– Тебе-то что? Отдохнуть присела. – Навья отрыжка! Другого места не нашлось? – Ну, знаешь, – девушка фыркнула, – выбирая между удобной лавочкой и просто землей, я выберу лавочку! Я люблю лес, но от удобств отмахиваться точно не стану Да и чего ты так разозлился? Места тут на двоих хватит с запасом. Присаживайся, – и нахалка отодвинулась, приглашающим жестом указав на остаток лавочки. Справедливости ради, его и правда было достаточно. Совий оглянулся через плечо, раздумывая, не уйти ли. Может, если бы Ясмена о чем-нибудь спросила или продолжила разговор, он бы так и сделал. Но она уже не смотрела на него – ее задумчивый взгляд был устремлен на Чащу, едва видневшуюся в просвете между деревьев. Девушка уперлась локтем в колено и положила подбородок на ладонь, сгорбившись, как старушка. Поколебавшись, охотник все же опустился на лавку. Краем глаза он уловил отблеск ее улыбки, впрочем, быстро погасшей. Они сидели в тишине какое-то время, пока Ясмена не вздохнула глубоко и не закрыла глаза. – Слышишь? – спросила она. Совий прислушался и открыл было рот, чтобы спросить, что она имеет в виду, но Ясмена вдруг приложила маленькие – почти детские – пальчики к его губам и шепнула: – Соловьи поют. Она убрала руку и снова прикрыла глаза, всей собой вслушиваясь в звук. Он и сам наконец его услыхал и удивился, что не заметил сразу. Маленькие пернатые певцы заливались так яростно, будто пытались полностью себя переплавить в эту мелодию. От реки долетал аромат черемухи, пьяняще-сладкий, дурманящий голову и чувства. К нему примешивался прохладный запах реки – воды, ила и мокрых камней. Вдалеке от людского жилья ничто не приглушало ни песню, ни плеск, и они сплетались в музыку, наполняющую сердце до краев. Песня катилась по коже перестуком хрустальных капель, гладила лицо, будто его касалась своим теплом светозарная Сауле, манила сорваться с места и раствориться в сумасшедшей пляске. Казалось, это не маленькие птички, а сама ночь выпевала на сотни голосов единое чувство. Река, вторя соловьям, летела по камням, хлеща прозрачными струями сонные плесы и крутые глинистые берега. Когда Совий медленно открыл глаза, Ясмены рядом уже не было. Она исчезла, как лесной дух, и охотник не пытался найти ее следы. В нем не осталось ни капли ярости, с которой он пришел сюда. И Совий знал, что благодарить за это надо не только маленькую рагану, так легко показавшую ему обыкновенное чудо, но и сам мир, эти чудеса создающий. С того момента, как Ясмена появилась в Приречье, многое происходило с ним впервые. Слушая соловьев, Совий задумался, что, возможно, Бур был все-таки прав. А через седмицу в Приречье появились дейвасы. Совий знал, что они пришли за Ясменой. Но отдавать ее им не собирался. Что бы ни задумали чернокафтанники, он будет рядом и сумеет ее защитить. Глава 15 На острие кинжала Не верилось, что Мастер на самом деле просто отдал мне свое изделие, но прохладный тяжелый металл в руке говорил сам за себя. Хоть я никому не рассказала про гнусные намерения Анжея, а дейвасы пока грозили лишь словами, кузнец решил, что оружие мне пригодится. От этого становилось тревожно. Мой проклятый дар, к сожалению, никак меня не защищал, а жгучие порошки и яды не всегда действовали достаточно быстро. У меня был нож для сбора трав, и я умела использовать его не только по назначению. Но, подумав, кинжал Бура я все же прикрепила на запястье, рядом с бусиной из лунного камня на кожаном ремешке – той самой, что должна будет занять место на обручье моего будущего мужа… если я вдруг решусь на подобную глупость. Пока же я просто не собиралась повторять свои же ошибки и оставаться безоружной хоть на секунду. Когда погибла мама, никакие добрые люди не явились за мной, оставшейся одной-одинешенькой в огромном безжалостном мире. Целый день я пролежала на улице, трусливо надеясь, что снег заметет меня полностью, укроет одеялом смерти и я усну в его объятиях навсегда. У меня не было сил бороться. Перед глазами стояло, как маму забрасывают камнями, и это отнимало волю к жизни. Зачем спасать кого-то при помощи дара, если рано или поздно закончишь вот так? И никто, ни единая душа не вспомнит, как ты помогала, рискуя собственным разумом. Снег и правда укрывал девочку десяти весен от роду, словно одеяло. Под его пушистой тяжестью я согрелась, а желудок предательски начал ворчать, напоминая, что мы с ним все еще живы. Я стряхнула с себя заносы, до визга напугав бродячую собаку, копавшуюся в куче отбросов неподалеку, и встала на ноги. Помнится, тогда я пообещала себе, что никогда не коснусь силы раганы, что бы ни происходило и кто бы ни попросил. Сейчас вспоминать об этом было горько – я ведь и правда верила, что горячих искренних слов достаточно, чтобы перестать быть «лаумовым отродьем». Вот только я и подумать не могла, что клясться в таком – все равно что пообещать, что твое сердце не будет больше биться. Сказать можно – воплотить нельзя. Я поспешила убраться подальше от улиц, на которых нас с мамой видели особенно часто. Побиралась и воровала, пыталась примкнуть к шайкам, но мне не хватало ни силы, ни ловкости, чтобы они сочли меня достойным пополнением своих рядов. Зима крепчала, а мне все реже удавалось раздобыть хоть немного еды. Ночевала я под старым мостом через реку Миску. Там собирались все бездомные, кому не досталось более теплого местечка на лиходейской изнанке города. Под мостом мне и повстречалась Герда – согнутая коромыслом одноглазая старуха, одетая в немыслимо разноцветное тряпье. Под чутким руководством Герды ходило два десятка карманников – тощих, ловких и злых, как помоечные крысы. Ей нужна была знахарка, чтобы латать их после неудачных вылазок, и старухе было совершенно плевать, что я рагана. Она даже не грозила выдать меня дейвасам. Просто окинула взглядом единственного глаза и спросила, что сказала бы мама, узнав, куда я трачу дважды подаренную ею жизнь. Был ли у меня выбор? Конечно. Умереть с гордо поднятой головой, почесываясь от блошиных укусов и воняя, как выгребная яма, – или все же переступить наспех данное обещание и продолжать жить. Целый год я была ручной собачкой Герды и ее крысиной шайки. Взамен старуха кормила меня, дала угол, где я могла ночевать, и научила выживать в мире людей. Когда в следующую зиму я ушла из города, чтобы наняться в подмастерья к деревенскому травнику, уверена, Герда мной гордилась – следов я не оставила. Некоторые из ее уроков много раз спасали мне жизнь. В том числе умение обращаться с кинжалами, шилом и засапожными ножами. Вот только клинок со значком буревестника на рукояти требовал гораздо большего уважения и мастерства в обращении. Наверное, звучит глупо, но мне не хотелось пачкать его грязными уличными приемчиками. Поэтому я решила вспомнить все, что подсмотрела, наблюдая за княжескими дружинниками, и попробовать заново познакомиться с оружием, которое я теперь ношу. На воротах, ведущих из деревни к лесу, дежурил старый знакомый – Богуяр, сын печника Василия. При свете дня его лицо не выглядело таким бледным, как в нашу первую встречу. Робкая улыбка подсветила привычные для уроженцев Беловодья голубые глаза. Я удивилась его дружелюбию: думала, тяжелая рука и дурной нрав отца отобьют у парня всякое желание даже смотреть в мою сторону. Но Богуяр оказался куда благодарнее папаши и добро не забыл. – Здравствуйте, пани Ясмена! Прогуляться решили? – Золотым лучом тебе дорога, Богуяр. Увы, дело прежде всего. Паны служители изволили заглядывать ко мне и спрашивали, есть ли у меня запас некоторых трав, а у меня, как назло, все кончилось. Не могу же я дать от ворот поворот дейвасам. Пришлось соврать, что все есть, а самой скорей бежать в лес – делать сказку былью. – Неправильные они какие-то, эти служители, – Богуяр покачал головой и принялся отпирать ворота. – Огонь не мечут, одеты хоть и дорого, но привычно. И глаза не светятся. Да есть ли в них вообще искра Перкунаса? По мне, обычные воители, хоть и справные. – А ты много воителей встречал? – улыбнулась я, чувствуя, как тугой узел в животе чуть ослаб от вида открывающихся железных створок. Больше всего я боялась, что дейвасы прикажут не выпускать меня из Приречья. Моя сказочка насчет закончившихся трав была таковой лишь наполовину – некоторые запасы и впрямь надо было бы пополнить. Хотя главная цель этой вылазки была иной. – Когда-то я хотел податься в наемники, – Богуяр сказал это негромко, но я все равно расслышала и остановилась, изумленно разглядывая парня. Ему бы больше подошло быть писарем или ученым, но никак не воином. Богуяр правильно истолковал мой взгляд и усмехнулся. – Девушки предпочитают тех, кто может их защитить. И если мужчина не дружит с мечом или луком, ни одна не посмотрит в его сторону. Мне хотелось обрести хоть крупицу надежды… но, кажется, чтобы она на меня посмотрела, я должен стать княжеским воеводой, не меньше. – Она – это кто? – беззастенчиво ляпнула я. Богуяр залился краской до кончиков волос и принялся рьяно оттаскивать застрявшую половину ворот, что-то бурча себе под нос. Я только покачала головой и прошла мимо. Но не сдержалась и все же бросила будто бы в никуда: – Умная девушка рассмотрит тебя настоящего. А с глупой счастья не сыщешь. Ты будешь с ней жить, она же с собственными мечтами миловаться станет. Ответа, конечно, не последовало. Ворота глухо стукнули за моей спиной. Я перевела дух и свернула вправо – на тропинку, что вела в ту часть леса, где когда-то прошлась буря и повалила толстые мшистые стволы. У меня никогда не поднялась бы рука воткнуть кинжал в живое дерево. А вот бурелом подходил для этого прекрасно. Я шла, касаясь ладонями поваленных стволов и прислушиваясь к отклику. Редко-редко, но все же он был. Там, внутри начинавшей сыпаться деревяшки, живое сердце пробивалось к миру зеленым ростком. Такие стволы я обнимала, как обняла бы любимого человека, и шептала самые искренние слова, какие только находились в душе, посылая росточку силы дотянуться до солнечного тепла. Те же, в которые касание падало, как камень в бездонный колодец, примечала, но пока нужного не нашла – такого, чтобы лезвие входило легко, как в податливую плоть. Наконец один ствол показался годным. Когда-то это был могучий столетний дуб, но сильные ветра и жук-древоточец не позволили ему прожить дольше. Пальцы спружинили на стволе, покрытом длинными бородами серебристого лишайника, что неприятно напоминало деревья из Серой Чащи. Вокруг на несколько десятков шагов не было крупного бурелома, словно пустырь вычистили специально для меня. Впрочем, я была не настолько высокого о себе мнения, чтобы думать, будто лесная нечисть позаботилась обо мне, да еще и сплела красивые завитки тумана по краям. Я усмехнулась собственным мыслям. Поставила корзинку в корнях, сбросила плащ, поправила шнурок, туго стянувший волосы, чтобы не мешались. Отошла на нужное расстояние, прищурилась и выбросила вперед руку, выпуская лезвие в полет. Кинжал шлепнулся на усыпанную щепками землю, и мне показалось, что оружие зазвенело, стыдясь моей неумелости. Так для того сюда и пришла. Снова и снова я метала кинжал, но он, словно заколдованный, никак не хотел попадать в цель. Ударялся рукоятью, пролетал мимо, втыкался самым кончиком… Я вспотела и разозлилась – на себя, на клинок, на руки, слишком часто занимавшиеся лечением и позабывшие, как надо пользоваться оружием. Солнце перевалило за горизонт, а все, чего мне удалось добиться, – пару раз наполовину вогнать кинжал в дерево. Я присела на корень и глотнула воды из фляги. Бурелом молча наблюдал за мной темными глазами-щелями, которым закат придал красноватый оттенок, и я нервно поежилась – ощущение было не из приятных. Напела мелодию, выискивая нечисть, но не почувствовала никого и ничего. Усмехнулась: даже листины, известные любители поспать в куче сухих веток и листьев, обходили эту прилизанную полянку стороной, а я вот не прислушалась к внутреннему голосу. Передохнув, я отряхнула штаны от налипшей шелухи и снова встала наизготовку. Отвела руку, прицеливаясь… – Сразу видно, что этот кинжал ты держишь первый раз. Голос был так неуместен здесь, что я вздрогнула всем телом и чуть не выронила оружие. Пальцы сжались на кожаной оплетке рукояти, и я резко обернулась, приготовившись дорого продать свою жизнь. Но Марий Болотник не спешил нападать. Он стоял на краю полянки, засунув руки за пояс, и рассматривал меня. В его зеленых глазах мне почудилась насмешка. Я открыла и закрыла рот, не понимая, что он хочет от меня услышать. Дейвас молчал. Его взгляд скользнул по подарку Бура, задержался на бусине и поднялся к моему лицу. Волосы Мария были распущены, и легкий ветерок трепал упавшую на глаза длинную челку. Дейвас медленно растянул губы в кривоватой ухмылке, и мне до боли захотелось сделать две вещи – вогнать лезвие ему в горло и отвести от его лица непослушные темные пряди с вкраплениями багрянца. Полное сумасшествие. – Пан Болотник, – наконец выдавила я, проигнорировав оба желания. – Увидеть вас здесь – огромная неожиданность. – Не большая, чем твое бегство из «Золотого яблока». Дейвас продолжал цепко и неотступно смотреть на меня, а я даже дышала через раз, наблюдая за ним, как за опасным хищником. Марий чуть скривился, будто почувствовал мое отношение, и ступил на поляну. Он шел по скользким поломанным веткам с той же легкостью, с какой ходил по утоптанной земле. Я снова, как тогда, у Артемия, почуяла хвою и мускус. Невольно вдохнула глубже, пытаясь понять, какая еще нотка вплелась в этот отчетливо мужской запах. По телу прошла дрожь, и каждый волосок встал дыбом. К сожалению, не от страха. Чем ближе подходил колдун, тем больше слабели ноги. Мне отчаянно хотелось отступить от него, но это было опасно: вдруг дейвас догадается, что мне есть что скрывать и потому я так распереживалась? – Я торопилась вернуться домой. – Я заметил. И вот уже в который раз порадовался, что когда-то завел дружбу со стражниками. Они охотно поведали мне, куда направилась молодая знахарка с глазами цвета листвы. – Вы думаете, что я пытаюсь обмануть вас, господин Болотник? Мне это ни к чему. Так же как и выставлять себя посмешищем, сообщая, что иду учиться метать кинжал в лес. – Судя по тому, что я успел увидеть, не учиться, а переучиваться. Похоже, жизнь тебя не баловала, Ясмена Лунница. Я вздернула подбородок, старательно не обращая внимания на подгибающиеся колени. – Я давно уже не жду от жизни ничего хорошего, – против воли на последнем слове моя маска простой знахарки все же дала трещину и голос исказился, став чуть выше и холоднее. Марий помолчал, но взгляд его изменился. Теперь он смотрел на меня не пренебрежительно, а задумчиво. Потом, словно принял какое-то решение, обошел меня и встал за спиной – ближе, чем мне бы хотелось. Его запах стал острее, и я кожей почувствовала, как от Мария веет жаром. Будь на его месте кто-то другой, я бы решила, что у него лихорадка, но даром дейвасов был огонь, искра Перкунаса. Поэтому неудивительно, что человеческие тела, принявшие в себя столь яростную стихию, становились ей родственны. Иначе сдержать пламя было невозможно. – Я думаю, что ты боишься. Но не обратилась за помощью ни к своим друзьям, ни к нам с Дарганом, ни к голове, хотя он явно тебе благоволит. Ты стараешься научиться защищать себя сама. И это вызывает уважение. Знаешь, я заскучал в вашей приторно-правильной деревушке. Так почему бы нам не помочь друг другу? Я стиснула зубы, удерживая готовое сорваться с губ отчаянное «Нет!». Моя спина сама собой чуть не прогнулась, как у кошки, отзываясь на голос дейваса. Тело рядом с ним будто жило собственной жизнью, полностью отказываясь подчиняться беснующемуся разуму. Но что-то подсказывало для начала дослушать, что огне-носец хочет предложить. Марий продолжил говорить, и я медленно выдохнула сквозь зубы, буквально чувствуя, как его идеальные, будто нарисованные кистью живописца губы растягиваются в усмешке. Конечно же, он заметил, как я отозвалась на его близость. – Я научу тебя, как обращаться с кинжалом Мастера. Тебе польза, мне забава. Что скажешь? Надо было отказаться. Ведь мне нужно держаться от дейвасов так далеко, как только позволяют границы Приречья, а при встрече скромно смотреть в пол, поглубже запрятав силу раганы. Но его чудовищное воздействие на меня, видно, все же затмило мой разум, потому что я кивнула и сказала на диво спокойным голосом, будто внутри не бушевал пожар, грозящий вырваться на свободу и выжечь весь этот лес дотла: – Предложение более чем щедрое, и я не настолько глупа, чтобы отказываться, пан Болотник. Он спокойно кивнул, принимая мои слова. Подошел так близко, что его одежда коснулась моей. Но странным образом мое согласие словно пригасило его чары, и я лишь снова вдохнула приятный запах, решив, что от такого маленького действия вреда не будет. Марий взял мою руку с кинжалом в свою ладонь и поднял ее, разглядывая клинок. Легкая усмешка щекотнула ухо. – Знакомая метка. Тебе повезло, этот Мастер давно не делает оружие на продажу. Полагаю, это подарок? – Почему вы так решили? – Вряд ли у молодой знахарки, бродящей по трактам, найдется столько жарок. Если только ты не ограбила какого-нибудь купца после удачной сделки.