Он вспомнил, что слово «нормалды» принадлежит Игнату, лепшему корешу Лютого, и его мысль снова вернулась к теме поперечного влагалища: — Ч-ч-его это значит? Чего сказал? Потом, когда струя начала иссякать, рыжий водитель пришел к заключению, что Лютый вообще чемпион по части безумных историй, и с теплом в голосе неожиданно проговорил: — Он просто чемпион. По любой части. Сколько ему пришлось вытерпеть. Именно в этот момент рыжий водитель резко обернулся, почувствовав (или ему показалось, что он почувствовал) у себя за спиной какое-то движение. — Кто здесь? — громко произнес он. Какое-то нехорошее чувство холодком прошлось по его спине. — Мать вашу, кто здесь?! — Ты чего, Рыжий? — отозвался охранник, который работал у Лютого не так давно. Он беседовал с водителем джипа. Но в следующее мгновение никто из них не задавал больше никаких вопросов. И все рассуждения рыжего водителя насчет отсутствия у него седых волос совершенно обесценились. Качнулся воздух, и шершавые пальцы холодного ужаса чуть не остановили сердце рыжего водителя. Он даже не узнает, что только что приобрел прядь седых волос. И когда к нему вернется способность соображать, то первой его мыслью станет: «Лютый?! Что, его больше нет, да?» — У нас проблемы, брат, — произнес Игнат Воронов и сделал шаг назад. — Нас опередили, — глухо отозвался Лютый. — Кацман… Суки! Лютый извлек мобильный телефон из внутреннего кармана легкого летнего пиджака, раскрыл трубку и только потом увидел в руках Игната «беретту». «Ты что? — хотел сказать он. — Внизу полно братвы. Вряд ли…» Но вместо этого его взгляд сначала заскользил по тлеющей сигарете Кацмана, затем остановился на глазах Игната, показавшихся ему сейчас неожиданно темными. Только что-то не так было в этой густой синеве. Потом Игнат чуть склонил голову, освещение изменилось, и его глаза стали прежними — выцветшие джинсы. Холод. Зрачки сузились, он куда-то смотрел, лихорадочно соображая, — он пытался что-то увидеть. — Что ты там ищешь? — проговорил Лютый чуть хриплым голосом. От ответа Ворона он вдруг почувствовал какое-то ледяное дуновение на лице, тоненькие струйки холода. — Беду, — ответил Игнат. И в следующее мгновение его рука коснулась плеча Лютого. Все остальные события произошли почти одномоментно. Игнат Воронов боковым зрением видел, как Лютый извлек трубку мобильного телефона. Игнат Воронов уже знал, что на анализ ситуации им, быть может, отпущено всего несколько мгновений. И вполне может статься, что ценой решения за эти несколько мгновений будет их собственная жизнь. Запах отработанных пороховых газов уже развеялся. Остался лишь еле уловимый привкус серы. Значит, с момента выстрела прошло максимум несколько минут. Тлеющая сигарета в руках Кацмана. Кацман и «серьезный мент» перед экраном работающего телевизора… Голос «проходите» в селекторе электронного замка… Все это мгновенно связалось в какой-то темный клубок. Кацман, «серьезный мент», кто-то еще… Кто-то увидел их на мониторе, связанном с камерой наблюдения, кто-то впустил их, открыв электронный замок на двери, шершавый звук в селекторе и голос: «Проходите». Кто-то впустил их внутрь. Но ведь внизу действительно полно людей Лютого. Их впустили внутрь. Только к этому времени и Кацман, и второй уже несколько минут были мертвы. Запах пороховых газов почти рассеялся, и сигарету, тлеющую сейчас в руках Кацмана, раскуривал их убийца. Он где-то рядом? Или происходит что-то совсем другое? Взгляд Игната бешено впитывал окружающую картину: комната для совещаний, никаких шкафов, стеллажей, лишь белые стены, аскетично-блеклые репродукции в простых рамах, длинный стол «под дуб», кресла, стулья, телевизор… Все как на ладони. Картинка. Окна… За окнами, метрах в десяти внизу, лишь черная гладь воды. И всего одна дверь, через которую они вошли. Лютый раскрывает трубку мобильного телефона. Потом задает свой вопрос: — Что ты там ищешь? «Если б я знал, Лютый, если б я знал…» Кто-то впустил их внутрь, убийца где-то рядом. Или… Игнат вдруг почувствовал, как у него на спине зашевелились крохотные волоски и капельки холодного пота выступили на лбу. Все не так! Совершенно не так! Внизу действительно полно людей Лютого, только здесь уже никого больше нет. Давно нет. Убийца уже покинул этот дом. — Беду, — ответил Игнат чуть треснувшим голосом. Убийца покинул этот дом. Сказал им «проходите», открыл защелку электронного замка, спокойно раскурил сигарету, возможно, наслаждаясь последней затяжкой, вставил ее в руку Кацмана и покинул этот дом. Когда-то, много лет назад, отец брал маленького Игната с собой на охоту. Он называл это «подсадной уткой». Резиновая игрушка, уточка, муляж, плавающий на воде. И манок, духовая трещалка, имитирующая голос селезня. Кря-кря-кря… В этих безобидных игрушках пряталась смерть. Игнат помнит день, когда он осознал это. Было совсем раннее утро. Они притаились на болотах в зарослях камыша. Отец «манил» уток. Одна откликнулась. Они с отцом были рядом. С подсадной уткой. С тех пор правила охоты изменились. Но лишь в частностях. В деталях. В главном все осталось тем же. Кацман сыграл свою последнюю роль — подсадная утка. А манком, хрипучей трещалкой, стал голос в селекторе «проходите». Убийца покинул этот дом. И смерть бродит где-то рядом. Потому что теперь это уже не дом. Потому что теперь здесь царствует смерть. …Беду, беду, Лютый, я ищу там беду. Только он уже нашел то, что искал. Смерть, притаившуюся рядом с подсадной уткой. Она была там, в портфеле Кацмана. В уродливо разбухшем портфеле Кацмана, стоящем на полу между его ног. Ей просто больше негде было находиться. Великолепный кожаный четырехсотдолларовый портфель «Louis Vitton», в котором Кацман таскал свою важную документацию и который сейчас уродливо деформировался, потому что охотник с манком был щедр. Он не пожалел для них с Лютым пластида. Если уж веселиться — так веселиться, охота — так охота, если уж взрывать — так с корнем. Он был щедр, охотник с манком. Подсадная утка и черная гладь воды. — Блядь, — бесцветным шепотом произнес Игнат, — твою мать… Его рука уже лежала на плече Лютого. Тот успел лишь набрать три первые цифры телефона рыжего водителя, он услышал слово «беду», а потом пугающе-хриплый шепот Игната, поэтому он произнес глухим голосом: — Что? Сильная рука Игната увлекла его вперед, почему-то выбивая из-под плеча костыль. Металлический и очень легкий костыль еще падал на темный ковролин, расстеленный на полу, когда Лютый услышал громкое и отчетливо-яростное: — Бомба! В окно! Еще мгновение Лютый смотрел на костыль, а потом он понял, что бежит, увлекаемый Игнатом, бежит к окну, за черным квадратом которого сгущалась ночь и была водная гладь, бежит, ступая на искалеченную ногу, и неимоверную боль, иглами вонзающуюся в его мозг, заглушает простой и такой же яростный смысл слова «бомба». У них уже не осталось времени ни на какие другие манипуляции, лишь одна надежда на прыжок, на полет сквозь границу света и ночи, прочь от настигающего их огненного холода притаившейся смерти. — Прыгаем, мать твою! В окно! Последнее слово, которое они вроде бы выкрикнули вместе, смешалось со звоном разбившегося стекла и каким-то горячим прикосновением к лицу. Только потом Лютый понял, что один из длинных осколков лезвием прошелся по его лбу, срывая лоскут кожи, повисший у виска. А потом что-то беспощадное и немыслимое толкнет их в спину, обдав смертоносным дыханием, качнется воздух и кроваво-огненная вспышка гарью и грохотом сотрясет пространство, оставляемое где-то вверху. А они будут лететь, крича и размахивая руками и не слыша собственного крика, лететь сквозь еще не нагретую взрывом прохладу ночи к черной глади воды. А вверху, над ровной поверхностью реки, разверзнется огненный ад. …Когда они вынырнули на поверхность, эхо от взрыва уже улеглось и множество обломков развороченного здания уже отбомбардировали ровную гладь воды. Собаки подняли перепуганный лай, на берегу в панике бегали люди. — Мать твою! — откашливаясь и выплевывая воду, сказал Игнат. — Цел? Живой? — Живой. — Лютый откинул с головы пахнущий тиной кусок водоросли. — Это… это… — Какая же здесь гнусная вода! Полные легкие, сейчас вырвет. — Не боржоми. Это… это… — Вова, это АПП. — Игнат смотрел на облако дыма, застывшее в неподвижном воздухе. — Чего? — П-п — это полный пи…дец. А а-п-п — это абсолютно полный пи…дец! Мать твою… Шок проходил, но говорили они все еще непривычно громко. Лютый барахтался на поверхности воды; каким-то непонятным образом у него остался зажатый в левой руке телефон. — Я смотрю, брат, здесь нас не очень были рады видеть, — произнес Лютый. — Меня, по-моему, тоже сейчас вырвет. — Ну-ну… Звони в 9-1-1 или куда там, мать его, — спасение на водах… — ОСВОД. — Чип и Дейл спешат на помощь. Надо убираться отсюда. Поплыли. Мать его… Полдома разворотило. — Черт, по-моему, я отбил яйца. — А ты руками грести не пробовал?