— Распоряжений. — Не буду я ничего подписывать! — заявила Варвара и тряхнула косой. — Еще чего не хватало! — В таком случае мы будем вынуждены известить о вашем поведении... ну, и особенностях, разумеется, органы Инквизиции. При этих словах Варвара развеселилась. — Извещайте, — позволила она и махнула рукой. — Валяйте, сколько влезет. Я бы даже советовала вам поторопиться, покуда главный венатор этой вашей Инквизиции еще не смылся в столицу. Они остолбенели. В этом молчании Варвара поднялась со своего места, пересекла кабинет танцующей легкой походкой, стараясь наступать только на освещенные солнцем паркетины. Ей было так легко и спокойно, как будто ее сейчас при всех определили на учебу в Мариенбургскую академию и назначили государственную стипендию. Напоследок, не сумев сдержать в себе непонятное злое торжество, она так хлопнула дверью, что в углу, вместе с пластом штукатурки, оборвалась паутина, и паук, который успел за год стать ей почти родным, полетел вниз, завис на длинной липкой нити и приземлился аккурат на прическу одной из инспектрисс. Вопль, последовавший за этим, был такой силы и тональности, что Варвара почувствовала себя вознагражденной за все страдания. Сквозняком шевелило неплотно прикрытую оконную раму, и огонек в лампадке у икон дрожал, вспыхивал малиновыми искрами, высвечивая то суровый лик, то скорбно поджатые губы, то слегка разведенные в стороны руки с тонкими и нежными, будто цветочные лепестки, пальцами. От порога тянуло холодом, и Варвара, пользуясь тем, что бабки нет дома и некому скаредничать, растопила грубку. И теперь сидела на полу перед распахнутой дверцей, накинув на плечи колючий шерстяной платок, и смотрела в огонь. Ничего, против обыкновения, не виделось ей там. Ни замков, ни драконьих крыл, — вспоминалось другое, тяжкое и постылое, будто ноша, которую и нести уже нет мочи, и бросить нельзя. Будь ее воля, она бы уехала отсюда вот прямо так, в чем стоит, и ни разу бы не оглянулась, и в груди бы не екнуло ничего. От этих рож, каждую минуту, даже молча, попрекающих ее инаковостью, готовых плюнуть вслед, придумать и воплотить в жизнь любую гадость, сочинить и после самим поверить в самую невероятную сплетню. Конечно, им скучно, а она — такой удобный повод для развлечения. Если бы она узнала, кто разнес по поселку то, что сегодня шипели ей вслед соседские кумушки, она глаза бы ему выцарапала, это точно. Большей гадости про себя Варвара не слыхала отродясь, а говорили за ее спиной всякое. Но это!.. Как будто мало было ей сегодня инспектрисс в лицее. Эти рожи, полные оскорбленного достоинства, как будто ее честь — личное дело каждого. Как же, знать, не девица уж она!.. Варвара плохо помнила, в какой книжке вычитала эту дурацкую фразу, но она как нельзя лучше заменяла собой все слова, которые ей довелось услышать в открытую и за глаза, покуда она шла по поселку домой. Соседки, поджимающие губы и отворачивающиеся, и мерзко хихикающие при ее приближении девицы из ее и из параллельного класса. Холера их всех побери! Она не обязана ни перед кем отчитываться — и не будет. Разве что перед Анджеем, но перед ним-то она, как раз, ни в чем и не виновата. Скоро он уедет. Вернется в свой Мариенбург... или в Крево — она точно не знает, но в данном случае это не имеет никакого значения, поскольку одинаково далеко. Он уедет и даже думать про нее забудет, кто она ему... так, нечаянное приключение в деловой поездке. Он уедет, а она останется с этими грымзами. Ну и ладно. Как-нибудь она это переживет, помучается и понемногу научится жить дальше, тем более — она знала совершенно точно! — долго это не продлится. Что там будет и как сложится — бог весть, но Варвара была уверена совершенно точно: он вернется за ней. — Бася? Скрипнула в сенях дверь, тонкий язычок сквозняка пробежал от порога, заставляя ярче вспыхнуть угли и вытягивая в ниточки и без того слабые языки свечей. Прозвучали шаги, грохнуло, опрокидываясь, ведро с приготовленной для умывания дождевой водой, — бабка, даже будучи в маразме, настаивала на этой ежеутренней процедуре, свято уверенная в том, что это единственный способ не только сохранить, но и приумножить девичью красу. На кой теперь нужна эта краса, подумала Варвара рассенно. Если и есть теперь до нее кому дело, краса ему до зеленой лампады. — Бася? Вы дома? Это не Анджей, наконец поняла она. Нечего и думать, что он явится. Да и зачем? Уедет — и не вспомнит, и напоследок даже тени желания взглянуть на нее не ощутит. — Отзовитесь, а то у вас тут темно, шею сломать можно, — сказала темнота голосом Родина. Это было так невероятно, что Варвара даже не удивилась. Не было у нее сил ни удивляться, ни, уж тем более, пугаться его приходу. — Идите сюда, Ярослав Сергеевич. Не оборачиваясь и по-прежнему глядя в огонь, она слушала его шаги, скрип половиц, глухой стук, будто уронили тяжелую сумку. Тонкий влажный запах яблок разлился по комнате — отчетливо, будто в начале осени. — Хотите? — он присел рядом с ней перед грубкой, протянул на ладони яблоко. В конце мая, когда еще и сады не отцвели, отметила про себя Варвара. — Спасибо, не хочу. Вы зачем пришли? Тоже беседы о спасении души вести? Так я лучше в церковь схожу. Отец Ян, в отличие от всех вас, страшным судом грозить не станет. — Я тоже не стану, — сказал он и, улыбнувшись, с хрустом откусил от румяного, в малиновых штрихах, бока. — Только вы, Басенька, даже не представляете себе, во что ввязались. — Ни во что я не ввязывалась! — Это вы так считаете. — А вы считаете по-другому?! Тогда идите откуда пришли, идите к этим поселковым клушам, они вас поймут и пожалеют! — Они не поймут, Бася, — сказал Яр. Как-то так, что у нее захолодели ладони и ознобом продрало позвоночник. — Просто ваш выбор... — А я ничего не выбирала. То есть никого. Оно само так... вышло. Почему я обязана перед вами оправдываться?! — А вы и не обязаны, — он пожал плечами, давая понять, что ему нет вообще никакого дела ни до Варвариной моральной чистоты, ни до прочих столь же никчемных вещей. — Никто и никому ничего не должен, и благо. Забыть, как будто ничего не было, а еще лучше — уехать. Вы могли бы уехать, Бася? Уехать. Не прошло и пяти минут, как она мечтала об этом, полагая, что это единственный выход, и вот приходит человек и запросто предлагает одним движением руки решить все ее проблемы. При этом ей самой от него ничего не нужно, она не просила о помощи. — Зачем вам это, Ярослав Сергеевич? — Что? — Чтобы я уехала из Ликсны. — А вы не хотите? — Нет. — Почему? Я бы не сказал, что вам здесь... так уж хорошо. А так... я бы мог помочь вам поступить... куда вы хотите поступить, Бася? — Спасибо, — сказала она с ледяной вежливостью и поворошила кочергой угли. — Мне сегодня объяснили, что в выборе профессии я могу рассчитывать только коров пасти или полы мыть по чужим домам. А для этого поступать никуда не нужно. В неверном свете ее лицо показалось ему удивительно взрослым, вообще нездешним. Он-то думал, что стоит начать разговор — и нужные слова найдутся сами собой. И вот теперь он сидит тут пень пнем и понятия не имеет, как донести до этой девочки истинное положение вещей. И еще одна мысль не давала ему покоя. Она возникла, как только он увидел это лицо, ему даже не нужно было с ней разговаривать, чтобы понять: Гивойтос прав, и она действительно то, что они искали. Как ни жалко ему эту девочку, как ни больно обрекать ее на такую судьбу, но это Эгле, и теперь они все смеют хотя бы надеяться... Но то, кого они прочат ей в спутники... Пяркунас, неужели они не понимают, чем это все чревато? — И потом, Ярослав Сергеевич, — отводя глаза, тихо проговорила Варвара. —. Как вы себе это представляете? Я уеду, а он вернется потом... и меня не найдет. Судьбу обманывать грешно, вас в детстве этому не учили? — Его не учили, Бася, — сказал от порога Анджей. — Зачем ему такие тонкости!.. И никуда вы не уедете. Во всяком случае, с этим человеком. Я же предупреждал вас, пан Родин, я же просил вас по-хорошему. А вы? — А я? — нехорошо улыбаясь, в тон ему повторил Яр. — А вы вмешиваетесь туда, куда вас не просят... — Точно так же, как и вы. — … И предлагаете несовершеннолетней особе, в отношении которой у вас нет никаких прав — я узнавал, вы даже не ее классный наставник! — покинуть семью, город, где она выросла... — Вы тоже... предлагаете. — Да что вы! Я, в отличие от вас, пан Родин, собираюсь на ней жениться! — Что-о?! Варваре показалось, что она оглохла. То, что он сейчас сказал, просто не имело права на существование. Он собирается на ней жениться. Главный венатор Инквизиции Шеневальда — на сельской дурочке, замарашке, без роду без племени, у которой всей родни — полоумная бабка и где-то там существующая мать. Что она станет делать, когда он воплотит в жизнь свои фантазии? Как она будет с ним жить, если боится его до полусмерти? А если откажется, то как после всего этого останется в Ликсне? Будет ходить в лицей — до конца учебного года осталось еще две недели — встречать там каждый день Яра и не знать, как смотреть ему в глаза, хотя ни в чем перед ним не виновата. Затем наступит лето, короткая передышка длиной в три месяца,а потом все сначала?! И вообще, с чего он взял, что должен на ней жениться, спросила сама себя Варвара. Мысль была трезвой и отвратительно взрослой, но сейчас ее это не смущало. Они и двух слов друг другу по-человечески за все время знакомства не сказали, он не знает о ней ровным счетом ничего — как и она о нем. И вот нате вам здрасте — замуж! Или просто совесть замучила, благородство загрызло? Ну так она не собирается быть в ответе за эти муки. — Варвара, выйди вон. Нам с паном Кравицем нужно поговорить. Матерь Божия, о чем они собираются говорить? Разве они еще не все сказали? — Никуда я не пойду, — объявила она мрачно. — В конце-концов, это мой дом. — Да? — переспросил Анджей, будто не слыша ее слов. — И о чем же мы будем беседовать? О том, как ваш Райгард использует для своих нужд детей, даже не считая нужным объяснить им что к чему, я уж не говорю о том, что не худо бы и согласие спрашивать? Кстати, Райгард ваш — вообще дело темное и наверняка подсудное, но с этим я разберусь после... . Или, может, поговорим о том, что речь отнюдь не в интересах Райгарда, а в интересах пана Родина? Варвара, выйди за дверь, я сказал! — Дулю вам с перцем! И никуда я с вами не поеду! Ни с кем. Понятно? — Ну вот, — печально констатировал Анджей. — Добились чего хотели? Больше он не успел произнести ни слова, потому что Яр ударил его. Варвара даже не поняла, не успела сообразить, в какой момент это случилось. Точно темная тень пронеслась у самого лица, обдавая холодом и запахом лесной прели, а в следующую секунду Анджей уже шатался, прижимая к разбитому лицу ладонь и страшно хрипя горлом, красное проступало меж пальцев. Ни Яр, ни Анджей, занятые своей ссорой, не видели, как она, прошмыгнув между них, выскочила в темные сени, чертыхаясь, вновь опрокинула холерное бабкино ведро, чтоб ему провалиться, и оказалась на улице. На каменных плитах дорожки перед крыльцом лежала теплая оранжевая тень — свет почти прогоревшей грубки, — и было видно, как в этом неярком квадрате двигаются фигуры двух людей. И не требовалось богатого воображения, чтобы понять, что они делают. Варвара отступила в мокрую от ночной росы траву. От холода и ночной сырости ее колотил озноб. Облитые лунным светом цветущие яблони стояли в огороде, как привидения. Звезды казались огромным и близкими. Она видела их странным, каким-то искаженным зрением, — а еще стебли травы, послушно раздающиеся в стороны и шуршащие от каждого касания узкого и сильного ужиного тела. За краем поселка, на изрытом заросшими травой старыми воронками поле, она пришла в себя. Поднялась и пошла прочь, спотыкаясь, как слепая, нисколько не задумываясь, куда и зачем идет. Уже утром, на рассвете, она дошла до развилки на Белыничи, где ее подобрал первый омельский автобус. Заспанный кондуктор оглядел Варвару с головы до ног и молча посторонился, пропуская внутрь. Варвара замученно кивнула: у нее не было сил даже на простое «спасибо», — впрочем, и денег, чтобы заплатить за проезд, не было тоже.