Медленно отодвинулся, смешался с толпой, став одним из них. Я знала, за что он просит прощения. Что между пришлой девчонкой и покорностью колдунам, имеющим власть спалить до основания его деревню, выбрал второе. Жизни тех, кого он знал с рождения, оказались важнее. – Что здесь происходит? – разъяренный голос выдернул меня из спасительной темноты, и я вскинула голову в безумной надежде. Совий протолкался сквозь людей и встал перед Дарганом. Он бесстрашно смотрел в лицо дейваса, требуя ответа, будто жуткая власть Громобоя на него не распространялась. Лицо охотника было бледным, как у утопленника, но повязок на нем не было. Присмотревшись, я разглядела тонкие белесые шрамы на загорелой шее. Но… Это же невозможно! Если только Совий не владеет силой. Проблеск догадки мелькнул в голове, но рычащий голос Даргана не дал сосредоточиться и поймать ее за хвост. – Заткнись, щенок! Или хочешь сам предстать перед Советом дейвасов за помощь рагане? Думаешь, я не знаю, что это была твоя идея – скрывать силу Лунницы? Знаешь, что бывает за пособничество потомкам лаум? По глазам вижу, знаешь. Так что пошел вон. Совий – тот Совий, которого я знала, – ответил бы на оскорбление стрелой промеж глаз. Он никогда не отступил бы, не бросил в беде друга, а я смела надеяться, что все же стала ему если не кем-то большим, то хотя бы другом. Но белые нитки шрамов на его шее словно кричали: этот человек мне незнаком. И потому я не удивилась, когда Совий, стиснув челюсти так сильно, что вздулись вены на лбу, все же отошел на два шага. – Право Старшего во всей красе, – тихо выдохнул за моей спиной Марий. Я непонимающе покосилась на него. – О чем ты? Болотник улыбнулся – довольно, будто долго искал ответ на сложную загадку и наконец сумел подобраться к нему очень близко. Его шепот шевельнул волосы у моего виска: – Если рыжий Буревестник захочет – он расскажет свою историю сам. До рассвета время у вас будет, а утром мы отправимся в путь. Впрочем, не удивлюсь, если Совий присоединится к нашей дружной компании. А сейчас советую послушать Даргана. Знаешь, он славится своими публичными выступлениями. Редкостное зрелище. Странные нотки в голосе Мария заставили меня внимательно всмотреться в его лицо, в свете факелов напоминавшее маску древнего бога. Блики огня танцевали на заострившихся скулах. Глаза пылали, их зеленый цвет полностью растворился в оранжевом пламени. Он не отрываясь смотрел на меня, но я не увидела в нем ненависти или торжества. Все та же отстраненность и что-то еще, едва заметное, почти неощутимое. Что-то, во что я не могла позволить себе поверить. Потому что в моем мире больше не осталось ни крупицы надежды. Громобой вскинул руку с черным мечом и взревел: – Ее темное колдовство проникло в сердца каждого из вас! Развело отца с дочерью! Но отродью лаум мало было власти – она жаждала крови! Чувствуя себя в безопасности, навья тварь дала волю своим черным желаниям и отняла жизнь у ваших сыновей, разорвав их тела в клочья! Стон и плач наполнили воздух. Люди царапали лица ногтями и раскачивались, словно безумные, повторяя имена. Одно из них было мне знакомо. Анжей. И тогда я вспомнила. Завитки тумана. Чудовище, состоящее сплошь из извивающихся корней, рвущее на части тех, кто посмел поднять на меня руку. Алые ручьи, что бегут к Чернице, словно торопясь раствориться в ее водах. Прикосновение чужой силы к моей обнаженной спине, которое я до сих ощущала промеж лопаток. Дарган отвернулся от толпы и подошел к нам с Болотником. Черный меч был опущен и царапал острием землю, оставляя извилистый след, похожий на змеиный. Дейвас склонился ко мне так близко, что я могла бы пересчитать все морщинки вокруг его темных глаз. Марий чуть стиснул мое плечо, предупреждая не дергаться. Но даже если бы я могла – мне нечем было нанести удар. – Я думал, ты умная девочка, Ясмена, – огненосец говорил негромко и будто бы с сожалением. – Был уверен, что ты понимаешь, как надо себя вести. Тебя прикрывали в этой гнилой деревеньке все, от мала до велика. Тебе же надо было сделать самую малость… – Сидеть тихо, да? – прошептала я. Дейвас кивнул и выпрямился, продолжая цепко держать взглядом мое лицо. Так, словно хотел рассмотреть каждый отзвук чувств, которые я буду испытывать по мановению его руки. Густые темные брови нахмурились. Пухлый, невысокого для мужчины роста, с широким добродушным лицом, Дарган Громобой напоминал кого угодно, только не грозного огненного колдуна. Но горе тому, кто решил бы, что он силен лишь на словах. Дарган поднял руку, и она вспыхнула пламенем от локтя до кончиков пальцев. Сухой жар пахнул в лицо, и я прищурилась: огонь был белым и ослепительно ярким. Страха во мне не было. Было сожаление, что все кончится так – именно тогда, когда я наконец поверила, что могу жить жизнью обычных людей. Дарган повел рукой в воздухе, и небеса расколола пополам невесть откуда взявшаяся молния. Люди в ужасе присели, кое-кто зажал уши руками: после такой вспышки гром должен был сотрясти землю. Но его не последовало. Лишь еще одна молния вспыхнула – и не погасла сразу, а прошила сгустившуюся темноту белой ниткой и ударила в дальний конец деревни. Белое сменилось алым. Где-то там занялся пожар. Огромный и злой – как раз такой, чтобы спалить дотла целую избу. Люди ахнули. Совий рванулся к дейвасу, сжимая кулаки, но его оттащили назад. – Нет! – я дернулась в хватке Мария и отчаянно замотала головой. – Нет-нет-нет, пожалуйста!!! Только не это! Прекрати, молю тебя! Я завизжала и рванулась к месту, которое осмеливалась называть своим домом, пусть только в мыслях. Дарган смотрел в ту же сторону: его лицо выражало скуку. Я повисла на вывернутых локтях, умоляя его отозвать огонь, но дейвас даже не взглянул на меня. Пожар разгорался все сильнее. Ночь окрасилась красным и оранжевым, послышался треск ломающихся досок. В толпе поднялся возмущенный ропот. Хозяева домов, соседних с моим, вытягивали шеи и рвались броситься на защиту своих изб с водой и песком, чтобы не дать огню перекинуться. Но Дарган рыкнул повелительно, и смельчаки, уже побежавшие в сторону пожара, повернули назад. – Ничего не будет с вашими халупами. Меня не зря Громобоем кличут. Грозовой огонь – мой верный пес. – Ты грозовая шавка! – выкрикнул Совий, вырываясь из удерживающих его рук. – Прекрати ее мучить! Отзови свой огонь! – Пожалуйста, пощади, – рыдала я, жалко скривившись и всхлипывая в голос. Марий был вынужден наклониться, чтобы не сломать мне руки, но я не чувствовала боли – я всем сердцем рвалась туда, где сгорала часть моей души. Дарган вновь не повернул головы в мою сторону, но снизошел до ответа: – Ведьмин дух должно выжигать до основания. Все, с чем ведьма связана, будет обращено в прах и пепел. Таков закон, маленькая рагана, – Дарган посмотрел на Болотника и кивнул ему: – Вряд ли тут есть темница, так что запри ее на эту ночь в каком-нибудь подвале. Громобой повернулся к толпе и воздел руки к насупившимся небесам: – Мы все равно остаемся людьми, даже под чарами древнего существа, никогда не знавшего, что такое справедливость. Как бы ни хотелось вам, добрые люди, совершить акт правосудия, самым правильным будет вынести приговор ведьме публично. А затем сжечь ее на площади перед Черной школой, развеяв прах над ее любимой бегущей водой, чтобы никогда она не возродилась ни единой травинкой. Дарган стоял ко мне спиной, и я не видела выражения его лица. Я не знаю, что увидели в нем приреченцы. Один за другим они стали опускаться на колени и склонять голову к земле, шепча его имя. Один за другим все, кого я звала друзьями, кроме Совия и тех, кто его удерживал, пали ниц перед черным служителем. А он сделал знак Марию, и тот повел меня сквозь толпу. Жуткое ощущение, будто они кланяются мне, стало последней каплей, и я тихонько захихикала. Смех бурлил и затапливал меня волной, разрывая горло и выплескиваясь наружу визгливой истерикой. Должно быть, в тот момент я выглядела как настоящая ведьма. Совий с болью смотрел на меня. Я же смеялась. Я не переставала смеяться, даже когда над моей головой опустилась крышка подвала, оставив меня в кромешной темноте с запахом влажной плесени. Смех клокотал и рвался из горла, булькал и хрипел, смешивался со слезами и рвотой, но остановиться я не могла. На ощупь, сотрясаясь всем телом, добрела до стены и свернулась возле нее тугим клубком, продолжая икать и размазывать слезы, сопли и желчь по лицу. Я проклинала скопом богов и Прях, соткавших мне эту судьбу. Я ненавидела себя, такую беспомощную и жалкую. Потому что именно такой я себя ощущала в тот момент. Жалкой тварью, не нужной даже породившей ее Нави. Глава 20 Цена дружбы Не знаю, сколько времени я провела в темноте подвала, слушая, как стекают капли воды по заплесневелой стене. Дарган говорил об одной ночи, но для меня она растянулась на целую вечность. Иногда раздавались шорох маленьких лап и неуверенный писк. Пару раз моей голой ноги касалась щетка жестких усов. Я не шевелилась, и крысы убирались прочь. Лишь одна все время норовила задержаться, и я понимала, что ей не терпится попробовать необычное угощение – человечью плоть. Было холодно. Марий оставил мне свой кафтан, и я закуталась в него, но дрожь все равно колотила меня изнутри. Я подышала в ладони, потом и вовсе свернулась клубком, пытаясь сберечь оставшиеся крохи тепла. При мысли о еде становилось тошно, но жажда мучила меня с первой минуты пленения, а воды дейвасы не оставили. Я надеялась, что мне не придется попробовать на вкус те сводящие с ума медленным течением капли. Пока еще отвращение было сильнее жажды. А если дойдет и до того – будет ли меня волновать, что это сок белесого грибка, облепившего стены подвала? Ощущение, что я увязла в кошмаре, никак не отпускало. Еще вчера я улыбалась солнцу и пила чай с вареньем Калины на крыльце своей лохматой избушки, а сегодня валялась на земляном полу и тщетно пыталась оттереть руки – мне все казалось, что они по локоть одеты в кровавые перчатки. Там, снаружи, бесновалась толпа, подогреваемая звучным голосом дейваса, а мой дом рассыпался жирным горячим пеплом. Кто бы подумал, что в рыхлом теле Громобоя таится такая сила? Хотя уж я могла бы догадаться – много людей повидала на своем недлинном веку. А все туда же – обманулась внешностью. Впрочем, внешностью ли? Возможно, я слишком хотела зацепиться за этот клочок земли и дом, который даже не был моим… Новая капля скользнула по отсыревшим доскам. Я закрыла глаза. Держать их открытыми было слишком страшно: начинало казаться, будто я ослепла. Кисловатый запах настойчиво лез в нос, отчего я то и дело терла его рукой. Бессмысленный жест, но в нем было некое странное успокоение. В какой-то момент показалось, что я уснула на самом деле и мне грезится свет. Я неуверенно подняла руку к лицу и помахала растопыренными пальцами. Нет, это не сон и не видение. Вправду стало чуть светлее. Глаз различал силуэты – едва-едва, буквально намеками, росчерками теней, но все же я смогла их увидеть. Опираясь на рыхлую землю, на ощупь похожую на прах, я приподнялась и заморгала, приучая зрение к новому освещению. Я не понимала, откуда оно взялось. Не было ни единой щелочки, ни даже крошечного отверстия в поглотившем меня подземном мешке, откуда мог бы прорваться этот намек на свет. Но он был. Я снова зажмурилась и помотала головой. Наверно, это все-таки морок измученного разума. Нужно успокоиться. Дыши, Ясмена. Вдох – выдох. Вот так, умница… Продолжая уговаривать себя, я все же рискнула приоткрыть глаза. Свечение никуда не ушло, напротив, словно стало ярче. Оно было мягким и двигалось вместе со мной. Как будто источник его был возле меня. Как будто я держала его в ладонях. Я снова подняла руку и всмотрелась в нее, крутя запястьем и сжимая пальцы. Совсем как когда Марий нес меня в Приречье. Тогда я еще не знала, что ждет меня впереди. Грудь стиснуло болью. Удивительно – как будто там еще было чему биться. Помотав головой, я заставила себя вернуться из воспоминаний в подвал, где явственно стало светлей. Уже можно было различить квадрат лаза, сваленные в углу мешки из-под репы, полосы грибка на потолке и стенах, горбатые силуэты крыс, мечущихся под ногами, – никаких тварей, кроме тех, что жили во мне. Вот только было похоже, что прямо сейчас я становилась одной из них. Потому что светились мои руки. Наверху едва различимо послышалась какая-то возня. Что-то стукнуло, упало, кто-то выругался шипящим голосом. Я представила, как открывается крышка и люди видят меня – грязную, заплаканную, со светящимися холодным лунным сиянием руками, – и вздрогнула всем телом. Меня даже не станут вытаскивать наружу – просто сбросят факел, захлопнут крышку и дверь подопрут. А потом всей волостью хозяину новый дом построят с песнями и плясками. Что делать? Заполошный взгляд выцепил пустой мешок, я кинулась к нему и быстро намотала на руки колючую тряпку, стараясь не расчихаться от пыли. Едва последний участок мерцающей кожи оказался скрыт и я снова погрузилась в шепчущую тьму, как в ней прорезался квадрат выхода. Я болезненно прищурилась: кто-то держал факел, видимо, выглядывая меня, и на мгновение показалось, что все мои страхи стали явью. Но вместо того чтобы бросить огонь вниз, человек отвел руку в сторону, и прямо перед моим носом со змеиным шипением вытянулась веревка. – Ясмена, вылезай скорей! У нас мало времени, а еще Пирожка надо вывести! Я не поверила своим ушам. Могла предположить все что угодно, кроме этого голоса, сердитого, дрожащего от недавних слез, но такого знакомого.