Не отвечая, Анджей снял с телефонного аппарата трубку. — Сейчас вас отвезут в театр. Или туда, куда вы скажете. — А, все равно!.. — Юлия… Она молчала. — Авто будет через минуту. Пойдемте, я провожу вас к выходу. Они шли пустыми коридорами, в которых половина ламп не горела, а другая половина светилась вполнакала. Анджей слушал сердитый перестук каблуков, шуршание плотных юбок… от бессонницы, щедро запиваемой кофе, кружилась голова. Он ощутил приступ дурноты, когда они оказались наконец на крыльце канцелярии, под широким портиком, и вяло удивился, заметив, как светлеет над площадью небо. Надо же, светает. А ему казалось, что всего только поздний вечер. Куда подевалось время? Машины не было. Юлия прислонилась спиной к колонне, зябко обхватила себя за плечи. Ее знобило, на щеках цвел неровными пятнами румянец. Сейчас она уже не казалась красивой, но это не имело ровно никакого значения. — Скажите, Кравиц, только честно. Вы и вправду все так уверены, что эта девочка — именно та самая, единственная? Что это — Эгле. Вот вы лично?! — Полагаю, что да. — И изменить уже ничего невозможно?! — Юлия. Если вы и вправду читали родовые хроники, вы должны понимать, что спрашиваете глупость. И потом, почему вас это так огорчает? — Вы дурак, — сообщила она сухо и отвернулась. Из-за поворота улицы с урчанием выворачивало обещанное Анджеем авто. — Пане, а с этими бабами что делать? — Отпустить, — не открывая глаз, сказал Анджей. Он и так знал, что Тумаш топчется рядом в накинутой на плечи тужурке, с выражением растерянности и обиды на лице, и ему так же хочется послать весь мир к чертям и завалиться спать, а субординация даже зевнуть не позволяет. — Все-ех?! — Всех, — подтвердил Анджей. — Кроме той, которая у меня в кабинете. — Она, штоль? — осторожно поинтересовался Тумаш и не выдержал, зевнул, прикрывая кулаком рот. — Простите, ваша милость… Рыжая, значит? А я ж говорил — рыжая, от нее все беды, от этих рыжих завсегда пакости какой жди, а вы не верили. — Тумаш, закрой рот. — Вот она голову вам заморочит, вспомните тогда меня. А все потому, что в кабинете вашем все не как у людей. Даже иконки ни одной нету! Откуда ж защиту брать?! — Тумаш! — Двадцать лет уже Тумаш… Пане, вам дурно, что ли? Анджей открыл глаза. Перед ним была пустая площадь, наливающееся опаловым светом небо над черными крышами, туман в одетых юной листвой тополевых кронах. Все привычное, обыденное до тошноты. Как будто и не было ничего… Он представил, как сейчас вернется к Варваре и будет с ней разговаривать…убеждать ее, уговаривать, просить… а она будет глядеть на него — и сквозь него прозрачными своими глазами, и он наконец осознает, что все его прыжки и ужимки для нее значат не больше, чем вот эти апрельские сумерки. Еще полчаса — и поднимется солнце. — Пане? Может, за лекарем послать? — За гробовщиком! Тумаш заглянул ему в лицо — и отшатнулся. Анджей резким движением отдернул занавеску и еще мгновение стоял, не открывая глаз, будучи твердо уверенным, что никакой Варвары тут нет. — Закройте!.. кто это?.. Он встал в проеме, чтобы заслонить спиной горящую в кабинете лампу. Варвара поднималась с пола, одновременно пытаясь оправить на себе смятую после неудобного сна одежду и закрывая ладонью глаза. Он не мог разглядеть ее лица — только невысохшие следы слез на бледных щеках. Почему он решил, что она исчезла? Почему он все время в ней сомневается, все ищет подвоха, ждет гадостей? Почему он не может ей просто — поверить? Если уж любви не получается, тут, как ни крути, Юлия права… — Доброе утро, Бася, — сказал он и улыбнулся, внутренне удивившись тому, как легко и естественно далась ему эта улыбка. — Сейчас мы с вами отправимся завтракать. Вы кофе любите? А какао? Здесь неподалеку… — А можно мне умытьсясначала? — спросила Варвара и улыбнулась ему в ответ. — Господи, ну откуда ж в тебе столько упрямства… Почему ты считаешь, что та жизнь, которая у тебя была… до меня… она лучше, чем то, что я тебе предлагаю? Только потому, что ты сама ее выбирала? — А вы считаете, что свобода выбора ничего не значит? Они сидели на лавочке в сквере, было немногим больше семи утра, и небо за деревьями светлело, набирало краски. Ввиду раннего часа все кофейни были еще закрыты. В дальних аллеях дворники шаркали метлами, разгоняли оставшиеся после ночного дождя лужи. — До сих пор я считал, что ты разумный человек и с тобой можно… договориться. Губы Варвары дрогнули в усмешке — злой и беспомощной. — Зачем вы врете, пан Кравиц? — Кому это я вру? — Мне. Себе, наконец… Все время. В Ликсне, теперь… или вы хотите сказать, что тогда, когда убеждали пана Родина, что собираетесь на мне жениться, вы говорили правду? — Но я действительно… собираюсь. — Зачем? Только не говорите, что вас постигла великая и святая любовь! Если бы она постигла, подумал Анджей, наверное, нам всем было бы легче. Проще. Но увы. — Да, — кивнул Анджей. — С любовью получилось плохо. Но это ничего не отменяет. — Вам нравится игратьв благородство? Проявлять честность по отношению к сельской дурочке? Вы находите в этом — что? Я не понимаю… — Варвара, — сказал он, ощущая себя так, как будто делает последний шаг, за которым уже не будет — ничего. — Тебе кто-нибудь рассказывал, что такое Райгард? Безжалостная, равнодушная машина, безразличная к желаниям и чувствам своих винтиков-людей. Целеустремленная, как горный обвал, и ты можешь либо согласиться с этим, либо отойти в сторону — если сумеешь. Потому что если ты уже встрял в чудовищный механизм, обратного пути нет. А самое глупое, как он уже успел убедиться — отрицать и оспаривать ее существование. Мир устроен именно таким образом. С тем же успехом можно пробовать поспорить с восходом и закатом солнца. Никто не виноват, что некоторых людей о законах здешнего существования извещают слишком поздно. Спасибо, что вообще извещают. Тысячи и миллионы так и живут, так и умирают — в счастливом неведении. Кажется, ему впору им позавидовать. — Они полагают, что Эгле — это ты. Варвара пожала плечами. Эта новость не удивила ее, не испугала и не обрадовала. Хотелось думать, что она просто не понимает еще, о чем вообще идет речь, но заглянув ей в лицо, Анджей понял, что, к сожалению, это не так. — И если ты в конце-концов не прекратишь от меня бегать и прятаться, они меня убьют. — А вам умирать — страшно? — Почему ты спрашиваешь? — Я хроники Ургале прочла недавно, — сказала Варвара тихо. — Если вы тоже читали, вы должны помнить, чем там все кончилось. Он помнил. В самом конце, осознав, чьими руками завоевана для него Лишкява, Стах, князь Ургале, обвинил Эгле в ереси, после чего ее бросили в темницу, в которой она провела почти полгода, покуда не разрешилась от бремени. Младший из двух близнецов умер сразу, как и было положено по закону Райгарда о наследии. Старший прожил около недели и в конце-концов умер тоже, потому что мать казнили, едва она смогла стоять на ногах, а найти кормилицу для младенца в обезумевшей от войны стране не было никакой возможности. Прочитав родовые хроники, Анджей еще несколько дней прожил, словно в бреду. Он честно пытался понять, какие порывы, какие чувства и цели могли двигать этим человеком, чтобы он мог совершить такое с женщиной, которую любил и которая была матерью его детей. Он пытался понять, но так и не понял. И вот теперь эта девочка сидит перед ним и искренне считает, что в конце-концов Анджей поступит с нею именно так. Любые его заверения и клятвы она воспримет как ложь. Слова — пустой звук. Раны господни, и что ему делать?! Добро бы она была нужна ему самому. Лично. Но… Юлия, как ни крути, права. Он всего лишь исполняет чужую волю. Он только кукла, пешка в чужой игре, и никто ни разу не спросил у него самого, чего он желает. Да и у Варвары никто не спрашивал тоже. Да будьте вы оба хоть сто тысяч раз не согласны со своим предназначением! Разве винтик, часть механизма, может иметь собственное мнение? И разве это мнение может быть важней мнения целой махины? Смешно…