– А еще зима в Санкт-Морице. А может, ты посоветовал бы Канны или Каир? Это все очень хорошо, Эй Джей, однако ты забываешь то, что я тебе говорил о своих финансах. – Я ничего не забываю. Я просто не хочу ранить твои чувства. Но послушай, ты действительно отправишься в морской круиз. Я сам хочу сменить обстановку, и ты составишь мне компанию в качестве гостя. Мы проведем июль на Средиземноморье. – Но ты ведь играешь в крикет… – К чертям крикет! – Ну, если ты серьезно… – Разумеется, серьезно. Ты едешь? – Еще бы… если поедешь ты. Я пожал ему руку и помахал на прощание с совершенно не портившей мне настроение убежденностью, что больше я об этом не услышу. И была лишь мимолетная идея – не более и не менее. Вскоре мне захотелось, чтобы она была чем-то бо́льшим: в ту неделю я вообще желал убраться из Англии раз и навсегда. Я вообще ничего не зарабатывал. Я мог кормиться лишь за счет разницы между платой за квартиру и той суммой, за которую я сдавал ее вместе с мебелью в поднаем на сезон. И сезон уже практически подошел к концу, а в городе меня ждали кредиторы. Возможно ли быть в полной мере честным? Когда в моем кошельке водились деньги, я вообще не задумывался о счетах, так что все более откровенная бесчестность казалась мне все менее постыдной. От Раффлса, разумеется, ничего слышно не было, хотя прошла неделя и уже наступила середина следующей. Однако, придя домой поздним вечером среды, я обнаружил у себя его телеграмму, пришедшую как раз после того, как я обыскал весь город в бесплодных попытках найти его и в отчаянии поужинал в безлюдном клубе, к которому все еще принадлежал. «Будь готов отправиться из Ватерлоо фирменным рейсом “Северогерманского Ллойда”[51], – телеграфировал он. – В следующий понедельник, в 9:25, встречу тебя в Саутгемптоне на борту “Улана” с билетами, о которых напишу позднее». И он написал. Письмо его было довольно беззаботным, однако полным искреннего беспокойства обо мне, моем здоровье и моих перспективах; это письмо было почти трогательным в свете наших прошлых отношений и сумраке их полного разрыва. Он говорил, что зарезервировал две каюты до Неаполя и что мы отправимся на Капри, который для нас однозначно должен был стать островом лотофагов[52], где мы будем греться на солнышке и «предаваться забвению». Это было чудесное письмо. Я никогда раньше не видел Италию, так что именно ему предстояло меня с ней познакомить. Наибольшая ошибка – считать итальянское лето невыносимым. Ни в какой другой сезон Неаполитанский залив не бывает столь чарующим. Раффлс называл его «покинутыми землями фей», словно поэзия сама выскакивала из-под его пера. Возвращаясь к земной прозе, я мог бы счесть выбор германского корабля непатриотичным, однако ни на каких других линиях нельзя было и мечтать о таком же уровне комфорта и внимания со стороны экипажа за те же деньги. Впрочем, Раффлс намекнул и на иную причину. Согласно его телеграмме, он писал из Бремена, где, как я понял, у него были связи во власти, позволившие снизить стоимость билетов. Представьте себе мою радость и восторг! Я сумел выплатить все свои долги в Темз-Диттоне и получить от скромного редактора скромный чек, а от своего портного – новый фланелевый костюм. Помню, что я разменял свой последний соверен, чтобы купить Раффлсу пачку салливановских сигарет. Но утром в понедельник мое сердце было таким же легким, как и мой кошелек; именно в это ясное утро туманного лета я отправился на борту фирменного рейса к залитой солнцем глади открытого моря. В Саутгемптоне нас уже ждал тендер. Раффлса на борту не было. Впрочем, я его особо и не искал до того момента, когда мы подошли к борту лайнера. Но и тогда его нигде не оказалось. Его лица не было среди лиц людей, выстроившихся у перил; его рука не виднелась среди рук тех, кто махал своим друзьям. С внезапно потяжелевшим сердцем я поднялся на борт. У меня не было ни билета, ни денег, чтобы его оплатить. Я даже не знал номера своей каюты. Мое сердце едва не выскакивало из груди, когда я остановил стюарда, чтобы спросить его, был ли на борту мистер Раффлс. Он был там. Слава небесам! Но где? Стюард этого не знал – он просто шел по какому-то поручению. Значит, на поиски. Однако ни на верхней палубе, ни на палубе первого класса я его не обнаружил; курительная комната тоже была пуста, не считая маленького немца с рыжими усами, закрученными до такой степени, что они едва не касались его глаз. В его собственной каюте, путь до которой я спрашивал, уже пребывая в полном отчаянии, Раффлса тоже не оказалось, однако вид его имени на багаже вселял надежду. Однако зачем ему самому было прятаться, я понять не мог, и в голову лезли лишь мрачные объяснения. – Вот ты где! Я искал тебя по всему кораблю! Несмотря на недвусмысленный запрет, в качестве последнего средства я поднялся на мостик. Именно там я и нашел А. Дж. Раффлса сидящим на застекленной крыше. Он склонился над одним из просторных офицерских шезлонгов, в котором полулежала девица, одетая в белый спортивный жакет и юбку. То была худенькая девушка с бледной кожей, темными волосами и довольно необычными глазами. Вот и все, что я успел разглядеть, пока Раффлс вставал и оборачивался. После этого я не мог уже думать ни о чем, кроме мимолетной гримасы, которая предшествовала приступу хорошо разыгранного изумления. – Почему… БАННИ? – вскричал Раффлс. – А ТЫ-ТО как здесь очутился? Я начал что-то невнятно бормотать, но он ущипнул меня за руку. – Ты тоже плывешь на этом корабле? И тоже в Неаполь? Невероятно! Мисс Вернер, могу я вам его представить? Раффлс врал, не краснея. Он представил меня старым однокашником, с которым он не виделся много месяцев, наполняя свой рассказ такими подробностями и ненужными деталями, что у меня возникло замешательство, подозрение и отвращение одновременно. Я краснел за нас обоих, и мне было совершенно все равно. Я забыл свой собственный адрес и не прикладывал никаких усилий для того, чтобы вспомнить его для придания рассказу Раффлса большей правдоподобности. Все, что я мог, – это бормотать слова, которые Раффлс почти что буквально вкладывал в мои уста, причем делал это, вне всяких сомнений, с чрезвычайной неохотой. – Значит, ты увидел мое имя в списке пассажиров и пошел искать меня? Старый добрый Банни! Впрочем, я хотел бы, чтобы мы могли жить в одной каюте. Мне посчастливилось заполучить каюту на верхней палубе, однако они не обещали, что я буду ее единственным обитателем. Мы должны что-то сделать, прежде чем они впихнут туда какого-нибудь чужака. В любом случае нам нужно отсюда выбираться. В рулевую рубку вошел квартирмейстер, а на мостике за время нашего разговора уже успел появиться лоцман; пока мы спускались, тендер отчалил, унося с собой взмахи платков и прощальные возгласы. В момент расставания с мисс Вернер на верхней палубе наши ноги ощутили глубокую, медленную вибрацию. Круиз начался. И для нас с Раффлсом он начался не самым приятным образом. На палубе он пытался оттенить мое глухое замешательство искусственной, но убедительной веселостью, в каюте же перчатки были сняты. – Ты идиот, – прорычал он. – Ты выдал меня опять! – Как я мог тебя выдать? Я проигнорировал оскорбление, прозвучавшее в последнем слове. – Как? Я думал, любому дураку будет понятно, что я хотел сделать так, чтобы наша встреча выглядела случайной! – Взяв с собой оба билета? – На борту об этом никто ничего не знал. Кроме того, я еще ничего не решил, когда брал билеты. – Значит, нужно было дать мне знать, когда ты это решил. Ты строишь планы, не говоришь о них ни слова – и ожидаешь, что я их угадаю так, словно это само собой разумеется. Откуда мне было знать, что ты вообще что-то задумал? Роли поменялись. Раффлс почти что повесил нос. – Дело в том, Банни, что я не собирался тебе говорить. Ты… Ты с возрастом стал таким ханжеским старым кроликом! Голос, каким он произнес мое прозвище, заставил меня смягчиться, однако мне еще многое предстояло ему простить. – Если ты боялся писать об этом в письме, – настаивал я, – то ты должен был намекнуть мне, как только я поднялся на борт. Я бы нормально к этому отнесся. Я не такой уж и ханжа. Было ли дело в игре моего воображения, или Раффлс действительно выглядел немного пристыженным? Если и так, то это было в первый и последний раз за все годы, что я его знал; впрочем, я и сейчас не могу в этом поклясться. – Именно это, – сказал Раффлс, – я и собирался сделать: лечь у себя в каюте и ждать тебя, а затем рассказать обо всем. Но… – У тебя были дела поинтереснее? – Можно было бы выразиться и по-другому. – Очаровательная мисс Вернер? – Она и правда весьма очаровательна. – Как и большинство австралийских девушек, – заметил я. – Как ты узнал, что она австралийка?! – вскричал он. – Я слышал ее речь. – Вот скотина! – сказал Раффлс, смеясь. – Она говорит в нос ничуть не больше, чем ты. Она из немцев. Училась в школе в Дрездене, а теперь путешествует в одиночестве. – Деньги? – поинтересовался я. – Ты все не так понял! – ответил он, и, несмотря на его смех, я подумал, что пришло время сменить тему. – Что ж, – сказал я, – значит, ты притворился не перед мисс Вернер, не так ли? Ведешь более серьезную игру, а? – Полагаю, что так. – Тогда не лучше ли тебе рассказать мне, в чем ее суть? Раффлс посмотрел на меня своим пристальным, изучающим взглядом, который был так хорошо мне известен. После всех этих месяцев разлуки он вызвал у меня улыбку, которая, вероятно, успокоила Раффлса. Я, пусть и смутно, уже понимал его планы. – Ты ведь не сбежишь на лоцманском боте, Банни? – Даже и не думал. – Тогда… Помнишь жемчужину, о которой ты написал сти… Я не дал ему закончить фразу. – Она у тебя! – вскричал я. Я увидел свое лицо в зеркале каюты: оно пылало. Раффлс, казалось, был ошарашен. – Еще нет, – сказал он. – Но я планирую заполучить ее еще до того, как мы окажемся в Неаполе. – Она на борту? – Да. – Но как… Где… У кого она? – У маленького немецкого офицера, молокососа с перпендикулярными усами. – Я видел его в курительной комнате. – Да, это он. Он всегда там сидит. Герр капитан Вильгельм фон Хойман, если верить списку пассажиров. Что ж, он – специальный посланник императора, и он везет жемчужину с собой. – Ты узнал это в Бремене? – Нет, в Берлине, от знакомого газетчика. Стыдно признаться, Банни, но я здесь по делу! Я расхохотался. – Тут нечего стыдиться. Ты занимаешься тем, чем, как я надеялся в тот день на реке, ты предложишь мне заняться вместе с тобой. – Ты НАДЕЯЛСЯ на это? – произнес Раффлс, широко распахнув глаза. Теперь была его очередь удивляться, а моя – изображать гораздо больший стыд, чем я на самом деле чувствовал. – Да, – ответил я. – Мне эта идея понравилась, хоть я и не собирался тебе об этом говорить. – Но ты бы выслушал меня в тот день?