Я же мысленно повторяла эти слова, сплетая собственные чувства с гневом Совия: «Я убью тебя, Марий Болотник». Глава 25 Обманутые ожидания Едва мы переступили границу селения лаум, как Совия увели куда-то, не дав нам перемолвиться и словом. Марий обменялся с Яросветой несколькими тихими фразами и подошел ко мне. Я смотрела в зеленые глаза, разрываясь между ненавистью и невольной жалостью из-за услышанного, но дейваса мои чувства, казалось, лишь забавляли. Он улыбнулся и протянул руку к моему лицу, я же отвернулась, избегая его касания. Улыбка с лица Болотника стерлась, и он сжал губы в полоску. – Жаль, что мы не повстречались раньше, Лунница, но с этим я поделать уже ничего не смогу. Попрошу лишь об одном: помни, ради чего все это. Понимаю, ты не ожидала, что лаумы мало чем будут отличаться от навьих тварей, но постарайся все же найти в себе крупицу снисхождения к ним, – молвил он. Мои кулаки сами собой сжались от его негромких слов. – Ты-то прекрасно с ними поладил! Еще бы, такой подарок. Когда ты все это задумал, Болотник? – зашипела я, как змея, но дейвас лишь пожал плечами: – Иногда внезапное решение оказывается самым правильным. И ушел вслед за ожидающей его водяницей, не дав мне возможности ответить. Яросвета наблюдала за нашим разговором, но не вмешивалась, пока дейвас не скрылся меж домов. Взмахом руки Старшая – так звали ее другие лаумы – отпустила своих охранниц и осталась со мной наедине. Деревня выглядела пустой, но лаумы еще по дороге объяснили, что сейчас все на охоте и соберутся лишь к вечеру. Пока мы шли сквозь Чащу по едва заметным тропам, лаумы молчали, цепко глядя по сторонам, но стоило войти в селение, как они преобразились. Выпрямились спины, расправились плечи, загорелись глаза – у всех лаум они оказались красными, – а голоса зазвучали радостно. Лаумам не терпелось разнести весть обо мне, я же ежилась, чувствуя внутри необъяснимый холод. – Мы сумели надежно защитить только это место, – объяснила Яросвета. – Но зато здесь навьим тварям до нас не добраться, разве что они явятся все разом. А такого не бывало. Ее лицо заострилось, и она тихо добавила: – За то, что у нас появилось Убежище, где возможно сомкнуть глаза и восстановить силы, немало сестер отдали жизнь. Они вычерпали свой свет до дна, а без него телу одаренного не выжить. Я задохнулась. – Вы что же, хотите сказать, что Совий погибнет? Яросвета посмотрела на меня снисходительно, как на маленького ребенка, не понимающего, каким огромным и разным может быть мир. – Девочка, – ее голос звучал тихо и сдавленно. – Ты хоть представляешь, как мы выживали здесь все эти годы? Сколько весен минуло с того дня, как дейвас запер нас на границе Неявного мира, скажи мне? Десять? Двадцать? – Сто тридцать, – тихо ответила я, и лаума побледнела, отшатнулась от меня и уставилась в землю, беззвучно что-то шепча. Когда она снова посмотрела на меня, в ее алых глазах плескалась боль, но Яросвета не позволила ей пролиться. – Тех, кого мы знали и любили, давно нет в живых. Водяниц осталась едва ли четверть от прежнего числа. Как ты считаешь, покажется ли нам чрезмерной платой жизнь одного огненосца? Всего одна жизнь – в обмен на восстановление справедливости. – Но ведь последнее слово за мной, – несмело возразила я. Яросвета растянула губы в улыбке и провела сухими шершавыми пальцами по моей щеке. – Моя дочь осталась в Яви… Она смотрела на меня, но я поняла, что она видит на моем месте кого-то другого. Я молчала, слушая ее и отчаянно борясь с желанием отшатнуться от этой источающей горе женщины. Порой начинало казаться, что она безумна. – Она носила моего внука. Тех лаум, что были в тяжести, проклятие не затронуло, и на манок дейваса они не отозвались. Ты могла бы быть моей правнучкой… Ее пальцы сжались, впившись в мое лицо, черные когти обожгли кожу, не давая шевельнуться, и Яросвета склонилась, дыша на меня запахом сырой земли и прелой листвы: – Но даже если б каким-то чудом оказалось, что у нас с тобой одна кровь, я все равно заставила бы тебя провести обряд. Она оттолкнула меня, и я едва удержалась на ногах, прижимая тыльную сторону запястья к саднящим меткам на щеках. – Поброди тут, осмотрись, – молвила лаума отворачиваясь. – Обряд проведем через три дня. В мире живых будут праздновать Купалу, и границы истончатся. Пройти будет легче. К тому же дольше ждать все равно нельзя – как только вы трое ступили на землю Чащи, она начала исподволь менять вас, делая своей частью. У всех это происходит в разные сроки, но рано или поздно вы станете такими же, как мы. И так же окажетесь заперты в ее пределах. Яросвета говорила равнодушно. А я пыталась совладать с тяжестью правды, которую она выпускала в меня, словно отравленные стрелы, не давая перевести дух и справиться с их ядом. Я мечтала обрести семью. Жаждала встретить тех, рядом с кем я перестану чувствовать себя проклятой, перестану ненавидеть себя за то, кто я есть. Я и в Чащу пошла, втайне мечтая, что удастся найти водяниц и они примут меня к себе, введут в род и окружат теплом и заботой. Что ж, мы нашли их. И мои глупые детские мечты разбились вдребезги. Чего я ожидала? Как они могли остаться собой, день за днем выживая в окружении навьих тварей, без малейшей надежды на спасение? Если бы меня больше чем на сотню весен заперли в Неявном мире, сумела бы я сохранить в душе хоть каплю сочувствия к другим? Но, даже осознавая все это, я лихорадочно пыталась придумать, как спасти Совия от участи, уготованной ему лаумами. * * * Селение водяниц, которое они звали попросту Убежищем, было болезненно похоже на любую из деревенек Беловодья. Но вместо пряничных домиков горбились землянки из серой глины, крытые серыми прутьями. Окон в них не было вовсе. Ни единого растеньица – только плотно утоптанная земля под ногами. Заборов лаумы тоже не ставили. Все жилища вытянулись в два ряда вдоль единственной дороги через деревню, она же и была главной улицей. Ноги сами собой принесли меня к границе на противоположной стороне. Я постояла в нерешительности, разглядывая молчаливую стену одинаковых, будто присыпанных золой деревьев. Здесь их ветви переплетались совсем уж безумно, так что неба было не видать. Из клубков повсюду торчали выбивающиеся прутья с расщепленным краем, до дрожи напоминающие голодные пасти. Между стволов мелькнул темный силуэт с непомерно длинными лапами, волочащимися по земле, и узкой длинной мордой, увенчанной ветвистыми рогами. Он шел мимо, но вдруг остановился и повернул голову в сторону деревни, словно учуял меня. Я поспешила отойти от границы прежде, чем существо решится выйти на узкую полосу дочерна выжженной земли, окружающую Убежище. Постояв несколько мгновений, тварь все же двинулась дальше и скрылась во тьме. Мне вдруг нестерпимо захотелось увидеть лесного гостя. Я запрокинула голову к низкому свинцовому небу и зажмурилась, чувствуя, как из уголков глаз вытекают и прохладно сбегают по вискам непрошеные капли. Кожи коснулся порыв ветра, и я услышала знакомый скрип корней. Я уставилась перед собой, на мгновение потеряв дар речи. – Ты все-таки нашел меня, – прошептала я, быстро вытирая слезы. Вокруг не было ни одной живой души. Никто не мог остановить меня, когда я потянулась к нему обеими руками. Лесной гость наклонил жуткую голову, подставляясь под мое прикосновение. Время замерло, и на долю секунды я увидела нас обоих будто со стороны: как маленькая фигурка, с головы до ног покрытая серой пылью, доверчиво тянется к чудовищу из старых сказок. Как обнимает толстую шею и утыкается в прохладные корни заплаканным лицом. Как создание Чащи окутывается молочно-белым туманом, его очертания размываются, уменьшаясь… Я оторопело смотрела на него, не отзываясь на тычки холодного мокрого носа и вопросительные облизывания шершавого язычка. Мои руки утопали в белой шерсти, свалявшейся и грязной, но по-прежнему густой. Одуванчик раскрыл розовую пасть и протяжно мяукнул, и я вздрогнула, изумленно хлопая ресницами и не веря своим глазам. Но его глаза остались такими же зелеными, как были в облике лесного гостя. Впрочем, они не менялись ни в одной из его ипостасей, потому и показались мне такими знакомыми. Осознав наконец, что это и правда мой кот, я не выдержала, уткнулась лицом в теплый бок и наконец-то дала волю слезам. Вдоволь наплакавшись, я подняла опухшее и зареванное лицо и огляделась. Мне казалось, что прошло немало времени, но вокруг ничего не изменилось: Убежище было все таким же пустынным и молчаливым. Я посмотрела на своего не-совсем-кота. – Так, значит, ты служишь лаумам? Могла бы догадаться, ведь чувствовала, что ты ненастоящий кот. Это ведь ты топтался вокруг дома и оставлял следы? А зачем напугал меня у реки? Эх, жаль, ты не можешь ответить. Но я рада, что ты рядом. Я могу называть тебя Одуванчиком или у тебя есть какое-то другое имя? Кот снова мяукнул, и я сочла это согласием зваться как раньше. Провела пальцами по мягкой спинке и задумалась. – Послушай, может, ты покажешь мне, где Совий? Мне бы с ним поговорить… Тело Одуванчика вновь окуталось туманом, и я поспешила отойти, чтобы он ненароком не сшиб меня при превращении. Лесной гость повел мордой из корней, выбрал направление и решительно затрусил туда, временами оглядываясь и проверяя, иду ли я за ним. Я старалась не отставать. Мы с Одуванчиком вынырнули из-за землянки, такой же приземистой и бесцветной, как остальные, и я замерла. Передо мной белела клетка, вкопанная прямо в землю. Ее прутья странно изгибались, и, присмотревшись, я распознала в них кости какого-то огромного чудовища. В страшной тюрьме был заперт Совий. Он сжимал кости-прутья с такой силой, что те потрескивали, и слушал чей-то негромкий голос, хмурясь и время от времени отвечая – коротко и зло. Лис не успел меня заметить, и я нырнула за Одуванчика, порадовавшись тому, как ловко зверь слился с тенями. Ведь напротив клетки, освещенный призрачным светом от двух насаженных на палки черепов, стоял Марий. Огненосцы говорили громко, не заботясь о том, что кто-то услышит их разговор. Но с первых же слов я поняла, что, если покажусь, они его оборвут и я не услышу нечто важное. – Зачем ты пришел? – Совий хмурился и сжимал кулаки. – Решил позлорадствовать напоследок? – Должно быть, ты ждал Ясмену? Надеялся, что она тебя освободит и вы убежите в закат, взявшись за руки? – Марий выглядел спокойным, но голос его источал яд. – Здесь бывают закаты? – Совий вздернул бровь, точь-в-точь копируя жест Мария, и скрестил руки на груди. Болотник в ответ лишь улыбнулся: – Как ты успел заметить, ни закатов, ни рассветов тут не наблюдается. Но вы все равно могли бы взяться за руки. Черноволосый дейвас уселся прямо в мягкую сероватую пыль и облокотился на колени, задумчиво разглядывая Совия. Тот помедлил и тоже сел на пол клетки. На его шее мертвенно светился туманный ошейник. – А сколько было красивых слов про твою готовность отдать жизнь за идею, – Совий уперся затылком в прутья и прикрыл глаза, из-под ресниц наблюдая за колдуном. Тот с напускным равнодушием рассматривал собственные руки, как будто это Совий явился к нему, нарушив послеполуденный отдых, а не он специально пришел позлорадствовать к его клетке. В ответ на слова Лиса Марий сощурил глаза: – Я от них не отказываюсь, просто слушать стоило более внимательно. О своей жизни я ничего не говорил. Видишь ли, мой старый не-друг, кто-то должен приструнить всех зарвавшихся стариков Школы Дейва и обеспечить лаумам безопасность в первое время после их возвращения. Предстоит принимать не самые приятные решения. Кто это будет делать? Может быть, ты? Идеалист и мечтатель, борец за справедливость, лезущий грудью на каждую встречную пику? Или Ясмена, мечтающая об одном – чтобы весь мир наконец оставил ее в покое? И долго ли вы продержитесь? Марий чуть подался вперед. В его голосе не осталось и толики усмешки. Наедине с Совием он не старался прикрыться бравадой, и сквозь многочисленные маски впервые проглянуло его истинное лицо. Почему-то мне вспомнилось, как он учил меня обращаться с кинжалом, – показалось, что это было очень давно, в другой жизни. Но и тогда, и сейчас он был другим. Отличным от того Болотника, которого видел весь мир, и я тоже. А дейвас продолжал говорить, и Совий внимательно слушал. – Многие кричат, что мир несправедлив, Буревестник. Но очень мало тех, кто и вправду готов его менять. Еще меньше тех, кто понимает истинную цену таких перемен. Я всей душой хотел бы, чтобы люди, подобные тебе, действительно могли править и служили бы вам только достойные. Но прежде чем это случится, кому-то нужно будет хорошенько испачкаться в грязи. Оба помолчали. Я кусала губы, беззвучно глотая слезы, и думала, что зря пришла сюда. Потому что на лице Совия было понимание. Он выглядел задумчивым и рассматривал Мария так, словно увидел его впервые. Черноволосый дейвас меж тем протяжно вздохнул и взлохматил волосы – точь-в-точь как делал это Совий. Он встал и небрежно смахнул пыль с кафтана, собрался было уходить, но тут в спину ему прилетел тихий голос Лиса: – Пообещай, что сделаешь все, чтобы она жила счастливо. Марий коснулся знака, приколотого к отвороту кафтана и чудом не потерявшегося во время всех перипетий дороги, и ответил твердо: – Обещаю. Я шевельнулась и вздохнула слишком громко. Оба дейваса тут же оглянулись, и Одуванчик сдвинулся, давая мне дорогу. Краем глаза я заметила, как лесной гость бесшумно отступил в тень и исчез. Я шла, цепляясь взглядом за ореховые глаза, и Совий не отводил их, заранее принимая все, что я хотела сказать. Марий уже нацепил привычную маску и наблюдал за мной с ехидной ухмылочкой. Я поравнялась с клеткой и протянула руку сквозь прутья. Совий переплел пальцы с моими и чуть сжал их. – Не смей сдаваться так легко, – прошептала я. – Я найду выход. Никто не умрет. – Ты не можешь этого обещать, Ясмена, – мягко улыбнулся мне Совий. – Ты ведь слышала, что сказал Болотник? Он прав. И мы оба свой выбор сделали. – Но как же я? Что насчет моего выбора? И потом – разве обязательно нужна чья-то смерть?