свет мог что-то изменить. Печь была увешана тряпками: не то халатами, не то цветастыми платками. Только потом я сообразила, что это своего рода занавески, чтобы скрывать закуток между стеной и печью, и место, куда ставят посуду для разогрева (не знаю, как называется, типа плиты). Очевидно, где-то там был и холодильник, потому что нигде больше я его не увидела. Одна шторка на этой якобы плите была отдернута, и любой мог увидеть большую обшарпанную эмалированную кастрюлю с неопрятными потеками по бокам. В этой кастрюле варилась какая-то еда. Видимо, та, которой нас собирались кормить. Мама осторожно, чтобы не ошпариться, но с интересом склонилась над варевом и сразу непроизвольно отшатнулась. Очки у нее немедленно запотели. Зря она вообще нюхала, со своим обостренным мигренью нюхом. Теперь стояла с несчастным видом, полуслепая из-за испарины на стеклах очков, и пыталась отдышаться. Лично мне не было нужды совать в кастрюлю нос. Я и так чувствовала мерзкий плесневелый запашок. Леся тоже сразу натянула на лицо платок, как маску, и изобразила, что ее тошнит. Потом посмотрела на маму, которую на самом деле мутило, и перестала устраивать спектакль. На вид содержимое кастрюли ничем особенным не отличалось. Суп как суп. По крайней мере, ничего ужасного наверху не плавало. Но запах!.. Что бы там ни было, но есть хозяйскую пищу мы точно не будем. Жена дяди Митяя явно не умела готовить и вообще была еще та хозяйка… Только мама прошептала: «Так, по-тихому уходим!», как откуда-то из сумрака вынырнул хозяин, изрядно напугав нас своим неожиданным появлением. Оказывается, он все время был здесь, но голоса не подавал. Зато сейчас, потирая руки с довольным видом, поквакивая в своей манере, закивал в сторону печи: — А проходите! Хозяйка моя, вишь, наготовила. Не стесняйтесь, ложите себе! — Кладите, — едва слышно поправила Леся, не сдержавшись. Пока дяденька Митяй суетился, доставая откуда-то из-за очередной тряпичной занавески щербатые тарелки сомнительной чистоты, сестра пихнула меня локтем в бок и глазами показала на его ноги. Напрасно мы волновались, что зашли в дом в уличной обуви, — хозяин сам ходил в сапогах. И к слову, кепочку тоже не снял, только телогрейку. А вместо нее натянул какую-то куцую жилетку. Вообще непонятно, как можно так наплевательски относиться к чистоте в собственном доме, а какую-то неиспользуемую пристройку к бане содержать в почти идеальном состоянии. Это очень странно. Между тем дяденька Митяй большим половником зачерпнул отвратительное варево из кастрюли, щедро плеснул в тарелку и протянул нам. Удивительно, но сейчас еда пахла совершенно нормально, даже аппетитно. Голодный желудок громко заурчал, и я испугалась, что он выдаст меня, но вроде обошлось. Но не могло же нам троим показаться одновременно одно и то же! Я подумала, что мама подтолкнет нас к столу, накрытому потертой клеенчатой скатертью с желтыми цветами по синему фону, но она не передумала уходить. — Не хочу обидеть вашу хозяйку... — Маме явно неудобно было называть ту Изосимихой, но врать, почему мы не станем есть ее стряпню, было еще более неловко. — Понимаете, у нас строгая диета. По здоровью. Дяденька кивал, но было непонятно: просто принял к сведению, обиделся или все понял. Он все еще продолжал держать в одной руке тарелку со стряпней, а в другой — половник. — Вам приятного аппетита! — спохватилась мама. Дяденька заулыбался и опять кивнул. Было ужасно неловко, что он молчал, кивал и держал предложенную нам еду, а мы не брали. — Извините, что помешали вам обедать. Мы вообще-то зашли спросить, где здесь у вас в Жабалакне магазин. Кое-что надо купить. Я слышала по маминому голосу, как ее воспитание борется с нежеланием даже из вежливости посидеть за хозяйским столом. — А, ну конечно, магазин у нас есть. Там, по улице вверх. — Дяденька, по виду, совсем не обиделся, поставил наконец-то тарелку на стол, а половник положил рядом прямо на клеенку. — А ежели там ничего нет, приходите опять к нам, — продолжил он, поквакивая и потирая освободившиеся руки. Мы, как болванчики, начали кивать дяденьке, будто заразились от него, и чуть ли не кланяться и, мешая друг другу, вывалились из дома на крыльцо. ГЛА ВА ПЯТАЯ Обсуждать произошедшее стали, только выйдя за калитку. — Антисанитария! — вынесла вердикт Леся. — В нашем домике и то чище! Гораздо чище. — Реально. А с другой стороны, кому у нас грязнить, Лесь? В этом домике никто не живет. — Ну и зачем тогда стараться, поддерживать там порядок? Нормально вообще у себя свинячить, а там — нет? Нормально везде свинячить одинаково! — не сдавалась Леся. — Ну, может, это кажется из-за того, что в комнатах темно. Тени, а не грязь, — попыталась смягчить положение мама. — Мам, мы не слепые. Это реально грязь. Ты бы очки протерла. Я сказала и тут же пожалела о своей грубости. А мама, как всегда, промолчала. Только с укоризной посмотрела на меня. «По улице вверх» — вообще не представляю, что это за направление, но мама каким-то образом догадалась. И снова я порадовалась, что машина стоит только рядом с калиткой дяденьки Митяя. Отличный ориентир. Уж больно все эти домишки и заборы одинаковые. Ну разве что та лыжная ограда... Вот уж правда, Жабалакня — деревня без особенностей. Покажи любому фотку ее улицы, и каждый с уверенностью скажет, что уже был здесь или, по крайней мере, где-то видел эти места. Разбитая узкая дорога даже без намека на гравий и уж тем более — на асфальт или бетон. Сплошное земляное месиво, к счастью сейчас засохшее. После первого дождя здесь все развезет, и сможет проехать только трактор. Дяденькина «копейка» точно потонет. Ну вот колеи от тракторных колес как раз и засохли. Сорняки и кусты, подступающие к самым заборам. Иногда даже дома не видно за этим буйством неокультуренных растений. И трава некошеная. Жалко, что здесь еще ничего не зацвело, только почки набухли. Хоть чуть-чуть было бы повеселее. Мы когда ехали сюда, в смысле, с папой, так в некоторых деревнях такая красотища была. Приоткроешь окно, и в машину заплывает одуряющий аромат цветущих деревьев. А тут еще нет ничего, только одуванчики и мать-и-мачеха. Но все равно весна, конец апреля. Птички щебечут, трава прет. На солнце уже можно загорать, особенно если одеться получше. И пусть в лесах еще лежит снег, чувствуется скорое тепло. Кстати, о тепле. Мама шла, обхватив себя руками, и почти не смотрела по сторонам. Конечно, опять мерзла. Самой комфортной погодой для нее была температура не меньше плюс двадцати пяти, поэтому она искренне радовалась жаре, когда все вокруг подыхали и исходили потом. Лично мне эти весенние плюс десять, с начавшим уже припекать сквозь тучи солнцем, с пробивающейся вкусно пахнущей листвой, были в самый раз. И Лесе тоже. Но мама из-за своей мерзлявости заставляла нас напяливать шапочки, правда легкие, но совершенно, на мой взгляд, ненужные. До сих пор никто из местных нам не встретился. Терпеть не могу распинаться перед незнакомыми людьми, будто бы ты им обязан. Все расскажи, любопытство их удовлетвори и вдобавок выслушай совершенно неинтересные подробности их жизни, которые тебе даром не сдались. Мне вполне достаточно нас троих. Еще бы папа был с нами... Впрочем, пока стереотипы про любопытство деревенских не оправдывались. Даже Изосимиха не соизволила к нам выйти, хотя мы, совершенно посторонние незнакомые люди, приперлись к ней жить. Честно говоря, такая незаинтересованность или робость выглядела ненормальной. Вдруг заросшие заборы резко закончились, дорога слегка расширилась в некое подобие площадки, и в это пространство оказался втиснут деревенский магазин. Это был деревянный одноэтажный домик, выкрашенный зеленой краской, с красивыми белыми наличниками и огромными деревянными буквами над дверью: «ПРОДУКТЫ». Создавалось впечатление, что он стоит здесь по меньшей мере лет сто и всегда был именно магазином. Зачем я каждый раз поясняю, что дом одноэтажный, если в Жабалакне все дома такие? — Такое странное простое название, — не то с удивлением, не то с неодобрением пробормотала Леся. — А тебе как нужно? — Ну обычно всегда что-то пафосное придумывают для таких мелких лавочек. — «Мир продуктов»? — предположила я. Сестра кивнула: — Так и должны были назвать! — Зачем, Леся? — Ну чтобы люди хотя бы могли мир посмотреть!