— Ко дну тянут. — Эй, Лютый… — Чего? — Я тебе не рассказывал про меню кафе «Дом лесника»? — Не-а. — Это было давно. Еще в Домбае. Знаешь, меню такое, все там было «лесника». «Суп лесника» — один рубль, «салат лесника» — один рубль, «жаркое лесника» — два рубля. А на холодную закуску предлагалось «яйцо лесника под майонезом» — двадцать шесть копеек. — Козлы. — Лютый рассмеялся. Тоже непривычно громко. — Да. Я тут подумал, что пару минут назад это кафе можно было бы переименовать. — В смысле? — В «Дом Лютого». Представляешь? — Очень смешно. — Представляешь — «яйцо Лютого под майонезом»… — Всегда ненавидел майонез. — А у меня как перед глазами стоит — собралась вся твоя братва, огромное фарфоровое блюдо… — Пошел ты! — Лучше я поплыву. — Игнат… — Что? — Старый ты черт. — Это точно. А старым чертям не пристало менять своих привычек. — Живы мы, братуха, живы… — Живы. Глаза Лютого заливала кровь, порез на лбу оказался глубоким. Он опустил голову в воду, рану сразу же защипало, фыркнул, затем произнес: — По-моему, с меня сняли скальп. — Нет. Только половину. Чего — решил промыть мазутом? — Ладно. Как будем выбираться? Они плыли по черной, пахнущей нефтью реке. Игнат искал глазами место, где они могли бы выбраться. Он вглядывался во тьму, окутавшую берег. Скорее всего там уже нет никого, кто мог бы сулить неприятность. Скорее всего это так — лишь люди Лютого. Игнат снова подумал об охоте с манком и подсадных утках. Сезон охоты открыт, и его теперь не закроют. Его не закроют до тех пор, пока не будут перебиты все утки. Ночь окутала берег, и охотники таились там, в темноте. Они постоянно опережали их, шли на шаг вперед. И кольцо Смерти вокруг них сжималось, не щадя никого, кто был рядом. Но им пока везло. Такое могло продолжаться какое-то время, но такое не могло продолжаться бесконечно. Рано или поздно их достанут. Утки должны быть перебиты. Был, правда, иной способ закрыть сезон охоты. Единственное, что им оставляли. Выйти в ночь и перебить всех охотников. Часть вторая Поворачивая калейдоскоп 1. Вика: Время перемен (I) «Обманешь меня раз — позор тебе. Обманешь меня два раза — позор мне». Так было написано в романе «Долорес Клейборн». «Я шел вниз. Вниз. И когда я спустился до самого дна и казалось, что дальше некуда, снизу мне постучали». Это Вика прочитала у Ежи Леца. И еще где-то она прочитала: «Это тот страшный день, когда ты думаешь: что может быть хуже? Оказывается — может. Может быть значительно хуже. Человеку дано вытерпеть многое. Лишь Бог имеет привилегию быть распятым на кресте. А ты переживаешь конец своего Мира. И будешь жить дальше. Возможно — это самое страшное. Или — подлинное чудо. Как посмотреть». Как посмотреть. Примерно через полгода после рождения близнецов, когда Вика была счастлива так, как может быть счастлива лишь молодая мама, и ничто еще не предвещало перемен, с ней приключилось одно забавное событие. Так, одна примечательная встреча, веселая история. К тому времени Вика только-только перестала кормить, и близнецов перевели на искусственное вскармливание. У обоих малышей, как и положено с близнецами, все было одинаковым, лишь на корзинах с вещами имелись разноцветные таблички: розовая, с надписью «Ее» и голубенькая — «Его». Такие же таблички имелись на корзинах, куда отправлялось несвежее белье. Самыми тяжелыми оказались первые полтора месяца, но Вика наотрез отказалась от чьей бы то ни было помощи. Заявила, что это ее дети и ее опыт материнства, и она все должна пройти сама. Она здорово похудела, под глазами начала проступать синяя сеточка прожилок, и от постоянного недосыпания ко второму месяцу — дню рождения малюток — она стала напоминать блуждающее по дому привидение. Алексей пытался помогать ей, чем только мог, пока не убедился, что так дальше продолжаться не может: его бессонные ночи стали отражаться и на работе. Надо было либо брать отпуск, либо няню, что было бы значительно дешевле и лучше во всех отношениях. Викино упрямство (то самое качество, которое помогло ей добиться многого, — Вика была очень мягкой, очень доброжелательной и очень упрямой), неожиданно проявившееся и в материнстве, оказалось сломленным. В доме появилась няня — милая женщина, переживающая свой второй расцвет, который случается у многих женщин к сорока пяти годам. Рука, качающая колыбель. Сухие молочные смеси, подгузники, кремы, детские пудры… И всем стало значительно легче. Вика и Алексей снова с головой окунулись в работу. А время бежало, и два маленьких «лягушонка» превратились в крепких розовых полугодовалых младенцев. Загадочный, изумрудно-бирюзовый цвет глаз, который был у близнецов первые несколько месяцев жизни, изменился: оба стали кареглазками, и у обоих начали пробиваться изумительные светлые кудри пепельного оттенка, хотя еще, наверное, не раз все сменится. Дай Бог, не раз. Леха-маленький сел на несколько дней раньше сестренки, что вызвало у него восторженное ликование, а у Вики-маленькой удивленное любопытство. Она, причмокивая соской, попыталась сделать то же самое, но — повалилась и расплакалась. Через секунду к ней присоединился Леха, словно поддерживая сестренку. Леха снова сел, в глазах Вики был восторг, она уже забыла, что только что плакала. Эти детские катастрофы… Страшные ураганы, проносящиеся в самой счастливой стране. Приходят внезапно и так же быстро заканчиваются. Чаще всего, не оставляя после себя никаких разрушений. Чаще всего это бывает так. Дом был наполнен счастьем. Четыре его обитателя — две Вики и два Алексея — жили радостью. Совсем рядом находились другие люди. Они наблюдали за счастьем этой семьи. Они уже знали, что этого счастья оставалось отмерено не так уж и много. Но пока они не торопили события. Примерно через полгода после рождения близнецов у Вики состоялась эта примечательная встреча с очень интересным, необычным человеком, которая при всем при том вряд ли могла сколь-нибудь серьезно повлиять на ее дальнейшую судьбу. После этой забавной истории Вика обогатилась минимум по трем позициям. Причем все три никогда прежде не встречались ей в жизни. Биолог-колдун-дикарь, как она потом смеялась. Во-первых, она узнала о существовании диковинной тропической рыбки со странным названием Радужная вдова. Вика-биолог. Во-вторых, Вика получила в подарок не менее странное средство — вытяжку из слизи этой рыбки с тем же названием «Радужная вдова». Средство оказалось безумно редким и безумно дорогим. Вика-колдун. В-третьих, Вика сделала себе татуировку. На очень необычном месте. И делал татуировку великий человек. Мастер. Вика-дикарь. Биолог-колдун-дикарь. Все три приобретения, похожие скорее на шутку, произошли на грандиозном шоу, устроенном в Москве ценителями нательной живописи и соответствующего образа жизни. Назывался этот всемирный слет татуированных и татуировщиков «Тату-конвенцией». И присутствовал на нем человек-легенда, оставивший свои рисунки на теле самой Дженис Джоплин и татуировавший многих легенд рока и просто людей-легенд, таких же, как он сам. Звали заморского гостя Лайен Татл. Все мероприятие происходило в московском саду «Эрмитаж», сопровождалось концертами, жестким шоу и довольно веселеньким разгулом. Вика и Леха были приглашены друзьями. Леха всегда имел очень необычных друзей. Помимо Лайена Татла, на «Тату-конвенции» было еще несколько очень известных художников, много неизвестных, а больше всего было просто любопытных персонажей, избравших для себя, мягко говоря, несколько альтернативный способ жизни. Шоу удалось на славу. — Да нет, вы шутите, — произнесла Вика, с любопытством глядя на своего собеседника. — Это правда. — Он усмехнулся. У него были очень веселые глаза, глаза бывшего хиппи. Вряд ли об этом человеке можно было сказать, что теперь он остепенился, — просто сменилось время. А если вы представляете ныне живую легенду, то некий внутренний духовный аристократизм, присущий любым легендам, вполне можно принять за налет респектабельности. — Несколько месяцев? Без воды? — Это уникальное создание. Сплошная тайна. — Но несколько месяцев без воды, под тропическим солнцем… это уже… вобла. — Вобла? — Так у нас называют вяленую рыбу. Он усмехнулся: — То, с чем у вас пьют пиво? — Да…