— Потому что чужое. — Варвара, сидя на крыльце, осторожно перелистывала плотные страницы найденного тут же, в старом доме, дамского альбома. От времени бумага сделалась хрупкой, чернила надписей расплылись и поблекли, от прозрачных, нежных акварелей остались смутные пятна и блики. — А чужое брать нехорошо. — Ты в своем замужестве совсем с ума сошла, — Юлия скорбно покачала головой и опять впилась зубами в абрикосовый бок. — Морализируешь, как старая дева. И вообще, Баська! Посмотри, какой красавец! Они обе, как по команде, повернули головы. Март, стоя на перилах заплетенной лозами мраморной галереи, окаймлявшей террасу, пытался дотянуться до огромной виноградной грозди. Солнце просвечивало насквозь светлые волосы, золотилось в складках белой, расстегнутой на груди рубашки. Он был похож на картинку из книжки — если, конечно, бывают такие книжки… сказки, разве что. — Да уж,— согласилась Варвара, чувствуя, как внутри все обрывается и падает куда-то в ледяную пустоту. — На твоем месте, Баська, я бы вот просто так не сидела. — А что бы ты сделала? Ой, только не говори, что утопилась бы с тоски. — Нет, я бы не утопилась. Я бы выгнала лучшую подругу взашей и уж потом, в тишине и спокойствии, что-нибудь придумала, чтобы лучшие годы не проходили напрасно. — Ну хочешь, — сдавленным голосом предложила Варвара, — хочешь, я и вправду уеду. Если он тебе так нужен. Юлия молчала и смотрела на нее, прислоняя ладонью глаза от солнца. Ну вот как объяснить, что она готова на все что угодно, только бы вот эта штакетина с прозрачно-зелеными глазами была хоть немного счастлива. Она понятия не имела, помнит ли Варвара, кто она такая, где они встречались раньше. Знает ли она о них с Анджеем. Но теперь, когда даже тень его не стояла между ними обеими, Юлия не испытывала к этой девочке ни капли неприязни. Дурочка. Кукла в чужих руках. Сперва Анджей, потом Яр… а у нее никак не получается вписаться в их условия игры. Но она так старается, что больно глядеть. Вот как ей сказать, что Юлия наперед знает, каково это — когда изо всех сил пытаешься быть благоразумной, совершать только правильные поступки, соответствовать чужим представлениям, и как потом хочется удавиться от отчаяния и невозможности повернуть время вспять. — Дура, — сказала Юлия сердито. — Господи, Баська, какая ж ты дура. … Потом купались — спускаясь в воду прямо со ступеней мраморной лестницы, и синие и розовые звезды медуз висели в прозрачной, цвета бутылочного стекла, толще воды. Март тактично отворачивался, когда они с Юлией вылезали из воды на горячие от солнца камни, хохочущие, в коротких рубашках, тесно облеплявших мокрые загорелые тела, но Варвара все равно знала, что он украдкой наблюдает за ними, и ей было неловко, и досадно, что она не такая красивая, как Юлия, и конечно же, он не может этого не замечать… После купания устроили пир горой: нарвали в садах винограда и крепких маленьких яблок, удивительно сладких, несмотря на внешнюю невзрачность, а в буфете одного из домов, куда они заглянули по дороге к морю, нашлась бутылка старого хереса. Удивительно, но вино за давностью лет нисколько не потеряло во вкусе, даром что не коньяк, удивлялся Март, а они с Юлией и не удивлялись нисколько, принимая события сегодняшнего дня с благодарностью, как будто только вот так и должно быть. — Напьюсь пьяной и утону. Март, вы же этого не допустите? — Разумеется, нет. Можете пить совершенно спокойно. Бутылка идет по кругу, Варвара отхлебывает, не торопясь. В глазах Юлии скачут сумасшедшие чертенята. Как сама Варвара могла прожить столько времени в этой вязкой паутине? Откуда вообще взялся в ее жизни Стафан? А Яр? Зачем?! И что было до того?... ведь было же что-то… муторное, темное, такое, что лучше не вспоминать. Ну, она и не будет. У хереса странный вкус — орехов и жженого сахара, и черного винограда, губы делаются сладкими и будто немеют. — Между прочим, Март Янович, эта дама замужем. Это они что, о ней? Юлия, определенно, жаба. Надо будет ей сообщить при случае. Можно вот прямо сейчас. Варвара встает, то есть пытается встать, но колени вдруг делаются непослушными, чужими, а лица Марта и Юлии расплываются, становятся похожими на театральные маски, руки превращаются в птиц, и кружат, кружат у самых глаз, ловят солнечные блики. — Господи, Март, она совсем пьяная. Что будем делать? Ее супруг нас убьет. — Пожалуй, нужно вернуться за пролеткой. — По этим обрывам лошади не пройдут. — Тогда придется нести ее на руках. Юлия в сомнении качает головой. — Обойдемся без ненормального геройства. Вы оставайтесь тут с ней, все-таки место безлюдное, а я вернусь к коляске, выпрягу одну из этих двух кляч. — Вы уверены, что справитесь? — Вы что же, думаете, если я актриса императорских театров, так я с лошадьми не справлюсь? Вот и хорошо, что не думаете. Только, знаете, давайте перенесем эту дурочку в дом, ни к чему тут на солнцепеке. Шерстяное покрывало кололось сквозь тонкую ткань рубашки, спине было неудобно на твердых неровных досках топчана. Запутавшаяся в волосах нитка ожерелья давила на шею, мешала дышать. Варвара села, стряхивая с себя сонное оцепенение. Что с ней было? Где она? И где все? — Вставайте, быстро!! — Что случилось? Март стоял на террасе, тяжело привалясь плечом к столбу перил. Рубашка разорвана, рукав свисает окровавленной тряпкой, лицо в грязи и копоти, сбивается дыхание. — Мы нашли для вас пролетку. Быстрее… — А что происходит? — Потом, все потом… Испуганная и этими словами, и тоном, каким они были сказаны, Варвара покорно позволила проводить себя до калитки и потом по дорожке с разбитыми мраморными плитками — до пролетки. Юлия сидела на месте кучера, сжимая поводья одетой в грубую мужскую перчатку рукой. — Вот, — сказала она, нервно усмехаясь, — видишь, Варька, есть бог на свете. Давай, залезай, покуда мы все еще живы. Март, может, вы возьмете у дамы вожжи? … Небо пылало ровным малиновым светом, в зареве то и дело просверкивали огненные сполохи. Ветер пах гарью и еще чем-то неуловимым, отвратительно сладким. От этого запаха мутилось в голове, удушливый ком стоял в горле. Как Варвара ни закрывала лицо широкими рукавами рубашки, тошнотворная струя проникала всюду. — Пожар, — останавливая пролетку, сказал Март. Привстал на козлах, из-под ладони вглядываясь в горизонт. Над курчавой шапкой парка стлался просторными полосами серый дым, за ним не видно было ни моря, ни дворцовых крыш, но это было и не обязательно. — Герцогская резиденция горит. — Поворачиваем, — тут же решила Юлия. При звуке ее голоса Варвара будто очнулась. — Я не могу! Мне нужно туда! Они оба теперь повернулись к ней и смотрели, как на безумную. — Но я правда не могу, — повторила она, умоляюще прижимая к груди руки. Сердце колотилось бешено, в глазах стояли слезы, — она думала, что от гари. — Там Стафан! И сестрица его. Может, им помощь нужна, а я тут… — Март, она точно ненормальная, — проговорила Юлия печально. — Ее саму скоро спасать придется, а она туда же. Ну хоть вы ей скажите! Он не ответил. Еще мгновение вглядывался вперед, потом, не присаживаясь на козлы, со страшно и внезапно изменившимся лицом, резко дернул поводья. Смирные степные лошадки, не привыкшие к такому обращению, рванули вперед, Юлия повалилась на сиденье, прямо на Варвару. Те слова, которые она при этом выкрикнула, Варвара предпочла забыть сразу, как услышала. Дикий, рвущий душу крик. Свист кнута, стук подков по неровному булыжнику, бешеный грохот колес. Пролетку швыряет из стороны в сторону, будто ореховую скорлупку в мутном потоке. Впереди, в глубине платановой аллеи, разгорается все ярче жуткое зарево, от которого опадают и скручиваются листья. Она не сознавала, что с ней и где она, все происходящее казалось ей будто отделенным толстым стеклом — как в аквариуме — и там, за этим стеклом, двигались и жили люди, их смутно знакомые лица расплывались, тонули в золотом свете, и только глаза Марта глядели на нее из этого сияния, и она летела в них — на золотое дно, бесконечно, неостановимо, зная, что это почти смерть… Странные тени проносились вокруг, только отчасти похожие на людей. Когда-то давно, еще в прошлой жизни, она видела такие тени в слепых от ночной грозы окнах Омельского дворца, они провожали каждое ее движение… и еще несколько раз после, но потом… потом она вышла замуж, и все закончилось. Четверо всадников вынеслись на них из огненного жерла аллеи, огромные, на таких же огромных вороных конях, пролетели, гикая и понукая лошадей, Варвару опахнуло ледяным ветром. Она как-то сразу поняла, что Стафана больше нет — о других людях она думать сейчас была не способна — но и эта мысль не ужаснула ее нисколько, даже не затронула. Один из всадников обернулся, прежде чем исчезнуть за поворотом, откинул капюшон плаща. Анджей изменился до неузнаваемости — хотя с их последней встречи прошло совсем немного времени, но даже и таким Варвара узнала его. Она не могла спутать его ни с кем, она узнала бы его любым — живым или мертвым, она давно уже уяснила, что между этими двумя словами нет никакой разницы, но то, каким он стал, поразило ее до немоты. Он смотрел на нее очень короткое мгновение, потом, когда за деревьями, далеко, наверное, во дворце, гулко ухнул взрыв и застучали частые, как дождь, выстрелы, будто очнулся, хлестнул коня… — Сядь! Да сядь же, дура!.. Господи, Март, ну что с ней делать?!. Баська, очнись немедленно! — На пол обе, быстро!.. Она никогда не думала, что эти двое могут так орать, и, совершенно пораженная этим открытием, послушно повалилась на дно пролетки, в узкое пространство между двумя сиденьями; худое плечо Юлии уперлось ей в живот, а когда Варвара попыталась увернуться, сильная рука подруги вдавила ее голову вниз, в грязный, пахнущий пылью и почему-то кровью деревянный пол. Уносятся, убегают, пляшут — то вниз, то вверх, словно на сумасшедших качелях — пустые аллеи парка, ряды кипарисов по обочинам просвечены насквозь заходящим солнцем и заревом пожара, небо в прорехах листвы малиновое, страшное. В чаше фонтана, лицом вниз, неестественно перевесившись через мраморный парапет, лежит человек в военной форме, на спине его расплывается жуткое черное пятно. — Не смотри, — шепчет Юлия и все прижимает, прижимает ее голову к своему плечу, закрывает рукой глаза, ее ладонь пахнет по-чужому, отвратительно, сладко. — У тебя кровь? Ты?... — Ногу расцарапала. Да успокойся, дурочка, вот, смотри… — Почему он так лежит?! Его убили, да? — Ну вот что, ясные панны, дальше мы с вами не поедем. Голос Марта непререкаем и сух, спорить с нем бессмысленно, Варвара как-то сразу понимает это, но Юлия — нет: — Почему? — Потому что там стреляют и вообще опасно. — Но мне нужно! — есть шанс, что вдвоем они его уломают. Странно только, что Юлии тоже так необходимо попасть во дворец. — Мне-то все равно, я ради тебя стараюсь… — шепчет она Варваре на ухо, дыхание такое горячее, что обжигает щеку. Наверное, у нее жар. Впрочем, они обе точно больны, разве здоровым людям могут прийти на ум такие глупости. — Пани Барбара, вам — не нужно, — говорит он раздельно, с нажимом; так капризному ребенку умные взрослые терпеливо разъясняют всю несуразность его затеи. — Вы даже не представляете, что творится сейчас во дворце. — А вы представляете?