– Съел кушанье в два присеста, Банни! Вчерашней ночью у меня была генеральная репетиция, и именно тогда я забрал всю добычу. Наш благородный друг храпел в соседней комнате все это время, однако приложенные мной усилия все равно заслуживают того, чтобы занять достойное место среди моих скромных подвигов, поскольку я не только взял все, что хотел, но и оставил комнату точно в том виде, в котором она была до моего прихода, все за собой закрыв, как и положено хорошему мальчику. Тогда это заняло гораздо больше времени; сегодня же мне просто нужно было устроить в комнате небольшой беспорядок, стащить несколько запонок и оставить улики, явно указывающие на то, что чертово одеяние стащили сегодняшней ночью. Если подумать, то это было именно тем, что ваша пишущая братия называет Q.E.F.[76]. Я не только показал нашим разлюбезным криминалистам, что никак не мог бы провернуть этот трюк, но и заставил их думать, что его провернул кто-то другой, за которого они, как полные ослы, приняли меня. Вы, наверное, полагаете, что в ту минуту я смотрел на Раффлса в немом и восхищенном изумлении. Но к тому моменту я уже знал его слишком хорошо. Если бы он сказал мне, что вломился в Английский банк или Тауэр, я бы не усомнился в его словах ни на секунду. Я приготовился отправиться с ним в Олбани и взглянуть на регалии, спрятанные у него под кроватью. Заметив, что он надевает пальто, я достал свое. Однако Раффлс и слышать ничего не хотел о том, чтобы я сопровождал его в тот вечер. – Нет, мой дорогой Банни, я с ног валюсь от усталости и нервотрепки. Возможно, ты мне не веришь, считая меня двужильным, но те пять минут, о которых ты теперь знаешь, были слишком напряженными даже на мой вкус. По задумке ужин должен был начаться без четверти восемь, поэтому, не буду скрывать, я рассчитывал, что времени у меня будет в два раза больше. Однако без двадцати все еще никого не было, и наш благородный хозяин не торопился. А я не хотел оказаться последним прибывшим, так что был в гостиной без пяти. В результате действовать пришлось быстрее, чем мне бы хотелось. Точку в этой истории Раффлс поставил уже после того, как мы с ним распрощались, и сделал это так, как это бы сделал я сам. О судьбе пэрских одеяния и короны достопочтенного графа Торнэби, Р. П., стало известно не только криминалистам, не говоря уже о членах Клуба криминалистов. Он поступил с ними в точности так, как того и ожидали джентльмены, с которыми он провел вечер. И сделал это Раффлс в столь свойственной ему манере, что эти джентльмены раз и навсегда выбросили из головы мысль о том, что он мог быть самим собой. О том, чтобы воспользоваться услугами «Картера Патерсона»[77], не могло быть и речи, почтовых отправлений также следовало избегать по очевидным причинам. Потому Раффлс поместил белого слона в камеру хранения на Чаринг-Кросс и отправил лорду Торнэби квитанцию. Ловушка для взломщика Я как раз выключал свет, когда в соседней комнате начал яростно звонить телефон. Сонный, я вскочил с кровати; еще минута – и меня бы не разбудил никакой звонок на свете. Был час ночи, и вечером предыдущего дня я ужинал со Свиггером Моррисоном у него в клубе. – Алло! – Это ты, Банни? – Да… Это ты, Раффлс? – То, что от меня осталось! Банни, ты мне нужен… срочно. Даже по телефону его голос был полон тревоги и страха. – Что вообще случилось? – Не спрашивай! Ты не поверишь… – Сейчас буду. Ты там, Раффлс? – Не слышу. – Ты там, приятель? – Д-да-а… – В Олбани? – Нет, нет, у Магуайра. – Ты не говорил. А где Магуайр? – На Хаф-Мун-стрит[78]. – Я знаю, где это. Он сейчас там? – Нет… Еще не пришел… А я попался… – Попался! – В ту самую ловушку, которой он хвастался. Поделом мне. Я ему не поверил. Но в итоге я попался… Попался… в итоге! – После того как он сказал нам, что ставит ее каждую ночь! Ох, Раффлс, что же это за ловушка? Что мне делать? Что принести? Однако его голос становился тише и слабее с каждым ответом, а в этот раз ответа и вовсе не последовало. Вновь и вновь я спрашивал Раффлса, там ли он, однако ответом был лишь гул в телефонной трубке. Так я и сидел, отрешенно глядя на окружавшие меня четыре надежных стены, с трубкой, все еще прижатой к моему уху. Из оцепенения меня вывел короткий стон, за которым последовал глухой и жуткий звук падения обмякшего человеческого тела. В совершеннейшей панике я рванулся обратно в спальню и в спешке влез в помятую рубашку и вечерний костюм, лежавшие там, где я их бросил. Я осознавал, что делаю, не больше, чем понимал, что мне делать дальше, однако позже я заметил, что взял свежий галстук и завязал его даже лучше, чем обычно. Но думать я не мог ни о чем, кроме Раффлса, попавшего в какую-то дьявольскую ловушку, и оскаленного монстра, подкрадывающегося к нему, лежащему без сознания, чтобы убить одним смертельным ударом. Должно быть, я привел себя в порядок, глядя на свое отражение в какой-то стеклянной поверхности. По-настоящему я мог видеть только картины в своем воображении, и они были наполнены ужасающими видениями известного боксера, заработавшего себе как добрую, так и дурную славу под именем Барни Магуайр. Это было всего через неделю после того, как Раффлс и я познакомились с ним в Имперском боксерском клубе. Чемпион Соединенных Штатов в тяжелом весе, он был все еще опьянен своими кровавыми триумфами по ту сторону Атлантики и трубил на каждом углу, что собирается продолжить свои завоевания. Однако репутация Магуайра пересекла океан раньше него самого, поэтому шикарные отели захлопнули перед ним свои двери и он уже успел снять и роскошно обставить дом на Хаф-Мун-стрит, в котором так до сих пор и не появилось новых арендаторов. Раффлс подружился с этой очаровательной скотиной, в то время как я пребывал в замешательстве от его алмазных запонок, украшенной драгоценными камнями цепочки для карманных часов, восемнадцатикаратного браслета и шестидюймовой нижней челюсти. Я содрогнулся, заметив, что Раффлс с видом невозмутимого знатока тоже любовался его безделушками в своей привычно наглой манере, которая для меня имела двойное значение. Со своей стороны, я бы лучше предпочел заглянуть тигру в пасть. Когда мы пошли к Магуайру домой, чтобы взглянуть на другие его трофеи, мне и впрямь казалось, что мы идем в логово тигра. И это действительно было великолепное логово с ремонтом от одной очень известной фирмы, обставленное просто фантастической мебелью. Но трофеи удивили меня еще больше. Они открыли мне глаза на менее жестокий аспект благородного искусства, чем те, по которым оно на данный момент известно по правую сторону Атлантики. Помимо всего прочего, нам было позволено подержать инкрустированный драгоценными камнями пояс, которым награждают боксеров в штате Невада, золотой слиток от жителей Сакраменто и сделанную из чистого серебра статуэтку самого хозяина от клуба кулачных боев в Нью-Йорке. Я до сих пор вспоминаю, как, затаив дыхание, ждал, когда Раффлс спросит Магуайра, не боится ли тот воров, на что Магуайр ответил, что у него есть ловушка, способная поймать даже самого хитрого взломщика живьем, однако категорически отказался сообщить нам, что это за ловушка. Что касается меня, то я в тот момент не мог представить более ужасной ловушки, чем сам тяжеловес, спрятавшийся за занавеской. Однако Раффлс воспринял похвальбу этого хвастуна как вызов. Позднее он и не отрицал этого, слушая, как я корил его за его безумную решимость; он просто отказался взять меня с собой на дело. Так что я не буду отрицать, что в какой-то мере чувствовал жестокое удовлетворение от осознания того, что в итоге Раффлсу пришлось обратиться ко мне за помощью. Если бы не жуткий звук падения, который я услышал по телефону, я бы искренне позлорадствовал тому, с каким безупречным вкусом он сам выбрал свою погибель. Меньше суток назад Барни Магуайр провел свой первый бой на британской земле. Разумеется, после боя он уже не был тем человеком, которым был во время предшествовавших ему изнурительных тренировок. Насколько я понимал, подобные ему мерзавцы никогда не бывают более рассеянными или менее способными защитить себя и свое добро, чем в полные пьяного разгула первые часы после боя, на которые и рассчитывал неизменно предусмотрительный Раффлс. И этот ужасный Барни точно не вел бы себя сдержанно после победы, которая отнюдь не была бескровной. Тогда что же мог означать этот зловещий, тошнотворный стук? Мог ли он быть решающим ударом, нанесенным самому чемпиону одним из его кубков? Раффлс был на такое более чем способен, однако, судя по его речи во время телефонного разговора, просто не был в состоянии это сделать. И все же… Что еще могло произойти? Я вновь и вновь возвращался к этому вопросу, пока одевался и ехал в кэбе на Хаф-Мун-стрит. Ни о чем другом я думать не мог. Человек должен понимать, с чем ему предстоит столкнуться, прежде чем искать решение. Я до сих пор иногда содрогаюсь от мысли о том, сколь безрассудно прямым способом я решил получить эту информацию. Я доехал до самой двери дома боксера. Как вы, наверное, помните, вечером я ужинал со Свиггером Моррисоном в его клубе. Наконец я примерно понял, что мне нужно будет говорить, когда дверь откроют. Казалось вполне вероятным, что причиной трагического окончания нашего телефонного разговора стали внезапный приход Барни Магуайра и неожиданное насилие с его стороны. В этом случае я был готов сказать, что мы с Раффлсом заключили пари насчет ловушки для взломщиков и я пришел, чтобы увидеть, кто из нас победил. В тот момент я еще не решил, говорить ли мне, что Раффлс разбудил меня телефонным звонком. В случае же, если я был неправ насчет Магуайра и он вообще не приходил домой, мои действия будут зависеть от того, что за слуга откроет дверь в ответ на мой нетерпеливый звонок. Однако Раффлса я должен был спасти так или иначе. У меня оказалось больше времени на принятие решения, поскольку в дверь я звонил без толку. И действительно, коридор был погружен во тьму, однако, заглянув в щель почтового ящика, я заметил слабый лучик света, тянувшийся из дальней комнаты. Именно в этой комнате Магуайр держал свои трофеи, и именно в ней он установил ловушку. В доме все было тихо. Могли ли они оттащить нарушителя на Вайн-стрит[79] за те короткие двадцать минут, которые ушли у меня на то, чтобы одеться и приехать сюда? От этой мысли меня охватила паника. Но когда я в отчаянной надежде позвонил в дверь еще раз, все сомнения и неопределенность были развеяны самым неожиданным образом. Со стороны Пикадилли тихо подъехала карета. К моему ужасу, она остановилась прямо за моей спиной как раз в тот момент, когда я смотрел в щель почтового ящика, и из нее выскочил всклокоченный боксер с двумя спутниками. Теперь попался уже я. Прямо напротив двери стоял фонарь, и я до сих пор вижу, как эта троица рассматривала меня, стоящего в его свете. Перед боем боксер хотя бы выглядел прилично, насколько это было возможно для такого задиры и хвастуна, но теперь у него под глазом был фингал, губа была раздута, а шляпа съехала набекрень. Его спутниками были болезненного вида маленький секретарь-янки, чье имя я и правда забыл, но которого встречал вместе с Магуайром в боксерском клубе, и чрезвычайно светского вида особа, явно знавшая толк в платьях, мерцавших блестками. Я не смогу ни забыть, ни передать те выражения, в которых Барни Магуайр поинтересовался у меня, кто я такой и что я здесь делаю. Однако благодаря гостеприимству Свиггера Моррисона я быстро напомнил ему о нашей недавней встрече и еще о чем-то, чего потом уже не мог вспомнить. – Вы должны помнить Раффлса, – сказал я, – если не помните меня. Давеча вы показывали нам свои трофеи и приглашали нас заглянуть к вам после боя в любое время дня и ночи. Я собирался добавить, что ожидал, что Раффлс прибудет сюда раньше меня, чтобы мы смогли разрешить наше пари насчет ловушки. Однако неловкое молчание было прервано самим Магуайром, чей грозный кулак превратился в руку, пожимавшую мою с простецкой сердечностью, в то время как вторая с силой хлопала меня по спине. – Так вот оно что! – воскликнул он. – А я-то принял тебя за какого-то треклятого проходимца. Теперь-то я тебя точно вспомнил. Не заговори ты сразу, я б тебе лицо расквасил, сынок. Точно говорю! Входи же, и выпьем за… всю эту чертовщину! Секретарь повернул ключ в замке – но лишь для того, чтобы Магуайр тут же оттащил его за воротник, увидев, что из дальней комнаты на перила узкой лестницы падает свет. – Свет в моей берлоге, – произнес Магуайр грозным шепотом. – А чертова дверь открыта, хотя ключ у меня в кармане и мы оставили ее запертой! Вот где проходимцы. Черт возьми, как же мне хочется, чтобы мы взяли одного живым! Леди и джентльмены, ждите здесь, а я схожу посмотрю. Подобно цирковому слону, громадная фигура двинулась на цыпочках, дойдя до самой открытой двери, у которой мы на секунду увидели, как ее левая рука завращалась подобно пистону, а голова отклонилась назад, словно в боевой стойке. Но уже в следующее мгновение кулаки Магуайра разжались, и он стал потирать их, трясясь от смеха в свете дверного проема. – Идите сюда! – крикнул он, подзывая нас кивком. – Идите сюда и взгляните на одного из их чертовых британских проходимцев, лежащего на полу как ковер и прибитого к нему так же крепко! Можете себе представить, что я чувствовал, стоя в прихожей! Болезненного вида секретарь пошел первым, за ним сразу же проследовала особа в блестках, и, вынужден признать, в тот момент я был на грани того, чтобы ринуться прочь из дома через открытую дверь. Ее забыли закрыть, так что мне в итоге пришлось сделать это самому. Мне хватило мужества остаться по ту же сторону двери, что и Раффлс. – Настоящий, доморощенный, поганый, немытый уайтчепелец! – услышал я замечание Магуайра. – Черт меня дери, если парни из нашего Бауэри[80] не смотрятся хреновыми ангелами на фоне подлеца вроде этого! Ах ты тварь! Я не стану марать кулаки о твою поганую рожу, но если бы на мне были ботинки потяжелее, я бы весь дух из тебя вышиб, как пить дать! После этого мне уже не требовалось столько смелости для того, чтобы присоединиться к остальным в дальней комнате. Некоторое время я даже не мог определить, кем или чем был тот поистине омерзительный предмет, вокруг которого они сгрудились. На его лице не было накладной бороды, однако само оно было черным, как у трубочиста. Одежда тем не менее казалась мне довольно новой, хотя все равно более поношенной и грязной, чем та, которую Раффлс надевал, идя на дело. Как я и сказал, поначалу я вообще не был уверен, на самом ли деле это Раффлс, однако я вспомнил звук падения, прервавший наш телефонный разговор, а эта безжизненная куча тряпья лежала как раз под настенным аппаратом, трубка которого болталась над ней. – Думаете, вы его знаете? – спросил секретарь, заметивший, что я с ушедшей в пятки душой склонился над телом и рассматриваю его. – Господи, нет! Я просто хотел посмотреть, жив ли он, – пояснил я, придя к заключению, что это действительно был Раффлс и что он находился без сознания. – Но что произошло? – спросил я в свою очередь. – Я тоже хочу это узнать, – капризным тоном произнесла особа в блестках, издав несколько бессмысленных восклицаний, после которых скрылась за дорогим безвкусным веером. – Полагаю, – заметил секретарь, – что мистеру Магуайру решать, рассказывать об этом или нет. Это, черт возьми, его дело. Однако прославленный Барни стоял на персидском ковре, улыбаясь нам лучезарной улыбкой триумфа, слишком сладкого для того, чтобы его можно было немедля облечь в слова. Комната была меблирована как кабинет, причем с большим художественным вкусом, – если, конечно, диковинные формы из мореного дуба можно считать художественными. У Барни Магуайра не было ничего общего с обычными профессиональными бойцами, не считая его лексикона и нижней челюсти. Мне уже доводилось видеть его дом, и он был обставлен и декорирован фирмой, создающей самые изысканные интерьеры и использующей в своей рекламе как раз такую комнату, как та, в которой разыгралась наша маленькая трагедия. Особа в блестках, сверкая подобно выброшенному на берег лососю, возлежала в причудливом кресле с прибитой огромными гвоздями обивкой. Секретарь оперся на секретер с огромными петлями из раскованного металла. Сам боксер стоял на фоне замысловатого сочетания дуба и плитки, а также камина и сделанной под заказ зеленой мебели и китайского шкафа с обитыми свинцом углами, который выглядывал из-за его круглой головы. Его налитые кровью глаза с неподдельным удовольствием смотрели то на графин и бокалы, то на восьмиугольный стол, то на еще один графин, стоявший на самом причудливом и изысканном из вращающихся столов. – Разве это не прекрасно? – спросил боксер, улыбаясь каждому из нас по очереди своими разбитыми губами. – Подумать только, стоило мне изобрести ловушку для проходимца – и чертов проходимец сразу же в нее попал! Вы, мистер Человек, – он качнул в мою сторону своей огромной головой. – Помните, я сказал вам, что установил ее, когда вы пришли в тот вечер вместе с другим спортсменом? Жаль, что его сейчас здесь нет, скажу я вам. Он хороший парень, и он очень понравился мне, но он хотел знать слишком много, хоть я и не виню его за это. Как бы там ни было, теперь я обязан вам обо всем рассказать. К черту тайны. Видите ту бутылку на столе? – Я как раз смотрела на нее, – произнесла особа в блестках. – Вы не представляете, как я перепугалась, иначе предложили бы мне что-нибудь. – Вы получите что-нибудь через минуту, – ответил Магуайр. – Но если вы сделаете хоть глоток этого самого чего-нибудь из той бутылки, вы рухнете на пол, прямо как наш друг. – Ничего себе! – воскликнул я с невольным возмущением тем, что его схема оказалась настолько простой. – Да, сэр! – сказал Магуайр, глядя на меня своими налитыми кровью глазами. – Моя ловушка для проходимцев и взломщиков – это бутылка виски с сюрпризом, и полагаю, что именно она стоит на столе с серебристой этикеткой на горлышке. Теперь взгляните на эту бутылку вообще без всяких этикеток. И все же, не считая этикеток, они – точные копии друг друга. Я поставлю их рядом, чтобы вы смогли это увидеть. Не только бутылки – даже напитки в них выглядят одинаково. Их вкус действительно неразличим, так что вы не поймете разницу до того момента, когда придете в себя на том же месте, где упали. Я достал этот яд у одного чертова индейца на западе, так что это довольно сильная штуковина. Поэтому я клею этикетку на бутылку-ловушку и выставляю ее только по ночам. В общем, смысл такой. Больше мне сказать нечего, – добавил Магуайр, возвращая бутылку с этикеткой обратно на полку. Впрочем, как я понимаю, этого достаточно для девяноста девяти проходимцев из ста и девятнадцати из двадцати: они просто не берутся за работу без глотка спиртного. – Я бы не рискнул на это поставить, – заметил секретарь, взглянув вниз так, словно он смотрел на распростершегося Раффлса. – Вы проверяли, все ли трофеи в безопасности? – Еще нет, – сказал Магуайр, бросив взгляд на декорированный под старину кабинет, в котором он их держал. – Тогда не утруждайте себя, – ответил секретарь, ныряя под восьмиугольный стол и доставая оттуда маленькую черную сумку, которую я узнал с первого же взгляда. Это была сумка, которую Раффлс использовал всегда, когда улов оказывался слишком большим. Теперь сумка была настолько тяжелой, что секретарю пришлось взять ее обеими руками, чтобы поставить на стол. Через мгновение он извлек из нее инкрустированный драгоценными камнями пояс, презентованный Магуайру штатом Невада, сделанную из чистого серебра статуэтку его самого и золотой слиток от жителей Сакраменто. Был ли тому причиной вид его едва не утраченных сокровищ или же просто осознание того, что вор посмел к ним прикоснуться, однако Магуайр внезапно пришел в такую ярость, что отвесил безжизненной груде, которая была Раффлсом, пару жестоких пинков, прежде чем мы с секретарем смогли вмешаться. – Полегче, Магуайр! – крикнул секретарь. – Этот тип все еще под действием яда, да к тому же лежит на полу. – Ему повезет, если он вообще очнется, черт его раздери! – Полагаю, сейчас как раз время позвонить в полицию. – Не раньше чем я с ним закончу. Подождем, пока он не придет в себя! Думаю, я расквашу его физиономию так, что она будет похожа на пудинг с джемом! Он все зубы вместе с кровью повыплевывает, прежде чем легавые заберут то, что от него останется!