— Это рескрипт о введении в стране чрезвычайного положения и наделении вас, как главы Инквизиции, всеми полномочими. В том числе правом принимать решения единолично, без суда, следствия и одобрения Короны. Это было так неожиданно, что Анджей поперхнулся заранее заготовленными словами благодарности. — Чего вы ждете от меня, ваше сиятельство? Я всего лишь обычный человек. И не думаю, что тот способ решения проблем, на который вы возлагаете надежды... — Верните эту нечисть туда, где ей надлежит быть. И если честно, мне все равно, как вы это сделаете. Тополя за окном шумели одетыми клейкой листвой кронами, роняли на жестяной карниз хрусткие чешуйки почек. Прах и пепел летят над страной, прах и пепел... — Как бы вы ни поступили, могу сказать вам только одно. Корона вас не забудет, пан Ургалис. Да уж, подумал с желчным смешком Анджей. То, что он собирается сделать, забыть будет трудно. Она оказалась в самой гуще толпы, которая неспешно, точно разомлевшая на солнце змея, ползла узкой улицей вверх, к площади Согласия, именуемой в народе просто и без затей — Лукишки. В руках идущих людей то и дело зажигались и снова гасли на свежем ветру восковые тоненькие свечки, и кругом пахло вербами и еще какими-то весенники цветами. Варвара не помнила их названия. Просто мелкие пушистые шарики на ветках с перистыми матовыми листьями, странный и терпкий запах. Она слышала, что эти цветы каждую весну огромными охапками привозят в столицу торговцы из Двинаборга. Это далеко на юге, у теплого моря, которого она никогда не увидит. Странно было думать об идущих от маленьких степных станций поездах, до самого верху набитых этими желтыми цветами... Ее покачивало в толпе, как сосновый кораблик на спокойной воде. Синее небо отражалось в лужах и от стекол окон, колокольный звон плыл над городом. На какое-то мгновение Варваре показаось — она смотрит на себя со стороны, чужими глазами, улыбаясь снисходительно и печально, как богоматерь с иконы в Ружанцовой браме. Как будто знает наперед, какая судьба уготована этой смешной рыжеволосой девочке в потертой жакетке, но бессильна сделать хоть что-нибудь, чтобы эту судьбу изменить. Толпа становилась все плотнее, благостный настрой идущих рядом людей понемногу угасал. Места было мало, а людей — много, попасть на площадь поближе к храму, чтобы услышать хотя бы пение органа со ступеней паперти, хотелось каждому. Вокруг больно пихались локтями, свечки капали на голые руки расплавленным воском. Варвара захотела выбраться прочь, но слишком быстро поняла всю абсурдность этой затеи. Чужие зеленые глаза смотрели на нее из невозможного далека, улыбались, уговаривали не бояться... — Быстрее!! Черт вас дери! Быстрее же! Авто неслось тесными улицами Крево, и редкие прохожие шарахались к стенам домов. Он понимал, что быстрее вряд ли получится, но понимал и то, что отчаянно, невозможно опаздывает. И знал, что от того, успеет он или нет, будет зависеть не то что его жизнь... жизнь — это в сущности такая мелочь. Они вывернули из путаницы переулков на бульвар, но, против ожидания, быстрей двигаться от этого не стали. Здесь уже было полно народу, хотя этот поток назвать толпой было еще сложно. Но люди шли и по мостовой, и по широким тротуарам, и карета вязла в этом потоке, как оса в мармеладе. — Остановите, — велел Анджей одному из референтов, и когда машина замедлила ход, распахнул дверцу и соскочил на булыжник. — Пане, а как же?.. — Догоняйте, Вацак, — бросил он, не оглядываясь. Референтов ему досталось двое. Серьезный и застенчивый, как девушка, Вацлав и медвежеватый, но на удивление сообразительный Тумаш. Про Тумаша Анджей знал, что он родом с заброшенного хутора под Нидой, где на сотню верст болота и ни единой живой души, и было совершенно невероятно думать о том, какие преграды пришлось преодолеть этому парню, чтобы оказаться в столице, выучиться в коллегиуме, получить степень бакалавра истории и права и потом, по молодости лет, оказаться в секретарях у главы Инквизиции Короны. При всем при этом верность Тумаша идеалам этой самой Короны Анджею представлялась сомнительной. Впрочем, о Вацлаве он думал то же самое и только удивлялся, где герцог ун Блау отыскал этих молодцев. Там, где улица вливалась в круглое пространство площади, им пришлось остановиться. Дальше было только замершее в едином молчании людское море, в котором частыми звездами дрожали свечные огни. Лица стоявших на площади были темны и пугающи — как будто не к мессе они все собрались, а... он так и не нашел сравнения. Но на мгновение ему показалось — он видит в толпе невысокую девушку с рыжей косой. Не раздумывая больше ни мгновения, Анджей ввинтился в поток. Поначалу ему пришлось туго, но после Вацак с Тумашем сообразили и принялись яростно работать локтями. Их усилий, подкрепляемых проклятьями Анджея и ежесекундными обещаниями свернуть шею всякому, кто встанет у него на пути, оказалось достаточно, чтобы минут через пять он смог пробиться почти к самому костелу. Его прижали к сложенной из дикого камня ограде, и это было очень кстати. Если последствия окажутся именно такими, как он предполагает, он сумеет уцелеть. Озираясь по сторонам, он вдруг углядел поблизости того самого студента, который читал стихи там, на бульваре. Тот был совсем рядом, в распахнутом длиннополом пальто, оглядывался вокруг, будто тоже искал кого-то в толпе. — Тумаш? — Да, пане? — тот возник рядом, жарко дыша в ухо. Возможности соблюдать субординацию не было никакой, но сейчас это было даже и неплохо. Анджей кивнул подбородком на своего знакомца. — Вы выяснили, кто он такой? — Разумеется, пане. Сейчас... — Тумаш полез за пазуху, доставая из внутреннего кармана куртки блокнот, зашуршал страницами. — А, вот. Март Янович Рушиц, двадцати двух лет от роду, уроженец Крево, ныне студент пятого курса Мариенбургского университета, факультет истории и словестности. Задержать? Любопытно, как он осуществит эту затею в такой толпе, подумал Анджей. Впрочем, даже сумей они все это проделать, что он предъявит этому Рушицу? Чтение стихов в скверах шеневальдской столицы? Таких обвинений достаточно только для того, чтобы рассмеяться в лицо человеку, их выдвигающему. Рушиц, Рушиц... смутно знакомая фамилия. Где он мог ее встречать? В родоводах замка Ургале, понял он внезапно и похолодел. Ничто не совершается в мире случайно, простые совпадения невозможны. После гибели Эгле брат Стаха, Юрген, некоторое время прожил на Валмиере — крохотном острове в двух часах плавания от Ниды. Тогда это было единственное место, где могли укрыться от гонений остатки Райгарда. Смотрителя тамошнего маяка звали Янис. Янис Рушиц. У него была дочь. Девица со смешным именем Расма. Стало быть, этот мальчик — потомок Юргена. И в сущности, они родственники. Судьба любит вытворять с людьми странные шутки. Неужели она полагает, что он поступит так же, как и проклятый князь Райгарда? Ну уж дудки. — Просто постарайтесь не терять его из виду. — Как скажете, пан Кравиц. — Тумаш согласно кивнул, пряча свои записи. — Негласный надзор, извещение раз в три дня? — Ежедневно. И, возможно, я захочу с ним побеседовать. Приватно. Не извещая штат. — Будет исполнено, — встрял Вацак. — А мы кого-то ищем здесь, ваша милость? Он был догадливый парень, впрочем, как и Тумаш, и Анджей не видел никаких причин скрывать от них обоих истинные причины своих поступков. Будет гораздо хуже, если они сами начнут строить догадки. Фантазия у хлопцев богатая, бог знает, до чего они могут додуматься. — Девицу. Лет шестнадцати... вряд ли больше. Рыжая. Звать Варвара. — Вон та, что ли? Анджей обернулся. Их разделяло не больше полусотни шагов — и все равно что целый город. Она была в самой середине запруженной народом площади, стояла на парапете фонтана, слегка возвышаясь над остальными. Всего на каких-нибудь полголовы, но этого оказалось достаточно. — Оставайтесь здесь, — велел референтам Анджей и, не раздумывая, нырнул в толпу. Землю под ногами плотным ковром устилала слежавшаяся иглица. Над головой были сосны — невозможно далекие пушистые макушки плыли в далеком небе, застилая вечереющие облака. С высоты седла он видел простертое внизу, под холмом, поле. Белое-белое, будто укрытое первым снегом. Поле негромко вздыхало, шевелилось, вздохи мешались с гудением ветра в сосновых кронах, сами собой складываясь в слова древнего хорала. Он без труда различал слова. Пан Бог, твердыня моя... Кони гремят копытами, близок последний час. Юрий, грядущий в славе, Бога моли за нас. Сильной не будь подмогой и не грози мечом, И не давай победы. Сами ее возьмем[1]. — Пан Стах? Анджей обернулся. Вежис смотрел на него, придерживая капюшон длинного плаща-велеиса, седые волосы рвало ветром. На лице Вежиса лежало то же выражение, которое так поразило Анджея при встрече с Яром — совсем недавно, во сне, и сейчас он поклясться был готов, что в этом сне правды было больше, чем в Тестаменте. — Я старался убедить их, но есть вещи, которые не под силу никому. Даже старому Гивойтосу. Без Эгле вы никто. И они, в простоте своей, полагают, что такой князь Райгарду не нужен. А поскольку добровольно вы не откажетесь... проще вас убить. — Не проще, — сказал Анджей. Внутри будто пела перетянутая струна. Вежис согласно наклонил голову. А потом земля содрогнулась. Он был одновременно и на площади в толпе, и спускался с холма, и глядел будто сверху на себя самого — смешного человечка, раздвоившегося между временами и лицами. И знал, что сейчас одно накрепко зависит от другого: жизнь каждого человека там, на площади и его победа. Он не мог проиграть, они просто не имели права обезуметь. И то, и другое было одинаково невозможным. Те, кто был рядом с ним на холме и потом на этом поле, не были живыми людьми — в том привычном смысле, как он всегда полагал. И ему все время казалось, что клубящаяся тьма дышит в спину из-за Черты, подгоняет, принуждает совершать действия, на которые бы онникогда не отважился, будучи самим собой — или тем человеком, которого знал еще несколько месяцев назад. Он мог назвать каждого из них по имени. Он знал о них все — дни рождения, имена невест, жен, сестер и братьев, знал, кто откуда родом, мог без труда вспомнить, о чем говорил с каждым несколько дней назад, вчера, годом ранее... Он отчетливо понимал, что им ничего от него не нужно, кроме этой памяти, и потому, что он помнит, они готовы ради него на все. Даже умереть во второй раз, если ему это понадобится. Зато те, кто ждал его войско на противоположном конце поля, были живее всех живых. И несоизмеримо более мертвы. И готовы раздавить их, как давешнюю бабочку, присевшую отдохнуть на могиле Юргена Ургалиса на старом кладбище у святого Роха на Золотой Горке. Он двинул коня туда, в это молчащее белое море, отчетливо понимая, что это начало конца. Впрочем, он снова ошибся. На короткое мгновение мелькнуло рядом и пропало, утонуло в плывущей кровавой дымке лицо Вежиса. Он увидел собственную руку с мечом-кордом, увидел, как короткое лезкие без труда входит в чью-то грудь, и доспехи распадаются под ударом, как ореховая скорлупка... он никогда не думал, что мечная схватка — это так коротко и так страшно. Поле вокруг ревело и стонало, и солнечный свет мерк, небо затягивало тучами, в коротких просверках молний мир вокруг казался ненастоящим, призрачным.